– Я не уполномочен и не собираюсь вмешиваться в существующие отношения Турции с Египтом, всякое вмешательство в дела вашего величества противно воле моего государя. Я собираюсь в Египет не для переговоров с пашою, а для того единственно, чтоб устрашить его и остановить военные действия…
– Но знай, что Муххамед-Али хитер, лукав, лжив! – воскликнул султан. – Он будет жаловаться и склонять тебя на свою сторону!
– Меня уже предостерегли от этого, – сказал Муравьев. – Старания Муххамеда-Али будут напрасны. Я человек военный, а не дипломат. Я не буду распространяться в переговорах и не опасаюсь никаких козней и коварства.
Аудиенция закончилась без видимого успеха. Препятствий для поездки в Александрию не было, но и доверия к дружеским чувствам русского императора внушить султану не удалось.
Потребовалось еще несколько дней, чтобы султан убедился в искренности русских и мнительность турецких сановников исчезла. Этому способствовали создавшиеся обстоятельства. В Константинополе всюду открыто говорили о поражении турецких войск, и рейс-эффенди вынужден был признать это. Положение создавалось угрожающее. Босфор и столица были почти беззащитны. Тогда Муравьев и Бутенев известили султана, что, если он сочтет нужным, русский флот готов оказать необходимую ему помощь. Одновременно в иностранных газетах появились сделанные в Петербурге сообщения о целях миссии генерала Муравьева и о том, что русский император стоит на стороне султана. Турки стали необыкновенно дружелюбными. А Муравьев думал о том, как странно меняются времена. Совсем недавно как будто штурмовал он Карс и Ахалцых, и турки яростно, с пылающей ненавистью в глазах кидались на русских солдат, а ныне все надежды султан возлагает на Россию, и он, Муравьев, призван заниматься тем, чтобы поддержать его на колеблющемся троне!
23 декабря фрегат «Штандарт», провожаемый салютами турецких орудий, при свежем попутном ветре отплыл в Египет.
Миновав Дарданелльские укрепления, защищавшие пролив, корабль на следующий день проследовал мимо острова Тенедоса и знаменитой Троады. Муравьев с интересом смотрел в подзорную трубу на холмы, где, по преданию, находились гробницы Ахиллеса, Патрокла и Аякса. А потом во всей красоте открылась Аттика, показались великолепные мраморные колонны знаменитого некогда храма Минервы на мысе Суниум. Муравьев, знавший хорошо историю древней Греции, с благоговейным вниманием глядел на развалины храма, и мнилось ему, что вот-вот покажется из-за колонн философ Платон в белоснежном хитоне и сандалиях, окруженный верными учениками, с которыми занимался он некогда у подножия этого храма.
Вскоре фрегат бросил якорь в бухте острова Порос, близ которого стояла русская эскадра под начальством вице-адмирала Рикорда. Муравьев, которого Рикорд пригласил к себе на обед, не упустил случая осмотреть греческий остров. «Нам открылся городок, построенный уступами на юго-западной покатости горы, составляющей весь остров. День был ясный. Вид городка, не заключающего, впрочем, порядочных строений, очень красив. Мимо нас быстро проносились лодки, верхом нагруженные апельсинами. Прелестная роща апельсиновых деревьев золотилась на берегу, везде видны сады. В глубине рейда стояла эскадра, а против нее на берегу виднелись строения, нами воздвигнутые для адмиралтейских работ и разных складов. Рикорд показывал мне вдали местоположение древней Трезены. Говорили, что с высот Пороса видны бывают в ясный день берега Аттики и место, занимаемое Афинами. Мы съехали на берег и прогуливались несколько времени в саду, довольно запущенном, в коем новый владелец украсил аллею двумя рядами древних мраморных колонн. День был очень теплый, и, невзирая на позднее время года, все цвело и зеленело в очаровательной стране, воспетой Байроном».
Плавание продолжалось еще несколько дней. В Александрийский порт фрегат «Штандарт» вошел 1 января 1833 года.
4
Египетский паша Муххамед-Али из сообщений иностранных газет знал, зачем едет в Александрию генерал Муравьев, но, как и турки, подозревал, что газетные известия лишь маскируют другие, подлинные, скрытые цели.
Узнав о прибытии Муравьева, паша тотчас же послал к нему преданных своих друзей – итальянского консула Розетти и англичанина Прессика, капитана египетского линейного корабля, поручив им разведать о тайных замыслах русского правительства. Муравьев, хотя и не считал себя дипломатом, однако, приняв неожиданных визитеров, провел беседу с ними так тонко, что они своего любопытства никак не удовлетворили, зато сам Муравьев выведал столько всяких интересных, нужных подробностей о состоянии египетских дел, что на лучшую информацию не мог и рассчитывать.
Он, в частности, убедился, что император Николай не имел истинного представления о подлинных причинах возникшего мятежа. А они являлись следствием глубоко продуманных закулисных действий английского и французского правительств, направленных к тому, чтобы возвести на турецкий трон вместо слабовольного султана сильного и вполне послушного им правителя, каким был честолюбивый Муххамед-Али. Англичане и французы помогли своему ставленнику перевооружить войска, участвовали военных действиях паши против султана. А когда пришло известие о победе египетских войск, английский и французский консулы в Александрии устроили торжественный молебен, всячески превознося Муххамеда-Али, называя его вторым Александром Македонским, и не жалели средств, чтобы раздувать всюду его победы. Муравьев, узнав об этих происках иностранных держав, решил как можно скорей принудить Муххамеда-Али к повиновению султану.
Прием во дворце у паши состоялся на следующий день. Сопровождаемый адъютантами и переводчиками, а также несколькими иностранцами и приближенными паши, Муравьев в парадном мундире и при всех регалиях вошел в большую, светлую, просто убранную комнату, окна которой обращены были к пристани. Муххамед-Али с чалмой на голове и при сабле сидел на софе, поджав по-турецки ноги. Увидев Муравьева, паша поднялся, сделал несколько шагов навстречу, обменялся с гостем восточными приветствиями и усадил на софе рядом с собой. Муххамед-Али был небольшого роста, стар и лукав. Говорил он быстро и, может быть, не без умысла несвязными фразами, прерывая речь сухим, судорожным кашлем. Темные маленькие глазки сверкали из-под нависших бровей.
После первых обычных любезностей, трубок и кофе паша дал знак всем бывшим в комнате удалиться, и когда остались они наедине, Муравьев сказал:
– Русский император, желая сохранения мира на Востоке и прекращения кровопролития, послал меня к вам, чтоб объявить об этом. Государь выражает уверенность, что вы незамедлительно приступите к примирению с султаном.
– Я давно хочу мира. – ответил паша, – но все мои предложения султан неизменно отвергает…
– Я не судья в делах ваших, – перебил пашу Муравьев. – Ищите сами способа для мира. Я же буду надеяться, что желание моего государя исполнится.
– Хорошо. Сообщите мне письменно ваше предложение, – с притворным равнодушием произнес паша, – я подумаю и дам вам в ближайшие дни письменный ответ…
Подобный оборот в разговоре министерскими инструкциями не предусматривался, однако Муравьев сообразил, с какими неблаговидными целями паша домогается письменного предложения – ведь оно могло служить явным доказательством русского вмешательства, – и, взглянув на лукавого старика, подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119