И когда в театре поднялся занавес и начался первый акт «Катманду», буря ворвалась в заднюю дверь старого каретного сарая в моем родном городе и распахнула изнутри огромные ворота — точно так же, как распахнул их когда-то, давным-давно, мой отец перед Селией Гилдрет.
Люди судачат о том, что в Гринич-Вилледж, куда ни пойдешь, обязательно наткнешься на педераста, а мне в этот день бросались в глаза одни только бесполые существа, нейтро. Это были такие же одиночки, как я, они тоже привыкли ждать любви невесть откуда и были точно так же, как я, уверены, что все милое, желанное непременно заминировано, насторожено, как западня.
И у меня родилась ужасно смешная мысль. Когда-нибудь мы все, бесполые, нейтро, повыползем из своих норок и устроим демонстрацию. Я даже придумал, что именно будет написано на нашем знамени, которое развернется во всю ширину Пятой авеню. Огромными буквами, в четыре фута вышиной, там будет начертано одно слово:
EGREGIOUS
Многие думают, что это слово значит «ужасный», или «непростительный», или «из ряда вон выходящий», но на самом деле это слово гораздо интереснее. Оно означает, что кто-то «отбился от стада».
Только представьте себе: тысячная толпа людей, и каждый из них «отбился от стада», каждый из них — отщепенец.
Я открыл своим ключом двухэтажную квартиру Феликса. Она немножно напоминала наш родной дом, потому что спальня хозяев была наверху и там была большая галерея, а внизу, под ней, — столовая, она же гостиная. Мы с Феликсом уже расставили мебель поудобнее — после спектакля мы ждали гостей. Угощение мы заказали в ресторане. Как я уже сказал, сам я не желал ничего готовить.
Но вряд ли кому-нибудь в здравом уме вздумалось бы явиться к нам в гости.
Я не имел никакого отношения к гостям, так же как не имел отношения к своей глупой пьесе. Я снова стал мальчишкой, каким был до того, как застрелил миссис Метцгер. Мне только что сравнялось двенадцать лет.
Я-то думал, что побуду один в этой квартире, я решил, что Феликс и его жена Женевьева — Подмалевка — задержались на радиостанции. Она по-прежнему вела там прием посетителей, а Феликс разбирал свой письменный стол, собираясь перейти на более престижную работу в фирму к «Баттен, Бартон, Дарстайн и Осборн».
Они в свою очередь, естественно, предполагали, что я — в театре, вношу последние поправки в текст пьесы перед самым спектаклем. Я им не сказал, что мне запретили туда приходить.
Я вышел на галерею, сел на жесткий стул с прямой спинкой. Так я частенько сидел в каретном сарае, когда мне было двенадцать лет и я еще был в буквальном смысле слова невинным существом — хорошо было сидеть совсем тихо на галерее, ловить все звуки, всплывавшие ко мне снизу. Я не хотел подслушивать. Я вслушивался в музыку слов.
Так вот и вышло, что я случайно подслушал, как окончательно рушится брак моего братца, услышал весьма нелестные характеристики и Феликса, и свою, и наших родителей, и Женевьевы, и всяких незнакомых мне людей. Женевьева первой ворвалась в квартиру, шипя от злобы, как бешеная кошка, а за ней через полминуты влетел Ф е л и к с. Она приехала на такси, а Феликс гнался за ней на своей машине. И внизу подо мной, но невидимо для меня, разыгрался дикий нестройный дуэт для скрипки и контрабаса. У них обоих были такие красивые голоса. Она была скрипкой, а он — контрабасом.
А может, это была музыкальная комедия. Может быть, выходило очень смешно, когда две красивые богатые человекообразные обезьяны в современной городской квартире с такой ненавистью бросаются друг на друга.
ДВУХЭТАЖНАЯ КВАРТИРА
НОВАЯ КОМЕДИЯ Руди ВАЛЬЦА
Двухэтажная квартира в Гринич-Вилледж. Дорогая, очень современная белая мебель. Много свежих цветов, свежие фрукты. Великолепная электронная система. Женевьева Вальц, красивая молодая женщина, которой приходится рисовать свое лицо до последней черточки, как будто она — фарфоровая . кукла, влетает через парадную дверь в совершенном бешенстве. За ней вбегает Феликс, ее муж, преуспевающий молодой человек в лондонском костюме. Он тоже взбешен до предела. На галерее сидит Руди Вальц, младший брат Феликса, фармацевт из Огайо. Он высокий, красивый малый, но до того беспол, до того застенчив, что похож не на живого человека, а на консервированного тунца. Странно и невероятно, но он — автор пьесы, премьера которой состоится через несколько часов. Он сознает, что пьеса никудышная. Он считает себя ошибкой природы. И жизнь считает ошибкой природы — может, и жить-то не стоит. Но он пытается еще на что-то надеяться, дать жизни еще один шанс. Его гнетет страшная тайна. Они с братом скрыли от Женевьевы, что он — убийца. Все трое окончили обычную среднюю школу на Среднем Западе, но Женевьева теперь говорит почти как англичанка, а Феликс — как государственный секретарь, окончивший Гарвардский университет. Только у Руди еще сохранилось провинциальное произношение.
Ж е н е в ь е в а. Отстань от меня. Ступай на работу.
Ф е л и к с. Я помогу тебе уложить вещи.
Ж е н е в ь е в а. Сама справлюсь.
Ф е л и к с. А ты можешь сама дать себе пинка в зад, когда будешь выходить отсюда?
Ж е н е в ь е в а. Ты спятил. И вся семья у тебя ненормальная. Слава богу, что у нас нет детей.
Ф е л и к с. Жил-был мальчишка в Дандй, Любил обезьяну дня три, Родился урод, Все наоборот: Зад огромный, А сам криворот.
Ж е н е в ь е в а. Аяине подозревала, что твой папаша из Данди. (Открывает шкаф.) Погляди, какие тут красивые чемоданы!
Ф е л и к с. А ты их набей своим барахлишком. Чтоб тут от тебя и духу не осталось!
Ж е н е в ь е в а. Кажется, портьеры пропахли моими духами. Придется тебе их сжечь.
Ф е л и к с. Складывай вещички, детка. И поскорей!
Ж е н е в ь е в а. Но это и мой дом, не только твой! Конечно, чисто теоретически.
Ф е л и к с. Я тебе заплачу, я от тебя откуплюсь.
Ж е н е в ь е в а. Ая оставлю твоему братцу все свои тряпки. Я и брать ничего не буду. Уйду как есть, все начну заново.
Ф е л и к с. Что это значит?
Ж е н е в ь е в а. Неужели не понимаешь? Это значит — пойду к Саксу или Блумингдейлу голышом и возьму с собой только кредитную карточку.
Ф е л и к с. Нет, про моего брата и твои тряпки.
Ж е н е в ь е в а. Мне кажется, ему бы понравилось быть женщиной. Наверное, он должен был родиться девчонкой. И тебе было бы лучше, ты мог бы на нем жениться. Я желаю тебе счастья, хотя тебе, может, и трудно в это поверить.
Ф е л и к с. Все кончено.
Ж е н е в ь е в а. Мы сто раз это говорили.
Ф е л и к с. Нет, теперь все кончено навсегда.
Ж е н е в ь е в а. Да, уж теперь всему конец — и точка. Убирайся отсюда, дай мне спокойно сложить вещи.
Ф е л и к с. Что, я не имею права приютить родного брата?
Ж е н е в ь е в а. Я тебе тоже была родная жена. Разве ты не помнишь, как нас регистрировали в ратуше? Ты, наверное, решил, что это опера и тебе надо пропеть «Да-да!». А если у вас такая дружная семья, почему никто из твоей родни на свадьбу не явился?
Ф е л и к с. Тебе же так не терпелось выскочить замуж.
Ж е н е в ь е в а. Мне не терпелось? Возможно. Мне хотелось выйти замуж. Я ждала этого счастья. И мы ведь были счастливы, правда?
Ф е л и к с. Да, как будто.
Ж е н е в ь е в а. Пока не появился твой братец.
Ф е л и к с. Он не виноват.
Ж е н е в ь е в а. Ты виноват.
Ф е л и к с. Я? Чем же?
Ж е н е в ь е в а. Раз уж все-все кончено, я тебе сейчас объясню. Но потом не обижайся.
Ф е л и к с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48