Год назад разведочная группа обнаружила следы крупного месторождения никеля на самой границе между индонезийской и португальской частью Тимора. Теперь Хайнтц прибыл сюда, чтобы оценить значимость находки и выяснить возможность разработки залежей. Такое заявление показалось мне малоправдоподобным, хотя он и упоминал о каких-то инструментах, которые должны помочь определить истинный объем месторождения. В геологоразведке я разбирался очень слабо, но прибор, способный заглянуть на сотню футов под землю, - это отдавало чистой фантастикой.
Я как бы между прочим поинтересовался, на каком языке разговаривали между собой супруги, надеясь таким образом перевести разговор на фрау Хайнтц. Оказалось, что это его излюбленная тема.
- Моя супруга, - сказал он мне, в то время как она продолжала молча сидеть, поглядывая на нас обоих, - внучка махарани Махараштры.
Оказалось, что Хайнтц вознамерился прикупить в Махараштре несколько сотен акров превосходных сельскохозяйственных угодий, а у старой махарани как раз оказался участок, от которого она желала избавиться. Так Хайнтц встретил Рани. Не успели стороны ударить по рукам, как стало ясно, что дело пахнет свадьбой. Хайнтц соловьем разливался о преимуществе применения в Индии тракторов, о том, какой он непритязательный человек, о радости наблюдать за зеленеющими всходами и так далее в том же духе. Немец оказался любителем поразглагольствовать, и я решил дать ему возможность выпустить пар. Выяснилось, что он вице-президент горнорудной компании, отвечающий за разработку ископаемых, а на деле уполномоченный по улаживанию конфликтов. Он заказал еще по бутылке пива и поведал мне историю о том, как в самом начале крупной операции по добыче олова в Северном Таиланде на него напали партизаны. На самом захватывающем месте он встал, задрал рубашку и продемонстрировал мне в назидание три аккуратных шрама, шедших через всю грудь. "От автомата, - пояснил он. Хватило бы и одного, чтобы уложить меня на месте. Но не тут-то было! Я уцелел и довел проект компании до триумфального завершения". Называть пуск оловянного рудника триумфом - это показалось мне изрядной натяжкой, но что делать, я уже понял, что угодил в компанию напыщенного болтуна.
Почти без передышки Хайнтц перескочил на период работы в Танзании, когда он в одиночку, беззащитный и безоружный, если не считать топора, вышел к толпе из шестисот разъяренных рабочих во время забастовки на бокситовом руднике. Излишком скромности он не страдал, однако был мастер рассказать занятную историю, причем весьма убедительно. А правила застольной беседы в знойных тропиках вполне допускают некоторые преувеличения.
Наконец немец перешел к компании, в которой работал.
- Будьте уверены, герр Маккенна, ДГРК - не какая-нибудь заурядная компания. Нет, все мы - как одна семья. И в этом источник нашей силы. У нас есть планы на будущее, грандиозные планы.
Я только кивал: не сообщать же ему, что считаю крупные горнорудные корпорации бедствием для нашей планеты. 'Но его преданность родной компании была столь велика, что он никак не мог оставить эту тему.
- Нет на земле более сплоченной и преданной делу команды, чем наша. Мы спаяны, как братья по оружию. Каждый член центральной административной группы - настоящий гений своего дела. - Слово "гений" он произносил как "кхений".- Вы можете спросить, как мы пришли к этому. Сейчас я вам все объясню. Дело в том, что все мы, каждый из нас, познали ужасы лишений, бездны отчаяния и то восхитительное чувство, которое охватывает тебя, когда все это преодолеваешь. Нас, герр Маккенна, объединил наш триумф, а уверенность в том, что мы во что бы то ни стало справимся со всеми трудностями, сделала нас непобедимыми! - Он повысил голос и с такой силой грохнул кулаком по хлипкому столику, что пивные бутылки дружно подскочили.
Заметив на моем лице тень неуверенности, немец продолжал:
- Я вижу, вас удивил мой рассказ. Может быть, вы недоумеваете: что за трудности, что за лишения? Всем нам довелось пережить гитлеровский режим и войну. А после войны Германии не стало. В моем родном Берлине камня на камне не осталось. Мы походили на тараканов - тараканов на развалинах Европы. Разрешите вам напомнить, что все банковские счета членов семей эсэсовцев были заморожены. Моя мать, моя несчастная благородная мать, была вынуждена продавать картины из нашего родового гнезда, чтобы купить картошки и прокормить себя и мою младшую сестру. Можно ли представить себе такое?
"Нет, только не это! - лихорадочно думал я. - Только не нацисты. Уж не хочет ли этот тип сказать, что был нацистом?" Я старался, чтобы в моем взгляде не проявлялся страх, но немец уже так завелся, что не обращал на меня никакого внимания.
- Моего отца взяли в плен во время битвы за Берлин. В Москве его повесили, как собаку, за военные преступления. Представляете? И эти verdammen russische Schweinen (Проклятые русские свиньи нем.)) еще говорят о военных преступлениях! И такая участь была уготована всем эсэсовцам.
Наш разговор начинал походить на дурной сон или на низкопробное кино. Я посмотрел на его спутницу - она ответила совершенно равнодушным взглядом. Мне захотелось хотя бы отчасти изменить тему разговора.
- А вы-то сами, герр Хайнтц, какое вы имели отношение ко всему этому?
Он пожал плечами.
- Да никакого. Был пилотом мессершмитта в Люфтваффе. Простым добрым немцем. - Эти слова прозвучали без тени иронии.
- А до войны был юным студентом, готовился стать инженером. Война все изменила. После войны те немногие из нас, кто уцелел - мои соученики, молодые ученые из Института Макса Планка, - собрались на развалинах Берлина. Мы навсегда покончили с идеологией, с высокими политическими мечтами.
Первая хорошая новость за все время. Возблагодарив Всевышнего, я сделал знак официанту-индонезийцу принести еще пива. Хайнтц тем временем продолжал:
- Нас было мало, жалкая горстка, но нас сплотило неприятие царившего вокруг ужаса. И мы решили построить для себя новый мир, основанный на двух принципах, на двух великих силах - на силе капитала и силе науки. Начинали мы постепенно: с патентов, с процессов, разработанных в Институте Макса Планка во время войны (по сути дела, это была засекреченная технология). Осторожно расширяя сферу деятельности, мы обосновались в Сингапуре. Среди нас не было ни одного профана. Каждый член нашей маленькой команды был гением. Наш Fuhrer был профессором, он учил всех нас. Вот уж истинный гений! Его зовут Макс Бокерман. Это он сплотил нас воедино, это его вера и сила помогли нам осуществить все то, чего мы достигли.
Беседа принимала новый оборот. Шрам на щеке Хайнтца побагровел. Я-то надеялся, что наш разговор миновал все подводные камни, но, как оказалось, ошибся. Теперь я видел: может, виной тому третья кварта "Бинтанга", только страстная воодушевленность немца сменилась откровенной слезливой сентиментальностью.
- Никто и никого так не любил на свете, как Бокерман нас. Мы его Kinder, его птенцы. Когда казалось, что нет никакой надежды, он воодушевлял нас, помогая поверить в себя.
При этих словах на глаза его навернулись слезы, но он сумел совладать с собой и продолжал:
- И что же в итоге? ДГРК, герр Маккенна! Дальневосточная горнорудная корпорация! Наше дело ширится и процветает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Я как бы между прочим поинтересовался, на каком языке разговаривали между собой супруги, надеясь таким образом перевести разговор на фрау Хайнтц. Оказалось, что это его излюбленная тема.
- Моя супруга, - сказал он мне, в то время как она продолжала молча сидеть, поглядывая на нас обоих, - внучка махарани Махараштры.
Оказалось, что Хайнтц вознамерился прикупить в Махараштре несколько сотен акров превосходных сельскохозяйственных угодий, а у старой махарани как раз оказался участок, от которого она желала избавиться. Так Хайнтц встретил Рани. Не успели стороны ударить по рукам, как стало ясно, что дело пахнет свадьбой. Хайнтц соловьем разливался о преимуществе применения в Индии тракторов, о том, какой он непритязательный человек, о радости наблюдать за зеленеющими всходами и так далее в том же духе. Немец оказался любителем поразглагольствовать, и я решил дать ему возможность выпустить пар. Выяснилось, что он вице-президент горнорудной компании, отвечающий за разработку ископаемых, а на деле уполномоченный по улаживанию конфликтов. Он заказал еще по бутылке пива и поведал мне историю о том, как в самом начале крупной операции по добыче олова в Северном Таиланде на него напали партизаны. На самом захватывающем месте он встал, задрал рубашку и продемонстрировал мне в назидание три аккуратных шрама, шедших через всю грудь. "От автомата, - пояснил он. Хватило бы и одного, чтобы уложить меня на месте. Но не тут-то было! Я уцелел и довел проект компании до триумфального завершения". Называть пуск оловянного рудника триумфом - это показалось мне изрядной натяжкой, но что делать, я уже понял, что угодил в компанию напыщенного болтуна.
Почти без передышки Хайнтц перескочил на период работы в Танзании, когда он в одиночку, беззащитный и безоружный, если не считать топора, вышел к толпе из шестисот разъяренных рабочих во время забастовки на бокситовом руднике. Излишком скромности он не страдал, однако был мастер рассказать занятную историю, причем весьма убедительно. А правила застольной беседы в знойных тропиках вполне допускают некоторые преувеличения.
Наконец немец перешел к компании, в которой работал.
- Будьте уверены, герр Маккенна, ДГРК - не какая-нибудь заурядная компания. Нет, все мы - как одна семья. И в этом источник нашей силы. У нас есть планы на будущее, грандиозные планы.
Я только кивал: не сообщать же ему, что считаю крупные горнорудные корпорации бедствием для нашей планеты. 'Но его преданность родной компании была столь велика, что он никак не мог оставить эту тему.
- Нет на земле более сплоченной и преданной делу команды, чем наша. Мы спаяны, как братья по оружию. Каждый член центральной административной группы - настоящий гений своего дела. - Слово "гений" он произносил как "кхений".- Вы можете спросить, как мы пришли к этому. Сейчас я вам все объясню. Дело в том, что все мы, каждый из нас, познали ужасы лишений, бездны отчаяния и то восхитительное чувство, которое охватывает тебя, когда все это преодолеваешь. Нас, герр Маккенна, объединил наш триумф, а уверенность в том, что мы во что бы то ни стало справимся со всеми трудностями, сделала нас непобедимыми! - Он повысил голос и с такой силой грохнул кулаком по хлипкому столику, что пивные бутылки дружно подскочили.
Заметив на моем лице тень неуверенности, немец продолжал:
- Я вижу, вас удивил мой рассказ. Может быть, вы недоумеваете: что за трудности, что за лишения? Всем нам довелось пережить гитлеровский режим и войну. А после войны Германии не стало. В моем родном Берлине камня на камне не осталось. Мы походили на тараканов - тараканов на развалинах Европы. Разрешите вам напомнить, что все банковские счета членов семей эсэсовцев были заморожены. Моя мать, моя несчастная благородная мать, была вынуждена продавать картины из нашего родового гнезда, чтобы купить картошки и прокормить себя и мою младшую сестру. Можно ли представить себе такое?
"Нет, только не это! - лихорадочно думал я. - Только не нацисты. Уж не хочет ли этот тип сказать, что был нацистом?" Я старался, чтобы в моем взгляде не проявлялся страх, но немец уже так завелся, что не обращал на меня никакого внимания.
- Моего отца взяли в плен во время битвы за Берлин. В Москве его повесили, как собаку, за военные преступления. Представляете? И эти verdammen russische Schweinen (Проклятые русские свиньи нем.)) еще говорят о военных преступлениях! И такая участь была уготована всем эсэсовцам.
Наш разговор начинал походить на дурной сон или на низкопробное кино. Я посмотрел на его спутницу - она ответила совершенно равнодушным взглядом. Мне захотелось хотя бы отчасти изменить тему разговора.
- А вы-то сами, герр Хайнтц, какое вы имели отношение ко всему этому?
Он пожал плечами.
- Да никакого. Был пилотом мессершмитта в Люфтваффе. Простым добрым немцем. - Эти слова прозвучали без тени иронии.
- А до войны был юным студентом, готовился стать инженером. Война все изменила. После войны те немногие из нас, кто уцелел - мои соученики, молодые ученые из Института Макса Планка, - собрались на развалинах Берлина. Мы навсегда покончили с идеологией, с высокими политическими мечтами.
Первая хорошая новость за все время. Возблагодарив Всевышнего, я сделал знак официанту-индонезийцу принести еще пива. Хайнтц тем временем продолжал:
- Нас было мало, жалкая горстка, но нас сплотило неприятие царившего вокруг ужаса. И мы решили построить для себя новый мир, основанный на двух принципах, на двух великих силах - на силе капитала и силе науки. Начинали мы постепенно: с патентов, с процессов, разработанных в Институте Макса Планка во время войны (по сути дела, это была засекреченная технология). Осторожно расширяя сферу деятельности, мы обосновались в Сингапуре. Среди нас не было ни одного профана. Каждый член нашей маленькой команды был гением. Наш Fuhrer был профессором, он учил всех нас. Вот уж истинный гений! Его зовут Макс Бокерман. Это он сплотил нас воедино, это его вера и сила помогли нам осуществить все то, чего мы достигли.
Беседа принимала новый оборот. Шрам на щеке Хайнтца побагровел. Я-то надеялся, что наш разговор миновал все подводные камни, но, как оказалось, ошибся. Теперь я видел: может, виной тому третья кварта "Бинтанга", только страстная воодушевленность немца сменилась откровенной слезливой сентиментальностью.
- Никто и никого так не любил на свете, как Бокерман нас. Мы его Kinder, его птенцы. Когда казалось, что нет никакой надежды, он воодушевлял нас, помогая поверить в себя.
При этих словах на глаза его навернулись слезы, но он сумел совладать с собой и продолжал:
- И что же в итоге? ДГРК, герр Маккенна! Дальневосточная горнорудная корпорация! Наше дело ширится и процветает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70