«Подделка государственных банкнот, а также использование фальшивых денег в соответствии со ст. 139 уголовного кодекса караются пожизненным тюремным заключением. Это наказание распространяется и на тех, кто ввозит фальшивые банкноты во Францию».
Результаты, которых за два с половиной года труда достиг неутомимый поляк, не прошедший обучения ни в производстве бумаги, ни в технике печати, не говоря уже о графических работах, заслуживают эпитета «гениальные». Его банкноты просто совершенны. Он подумал и о водяных знаках. Для того, чтобы окончательно снять все возможные подозрения, Боярский изобретает специальную установку, которая «старит» деньги. Эксперты Банка Франции, выступая в суде, признают, что невозможно было предупредить общественность, назвав признаки, по которым можно было бы отличить продукцию Боярского. Даже им, экспертам, с огромным трудом, да и то не всегда, удавалось идентифицировать банкноты. «Стреляным воробьям» показался подозрительным хруст, который издавали банкноты, если их усердно мять. Но кому придет в голову мять деньги? Единственная реальная улика - это повторяющиеся номера банкнот, но она начинает «работать» только тогда, когда фальшивые банкноты поступают целыми пачками.
На первую изготовленную самостоятельную банкноту Боярский приобрел петушка для рождественского стола 1950 года. За долгое время это был первый вклад главы семьи в семейный бюджет. До 1954 года отвергнутый обществом гений изготовлял 1000-франковые банкноты. Он сам пускал их в оборот, всегда по одной купюре, затесавшейся среди настоящих денег. Постепенно Боярский освобождается от всех финансовых забот, но в конце 1954 года останавливает, несмотря на подбадривающее молчание прессы, свое прибыльное производство, вновь посвятив себя изобретательству. Но на этом поприще удача так и не улыбнулась ему. В 1957 году Боярский начинает производство банкнот в 5 тыс. франков. Инфляция сказывается и на его промысле. Кто будет безучастно смотреть на то, как финансовые воротилы выпуском новых денег обесценивают оплату квалифицированного труда? Рабочие и служащие борются за свои права забастовками. Чеслав Боярский лишен права на забастовку. Ему остается только расширить свое производство, но он по-прежнему сбывает свои банкноты самостоятельно. В 1960 году он строит виллу в Монжероне, в ее подвале в 1962 году Чеслав начинает выпуск банкнот в 100 новых франков.
Его друг Антуан Довгье, которого Боярский неоднократно спасал от неуплаты долгов, в конце концов становится его сообщником. Боярский предупреждает его: ни в коем случае нельзя его деньгами расплачиваться в банке или на почте. Довгье за 70 настоящих франков получает 100 франков Боярского, такой курс они установили. Довгье вовлекает в дело своего родственника Шувалова, рассчитываясь с ним по курсу 75 настоящих франков за 100 франков Боярского. Время идет, никаких тревожных сообщений не появляется. Постепенно соучастники Боярского смелеют. Для Шувалова Боярский - фальшивомонетчик совершеннейшего класса, которого нельзя уличить. Опасаться нечего… Для Боярского Шувалов стал гибелью, тогда как комиссару Бенаму он принес неожиданное счастье.
После оглашения приговора Бенаму заявил: «Возможности искусства Боярского ошеломительны. Если бы он во Франции подделывал доллары, его бы, вероятно, вообще никогда не арестовали».
Американский журнал «Тайм» писал о фальшивых деньгах Боярского: «Это была настолько чистая работа, что… даже во Франции, где производится 80 % всех фальшивых денег, Боярский заслуживает славы Леонардо да Винчи».
Что касается 80 %, то это сильно преувеличено. По официальным данным, именно в США производится не меньше половины всех фальшивых денег. Важнее другое. Почти во всех откликах на судебный процесс содержался вопрос: кем бы мог стать этот человек, если бы он попал в хорошие руки? Что бы стало с ним, если бы он вернулся в Польшу? Варварски разрушенная страна, тысячи ученых которой были истреблены, нуждалась в таких людях, как Боярский. Что заставило его, человека с незапятнанным прошлым, забыть столь свойственный поляку патриотизм?
Что удерживало его во Франции, где все его инженерные начинания, его квалификация, его патенты оказались не нужны?
Процесс
12 мая 1966 г., четверг. Человек, сидящий сейчас на скамье подсудимых, после двух с лишним лет предварительного заключения очень мало похож на энергичного изобретателя и предпринимателя. Бледное, измученное лицо. Чеслав Боярский тяжело болен. У него туберкулез легких и костный рак. И все равно он готов к борьбе с обществом, которое отказало ему в признании, с судом этого общества. Перес, председатель суда, доволен, он рассчитывает сыграть не последнюю роль в этом спектакле. Он уже знает, что поляк отнюдь не обладает ораторскими способностями, у него затруднения с французским, а что касается логики, которая была ему незаменимой помощницей в изобретательской деятельности, то сейчас она ему явно изменяет. Боярский держится отстраненно, он всегда был одиночкой, который все делал сам, он не мастер вести диалог, но теперь ему приходится это делать, и он, как слепой, попадает в нехитрые ловушки, которые расставляет Перес.
«Скажите, обвиняемый, вам никогда не приходила в голову мысль подыскать себе работу? И потом, бывает, люди решаются на воровство, даже на убийство, но почему фальшивые деньги…?»
Боярский понимает, что его провоцируют, но не может возразить, что ему так и не удалось найти работу, чувствует себя оскорбленным намеком судьи, не делающим чести последнему: воровать или даже убивать лучше, это доставит меньше неприятностей государственному банку. Но так «социально» Боярский не рассуждает: «Господин председатель, я никогда не был в состоянии что-нибудь украсть или напасть на кого-нибудь. Я запер себя в своей башне из слоновой кости и хотел сделать что-то своими руками. Я знал, что мои дети будут презирать меня, если я не смогу накормить их».
Перес: «У вас не было ощущения, что вы занимаетесь чем-то противозаконным, подлежащим наказанию?»
Боярский: «Это было больше, чем ощущение, господин председатель. Я это знал. Я сам писал это на своих банкнотах. Я испытывал страх, но я знал также, что никому конкретно я не наношу вреда. Банкноты циркулируют, деньги меняют владельцев, текут…»
Перес: «Прежде всего они текли к вам…»
На этот раз Боярский не отступает, возбужденный, он перебивает председательствующего, он хочет, чтобы ему дали высказать свою теорию, свое оправдание. Во Львове он штудировал политическую экономию. «Я слушал лекции старого профессора, который преподавал там еще при царе. Он рассказывал, что видел своими глазами, как сыновья богатых родителей прикуривали свои сигары от 100-рублевых ассигнаций. Профессор говорил, что тот, кто сжигает деньги, чтобы от них прикурить, наносит вред государству; банкнота, находящаяся в обращении, приносит всем прибыль».
Перес: «Значит, надо направлять в обращение как можно больше денег. Но это же неразумно, даже смешно. Хотя нет, это теория инфляции. Обвиняемый только хотел оказать государству услуги».
Перес, вызвав оживление в зале, набрал кое-какие очки, но не у всех. Большая часть публики возмущена тем, как судья издевается над обвиняемым. Сидящим в зале жаль Боярского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60