Запомнилась его мощная фигура, крупная голова на крепкой шее. Подвижность, конечно, уже была не та, но ударом он продолжал пугать. После одного из них мяч пролетел возле штанги, как мне показалось, со скоростью и свистом снаряда. Сидящий на трибуне одессит коротко прокомментировал: «Большая Берта!» (Такое прозвище в народе получило дальнобойное орудие немцев, обстреливающих русские позиции в первой империалистической войне. Артиллерийские его снаряды – «чемоданы», – большого калибра (42 см), обладали огромной взрывной силой.)
Григорий Богемский вошел в историю русского футбола как непревзойденный дриблер. Его манеру игры опоэтизировал Юрий Олеша в своей замечательной повести «Зависть». Писательскому таланту автора в признании никто не откажет, в достоверности изложения сомневаться тоже нельзя: Олеша играл с Богемским вместе за гимназическую команду. Вот что пишет он в своей повести:
«…Что же, разве ты не видишь необыкновенного изящества его облика, его легкости, еще секунда – и он сейчас побежит, и все поле побежит за ним, публика, флаги, облака, жизнь!..»
Портретную галерею славы первопроходцев российского футбола можно и даже нужно дополнить еще несколькими портретами, но я сразу оговорил право вспоминать только о том, что с самого раннего возраста оставило наиболее глубокий след.
Мое сознание и мировоззрение, как и каждого мальчишки, формировалось под воздействием ближайшего окружения. Какие-то события оставили пожизненный след, какие-то забылись. По-видимому, вот такой неизгладимый след в моей душе процарапал футбольный катаклизм в Стокгольме, воспринятый мной как катастрофа жизненного порядка.
С того дня в моей душе угнездилось неприятное слово, своего рода жупел – «Цусима». Прошло три четверти века, а иногда нет-нет да и вспыхнет реваншистская неудовлетворенность. В особенности когда какая-нибудь осечка на международной арене.
Разумеется, никакая спортивная Цусима не должна лишать человека оптимизма, жизнерадостности. Я бы сказал, это основная ипостась спорта, футбола в частности. Именно спорт несет в себе заряд бодрости и целеустремленности на преодоление любых цусим. Но помнить о них надо, знать амплитуду футбольных колебаний от успеха до неудачи, ее неизмеримость, необходимо.
Однако все это последующие размышления. А пока я вслед за старшими братьями пошел в школу. За ними же я следовал и во внешкольной жизни. Она полнилась спортивными увлечениями.
Я на футбольную орбиту вышел не сразу. Со свойственной молодости пытливостью искал удачи во многих видах спорта, как и мои братья, которые долго делили любовь между коньками и футболом. Узкая специализация стала неизбежным требованием большого спорта. В былые времена лыжи и легкая атлетика, велосипед и коньки были родственными видами, поскольку многие чемпионы и рекордсмены совмещали выступления на беговой дорожке стадиона летом и на лыжне – зимой или соответственно на треке и на ледяной дорожке катка.
Увлечение конькобежным спортом привело Николая в Русское гимнастическое общество «Сокол», известное своими конькобежцами – Николаем Струнниковым, братьями Василием и Платоном Ипполитовыми, Николаем Седовым. Протоптал дорожку к Патриаршим прудам, где располагалось общество, и я. В РГО была футбольная команда. Команда так себе, с неба звезд, как говорится, не хватала. Но люди, в ней игравшие, самозабвенно любили спорт и беззаветно были преданы футболу.
Команду общество имело, а поля для игры не было. И тогда Николай подсказал руководителям РГО арендовать пустырь в Большом Тишинском переулке под названием «Горючка». Пустырь не застраивался, потому что все постройки сжигали дотла облюбовавшие «Горючку» уголовники и воры.
Секретарь общества, Николай Тимофеевич Михеев, заинтересовался предложением, район показался не дальним, и он доложил об этом меценату РГО, известному коньячному заводчику Шустову.
– У меня волосы дыбом встали, – говорил позднее один из руководителей общества. Павел Сергеевич Львов, – когда Михеев назвал этот знаменитый воровской пустырь, предлагая его арендовать под поле.
Но все же осмотр «Горючки» состоялся. От нашего дома до пустыря рукой подать. И активисты общества – II. С. Львов, Н. Т. Михеев и К. П. Квашнин – зашли к нам домой, чтобы посовещаться и обменяться впечатлениями.
Павел Сергеевич Львов, тихий деликатный человек, претерпевал прямо-таки нравственные муки при общении с завсегдатаями «Горючки», но «нес свой крест», по его признанию, во имя любви к футболу. «Искусство требует жертв!» – неоднократно повторял он, сокрушенно и примирительно вздыхая.
Сомнений было много. Поэтому Николай, посещавший РГО, приходил то радостный – «снимают „Горючку“, то подавленный – „Шустов не хочет“. Но так или иначе желание играть на „своем“ поле взяло верх. Пустырь был арендован. Правление общества отпустило небольшие финансовые средства на постройку раздевалки и ворот.
В день открытия «Горючки» мы с братьями пришли туда, когда поле еще было пустынно. Наше нетерпение понятно: Николаю предстояло боевое крещение, он должен был впервые выступать за третью команду РГО. Но оказалось, что мы не первые. По полю одиноко бродил секретарь общества, он же секретарь Олимпийского комитета Михеев, в шикарном костюме, лаковых ботинках и котелке.
Надо сказать, что в дореволюционной футбольной среде Николай Тимофеевич выделялся изысканностью одежды. И в спортивном костюме, не лишенном экстравагантности, он заметно отличался от других: спринтер-конькобежец первого разряда, он, выходя на старт, надевал яркие, длинные – по локоть – перчатки. Во время бега на пятисотметровке Михеев так размахивал руками, что создавалось впечатление, будто по льду движется ветряная мельница. Летом футбольный костюм дополнялся шелковым носовым платочком, кокетливо выглядывающим из-за поясной резинки трусов, конечно же шелковых.
Но не форсистость была главной чертой личности Михеева, привлекала его увлеченность спортом, которому он отдавался всецело. Разносторонний спортсмен, обладатель Кубка имени А. А. Переселенцева, разыгрывавшегося в РГО по чрезвычайно широкой программе, начиная от гребли и тяжелой атлетики и кончая коньками, он все же превыше всего ставил футбол. Много забивал голов. Правда, большим мастерством он не отличался. Левая нога у него, как говорят футболисты, была чужая. Бил он ею на удивление неловко и порою вызывал иронический смешок. Но зато был неудержимо напорист, и ему хватало умения бить правой ногой, чтобы стать одним из наиболее результативных игроков команды. Каждый забитый гол Николай Тимофеевич отмечал оригинальным аттракционом. Как только мяч от его ноги пересекал линию ворот противника, он тут же поворачивался к ним спиной и до центра поля шел колесом к неудержимому восторгу публики.
…Мы его увидели, озабоченно осматривающим поле, готов ли «стадион» к открытию. Конечно, это не был стадион в современном понимании, но мы радовались «Горючке» не меньше, чем когда вырос у Петровского парка красавец «Динамо». Главное, там было все для игры. Стадион был подготовлен к открытию. Павильон, как тогда назывались раздевалки, хоть и был похож на дощатую инструменталку, но мог служить убежищем для двух команд, чтобы обрядиться в футбольные доспехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Григорий Богемский вошел в историю русского футбола как непревзойденный дриблер. Его манеру игры опоэтизировал Юрий Олеша в своей замечательной повести «Зависть». Писательскому таланту автора в признании никто не откажет, в достоверности изложения сомневаться тоже нельзя: Олеша играл с Богемским вместе за гимназическую команду. Вот что пишет он в своей повести:
«…Что же, разве ты не видишь необыкновенного изящества его облика, его легкости, еще секунда – и он сейчас побежит, и все поле побежит за ним, публика, флаги, облака, жизнь!..»
Портретную галерею славы первопроходцев российского футбола можно и даже нужно дополнить еще несколькими портретами, но я сразу оговорил право вспоминать только о том, что с самого раннего возраста оставило наиболее глубокий след.
Мое сознание и мировоззрение, как и каждого мальчишки, формировалось под воздействием ближайшего окружения. Какие-то события оставили пожизненный след, какие-то забылись. По-видимому, вот такой неизгладимый след в моей душе процарапал футбольный катаклизм в Стокгольме, воспринятый мной как катастрофа жизненного порядка.
С того дня в моей душе угнездилось неприятное слово, своего рода жупел – «Цусима». Прошло три четверти века, а иногда нет-нет да и вспыхнет реваншистская неудовлетворенность. В особенности когда какая-нибудь осечка на международной арене.
Разумеется, никакая спортивная Цусима не должна лишать человека оптимизма, жизнерадостности. Я бы сказал, это основная ипостась спорта, футбола в частности. Именно спорт несет в себе заряд бодрости и целеустремленности на преодоление любых цусим. Но помнить о них надо, знать амплитуду футбольных колебаний от успеха до неудачи, ее неизмеримость, необходимо.
Однако все это последующие размышления. А пока я вслед за старшими братьями пошел в школу. За ними же я следовал и во внешкольной жизни. Она полнилась спортивными увлечениями.
Я на футбольную орбиту вышел не сразу. Со свойственной молодости пытливостью искал удачи во многих видах спорта, как и мои братья, которые долго делили любовь между коньками и футболом. Узкая специализация стала неизбежным требованием большого спорта. В былые времена лыжи и легкая атлетика, велосипед и коньки были родственными видами, поскольку многие чемпионы и рекордсмены совмещали выступления на беговой дорожке стадиона летом и на лыжне – зимой или соответственно на треке и на ледяной дорожке катка.
Увлечение конькобежным спортом привело Николая в Русское гимнастическое общество «Сокол», известное своими конькобежцами – Николаем Струнниковым, братьями Василием и Платоном Ипполитовыми, Николаем Седовым. Протоптал дорожку к Патриаршим прудам, где располагалось общество, и я. В РГО была футбольная команда. Команда так себе, с неба звезд, как говорится, не хватала. Но люди, в ней игравшие, самозабвенно любили спорт и беззаветно были преданы футболу.
Команду общество имело, а поля для игры не было. И тогда Николай подсказал руководителям РГО арендовать пустырь в Большом Тишинском переулке под названием «Горючка». Пустырь не застраивался, потому что все постройки сжигали дотла облюбовавшие «Горючку» уголовники и воры.
Секретарь общества, Николай Тимофеевич Михеев, заинтересовался предложением, район показался не дальним, и он доложил об этом меценату РГО, известному коньячному заводчику Шустову.
– У меня волосы дыбом встали, – говорил позднее один из руководителей общества. Павел Сергеевич Львов, – когда Михеев назвал этот знаменитый воровской пустырь, предлагая его арендовать под поле.
Но все же осмотр «Горючки» состоялся. От нашего дома до пустыря рукой подать. И активисты общества – II. С. Львов, Н. Т. Михеев и К. П. Квашнин – зашли к нам домой, чтобы посовещаться и обменяться впечатлениями.
Павел Сергеевич Львов, тихий деликатный человек, претерпевал прямо-таки нравственные муки при общении с завсегдатаями «Горючки», но «нес свой крест», по его признанию, во имя любви к футболу. «Искусство требует жертв!» – неоднократно повторял он, сокрушенно и примирительно вздыхая.
Сомнений было много. Поэтому Николай, посещавший РГО, приходил то радостный – «снимают „Горючку“, то подавленный – „Шустов не хочет“. Но так или иначе желание играть на „своем“ поле взяло верх. Пустырь был арендован. Правление общества отпустило небольшие финансовые средства на постройку раздевалки и ворот.
В день открытия «Горючки» мы с братьями пришли туда, когда поле еще было пустынно. Наше нетерпение понятно: Николаю предстояло боевое крещение, он должен был впервые выступать за третью команду РГО. Но оказалось, что мы не первые. По полю одиноко бродил секретарь общества, он же секретарь Олимпийского комитета Михеев, в шикарном костюме, лаковых ботинках и котелке.
Надо сказать, что в дореволюционной футбольной среде Николай Тимофеевич выделялся изысканностью одежды. И в спортивном костюме, не лишенном экстравагантности, он заметно отличался от других: спринтер-конькобежец первого разряда, он, выходя на старт, надевал яркие, длинные – по локоть – перчатки. Во время бега на пятисотметровке Михеев так размахивал руками, что создавалось впечатление, будто по льду движется ветряная мельница. Летом футбольный костюм дополнялся шелковым носовым платочком, кокетливо выглядывающим из-за поясной резинки трусов, конечно же шелковых.
Но не форсистость была главной чертой личности Михеева, привлекала его увлеченность спортом, которому он отдавался всецело. Разносторонний спортсмен, обладатель Кубка имени А. А. Переселенцева, разыгрывавшегося в РГО по чрезвычайно широкой программе, начиная от гребли и тяжелой атлетики и кончая коньками, он все же превыше всего ставил футбол. Много забивал голов. Правда, большим мастерством он не отличался. Левая нога у него, как говорят футболисты, была чужая. Бил он ею на удивление неловко и порою вызывал иронический смешок. Но зато был неудержимо напорист, и ему хватало умения бить правой ногой, чтобы стать одним из наиболее результативных игроков команды. Каждый забитый гол Николай Тимофеевич отмечал оригинальным аттракционом. Как только мяч от его ноги пересекал линию ворот противника, он тут же поворачивался к ним спиной и до центра поля шел колесом к неудержимому восторгу публики.
…Мы его увидели, озабоченно осматривающим поле, готов ли «стадион» к открытию. Конечно, это не был стадион в современном понимании, но мы радовались «Горючке» не меньше, чем когда вырос у Петровского парка красавец «Динамо». Главное, там было все для игры. Стадион был подготовлен к открытию. Павильон, как тогда назывались раздевалки, хоть и был похож на дощатую инструменталку, но мог служить убежищем для двух команд, чтобы обрядиться в футбольные доспехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67