Мы оппозицию разбили:
Кого в Сибирь, кого в тюрьму.
Шутить не любит Джугашвили.
Хвала ему, хвала ему!
Отправлен Троцкий за границу
И, если он исподтишка
Напишет хоть одну страницу,
Секим башка, секим башка!
И, если Радек вновь покажет,
Разинув пасть, враждебный клык,
То некто в бурке грозно скажет:
«Руби в шашлык, руби в шашлык!»
Зиновьев с Каменевым в паре,
Хоть и покаялись в грехах,
Скулят вдвоем на тротуаре:
«Увы и ах! Увы и ах!»
И здесь, и там, и повсеместно
Враги рассеялись, как дым.
Дороги все, как вам известно,
Ведут в Нарым, ведут в Нарым.
Алаверды, господь с тобою,
И Сталин здесь его пророк.
Но если занят ты борьбою,
Вон за порог, вон за порог!
В снегах холодных ты остудишь
Былых речей горячий тон.
Уедешь дальше – тише будешь:
Таков закон, таков закон.
Работы было очень много.
Окончен труд, и дни легки.
Идет железная дорога
В Ессентуки, в Ессентуки.
Толпа. Привет в цекистском стиле.
Вокзал, вагон, и дым, и пар.
На отдых едет Джугашвили.
Кончал базар, кончал базар.
Песня, в некотором роде, пророческая. В 1928–1929 еще не так много оппозиционеров остужали свой пыл в снегах Сибири, и еще не было совершено убийство Троцкого. Но ссылки, как я уже об этом писал, конечно, практиковались. По Москве, Ленинграду и другим городам широко гулял приписываемый Радеку анекдот:
«С товарищем Сталиным трудно спорить. Ты ему – цитату, а он тебе ссылку».
На массовые аресты оппозиционный поэт откликнулся текстом на мотив известной песенки Вертинского:
В последний раз я видел вас так близко.
К Лубянке черный вас умчал авто.
А рядом с вами – «спутник коммуниста»
С ротатором, завернутым в пальто.
Где вы теперь? Зачем неосторожно
Лукавый бес в засаду вас занес,
Чтобы теперь, в соседстве с мелким вором,
В тюрьме решать тактический вопрос?
Эта песня для современного читателя нуждается в некоторых разъяснениях. «Спутником коммуниста» называли тогда шпика или охранника, по нынешнему «вертухая». Арестованных оппозиционеров в те либеральные времена еще возили в легковых машинах. А заключение политических в одну камеру с ворами еще вызывало возмущение общественности.
Были и более боевые песни, в которых слышалась трезвая оценка положения оппозиции. Приведу две такие песни, одну на мотив «Молодой гвардии», другую – на мотив «Замучен тяжелой неволей».
Для ленинцев настали тяжелые деньки.
Нам надо быть из стали, друзья-большевики.
Наш строй в невзгодах поредел,
Тюрьма и ссылки наш удел.
В бой, ленинская гвардия рабочих и крестьян!
Товарищи, старые песни по-новому могут звучать.
В Бутырках и темных, и тесных они раздаются опять.
Не встанет наш вождь из гробницы, не встанет
Наш вождь мировой.
Ему наша доля не снится,
Не слышит он правды живой.
Товарищ и друг его верный
Не двинет нас в битву с врагом,
Томится он в городе Верном,
Прижатый к стене сапогом.
Во второй песне звучит горечь, что дело революции предано, и шансов на скорую победу нет.
Политических анекдотов в те времена ходило очень много. Большинство их приписывалось Радеку, некоторые – Раковскому и Мануильскому. Помнится, иные из анекдотов Радека родились буквально на моих глазах. Так, во время дискуссий в Комакадемии, где докладчиком был Мартынов, а содокладчиком Радек, Мартынов попросил воды. Радек, сидевший рядом с трибуной, налил стакан воды и подал ему, Мартынову, со словами:
– Пожалуйста! Одним стаканом воды больше – какая разница!
Раздались смех и аплодисменты. Правда, и Мартынов не растерялся и ответил:
– Давайте, давайте – я вас в этом стакане и утоплю.
Однако его ответ никаких восторгов не вызвал.
В тот день, когда «Правда» напечатала подвал М.Н.Покровского, направленный против оппозиции, я пришел в Кремль, на квартиру Радека. Хозяин проводил меня в столовую, куда в это время вошла из соседней комнаты собака – немецкая овчарка. При виде хозяина она завиляла хвостом, а Радек, погладив ее, сказал:
– Верти, верти хвостом – Покровским будешь…
Еще один анекдот, приписывавшийся Радеку:
Сталин вызывает к себе Радека:
– Слушай! Ты рассказываешь много анекдотов. Черт с тобой! Но ты, говорят, дошел до того, что стал рассказывать анекдоты обо мне. А я – вождь мирового пролетариата.
– Это – не мой анекдот, товарищ Сталин, – ответил Радек.
Вспоминается обмен репликами между К.Б.Радеком и Л.Д.Троцким 7 ноября 1927 года на квартире у И.Т.Смилги. После демонстрации, устроенной оппозиционерами, сюда пришли Л.Д.Троцкий, Х.Г.Раковский, К.Б.Радек и мы, молодежь. Решили отметить праздник. Ждали только ухода Троцкого, чтобы начать застолье (Троцкий сам не пил и другим не давал). А Троцкий все не уходит. Тогда Радек взял на себя инициативу.
– Лев Давидович, – сказал он, кивая на стол. – Говорят, Сталин обязывает своих единомышленников участвовать в коллективных выпивках с ним…
Троцкий понял намек.
– В таком случае, – сказал он, улыбаясь, – боюсь, что у меня не останется ни одного единомышленника…
И тут же собрался уходить.
Радек был фигура колоритная и достаточно сложная. Талантливый, разносторонне образованный человек, он не получил никакого систематического образования. Но читал необыкновенно много, читал постоянно, на разных языках, хорошо знал историю, политическую литературу, художественную, искусство. Феноменальная память и необыкновенная трудоспособность Радека позволяла ему удерживать в голове массу фактов из самых разнообразных областей знания и широко пользоваться ими в своей деятельности публициста. Знал он, как уже сказано, множество языков, читал всю мировую прессу без помощи переводчиков, писал легко, быстро, блестяще, но ни на одном из языков, в том числе и на русском, не говорил правильно. Он лично знал многих выдающихся политических деятелей, писателей, людей искусства, и они его знали и ценили его талант и остроумие. Но сам Радек не был ни политическим вождем, ни теоретиком, скорее – прекрасным популяризатором чужих идей, быстро подхватывающим мысль вождя и блестяще развивающим ее.
И еще он был циник. Ради удачной остроты он мог пожертвовать кем и чем угодно, даже собственной репутацией. Представления о личной порядочности у него были весьма смутные. Мне рассказывали любопытную историю о происхождении его псевдонима «Радек», ставшего впоследствии его фамилией. Еще до революции, работая вместе с Розой Люксембург в Польской социалистической партии, Радек для какой-то заграничной поездки получил через Розу взаймы чей-то хороший костюм и пальто – и не вернул их. Роза в пылу какой-то дискуссии сказала ему, что он – «крадек» (по-польски «вор»). Радек, предварительно осмеяв это обвинение, сказал:
– Отныне я из слова «крадек» сделаю свою фамилию. Первая буква моего имени «Карл» – К, а остальное – Радек – я сделаю фамилией.
Когда, услышав это, я спросил Радека, куда же девались на самом деле позаимствованные пальто и костюм, он, не задумываясь, ответил:
– Понятия не имею. Мне они нужны были, чтобы проехать в Германию. В Германии я оставил их у своих знакомых и забыл о них. Никогда не интересовался туалетом… И личной собственности не придавал значения.
Это была правда, и, вероятно, все так и было, как рассказывал Радек. И он, и его жена – даже в период НЭПа, когда все чуть приоделись – одевались кое-как, в квартире у них царил полубогемный хаос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72