Мэвис ему объяснила, что это еженедельная дискордианская Agape Ludens, или Праздник Любовной Игры. Кают-компания была празднично украшена порнографическими и психоделическими плакатами, мистическими рисунками христиан, буддистов и американских индейцев, воздушными шариками и леденцами, свисавшими на ярких цветных нитях с потолка, вдохновенными портретами дискор-дианских святых (в том числе Нортона I, Сигизмундо Малатесты, Гийома Аквитанского, Чжуан Чжоу, судьи Роя Бина, различных ещё менее известных исторических фигур, а также горилл и дельфинов), букетами цветов, гроздьями желудей и тыкв, а также неизбежными золотыми яблоками, пятиугольниками и изображениями осминогов. Главным блюдом был показавшийся Джорджу самым вкусным в его жизни аляскинский краб «Ньюберг», слегка приправленный Панамской красной травкой. По столам передавали подносы с сушёными фруктами, сырами и канапе с невиданной икрой («Один Хагбард знает, где водятся эти осетры», — пояснила Мэвис), а в качестве основного напитка предлагалась смесь японского чая му из семнадцати трав и пейотного чая индейцев меномени. Пока все объедались, хохотали и медленно, но верно забалдевали, Хагбард — явно довольный, что они с БАРДАКом «решили проблему в Лас-Вегасе», — оживлённо проводил религиозную церемонию, составлявшую часть Agape Ludens.
— Раб-а-дуб-дуб, — пел он. — Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — вторил оживлённый хор команды. — Слава Эриде!
— Сья-дасти, — выводил Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно.
— Сья-дасти, — повторяла команда. — Слава Эриде! Джордж огляделся; в зале присутствовали представители трех или пяти рас (в зависимости от того, какой школе антропологии доверять) и около полусотни национальностей, но царившее чувство братства и сестринства позволяло подняться над всеми различиями и ощутить радость всеобщей гармонии.
— Съя-давак-тавья, — пел сейчас Хагбард. — Все, что я говорю вам, ложно.
— Съя-давак-тавья, — присоединился к хору Джордж. — Слава Эриде!
— Сья-дасти-сья-насти, — напевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти, — соглашались все, некоторые с насмешкой. — Слава Эриде!
«Если бы тогда в баптистской церкви в Натли проводились такие богослужения, — подумал Джордж, — я никогда бы не заявил маме в девять лет, что религия — это сплошное мошенничество, и у нас не было бы той ужасной ссоры».
— Сья-дасти-сья-насти-сья-давак-тавьяска, — распевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно, ложно и бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти-съя-давак-тавъяска, — отвечал хор. -Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — завершил Хагбард. — У кого-нибудь есть новое песнопение?
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — выкрикнул голос с русским акцентом.
Лозунг мгновенно стал хитом.
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — подхватили все.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — внёс свою лепту голос с оксфордским выговором.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — согласились все.
Встала мисс Мао.
— Папа Римский — главная причина протестантизма, — тихо пропела она.
Эта фраза тоже имела оглушительный успех; все повторили её хором, а один гармлемский голос добавил:
— В самую точку!
— Капитализм — главная причина социализма, — запела мисс Мао увереннее. Это тоже прошло на «ура», и тогда она продекламировала: — Государство — главная причина анархизма, — что с воодушевлением подхватили все присутствующие.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — продолжала петь мисс Мао.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — гудел зал.
— Последнюю мысль я украла у Уильяма Блейка, — спокойно сказала мисс Мао и села.
— Кто-то ещё? — спросил Хагбард.
Никто не отозвался, поэтому через мгновение он сказал:
— Отлично, тогда я прочитаю мою еженедельную проповедь.
— К черту! — выкрикнул голос с техасским акцентом.
— Чушь собачья! — добавила мулатка из Бразилии. Хагбард нахмурился.
— И это все? — печально спросил он. — Остальные настолько пассивны, что готовы отсиживать задницы, пока я буду полоскать вам мозги?
Техасец, бразильянка и ещё несколько человек встали.
— Мы отправляемся на оргию, — сообщила мулатка, и они удалились.
— Не скрою, я рад, что на этой лоханке ещё сохранились какие-то остатки жизни, — усмехнулся Хагбард. — Что же касается оставшихся: кто мне скажет, не сказав ни слова, в чем заключается ошибка иллюминатов?
Юная девушка, самая молодая в команде (по прикидкам Джорджа, ей было не больше пятнадцати лет; он слышал, что она сбежала из сказочно богатой римской семьи), медленно подняла руку и сжала её в кулак.
Хагбард в ярости повернулся к ней.
— Люди, ну сколько раз вам повторять: давайте без дешёвки! Ты позаимствовала этот жест из дешёвой книжки по дзэн-буддизму, в котором ни автор, ни ты ни черта не смыслите. Ненавижу указывать, но дутый мистицизм — это та единственная вещь, которая несовместима с дискордианством. Так что, умница-разумница, тебе недельный наряд на чёрную работу. На камбуз, драить котлы.
Девушка не шелохнулась и не опустила кулак, и Джордж заметил лёгкую улыбку, игравшую на её губах. Тогда он и сам начал улыбаться. Хагбард на мгновение опустил глаза и пожал плечами.
— О noi che siete in piccioletta barca, — тихо произнёс он и поклонился. — В моем ведении по-прежнему остаются навигационные и технические вопросы, — заявил он, — но мисс Портинари сменяет меня на посту Епископа нашей Клики «Лейфа Эриксона». Все, кто не может самостоятельно решить какие-то духовные и психологические проблемы, обращайтесь к ней.
Он стремительно пересёк кают-компанию, обнял девушку, весело расхохотался вместе с ней и надел на её палец своё кольцо с золотым яблоком.
— Теперь мне не придётся медитировать каждый день, — радостно крикнул он, — и у меня останется больше времени для размышлений.
В последующие два дня, пока «Лейф Эриксон» медленно пересекал Валусийское море и приближался к Дунаю, Джордж сделал открытие, что Хагбард действительно отказался от всех мистических штучек. Он занимался исключительно техническими вопросами и решал бытовые проблемы на лодке, проявляя гордое безразличие к ролевым играм, провокациям и прочим тактикам «срывания крыши», которые раньше казались сущностью его натуры. Явился новый Хагбард (а может, старый — такой, каким он был, пока не утвердился в образе гуру): трезвый, прагматичный инженер средних лет, невероятно умный и эрудированный, добрый и великодушный, со множеством мелких симптомов нервозности, беспокойства и перенапряжения. Но в целом он казался счастливым, и Джордж понимал, что Хагбард очень рад избавиться от того непомерного бремени, которое он прежде нёс.
Что же касается мисс Портинари, то она полностью утратила свою стеснительность, благодаря которой ей раньше всегда удавалось оставаться в тени. С того момента, как Хагбард передал ей кольцо, она стала далёкой и мудрой, словно этрусская сивилла. Джордж даже почувствовал, что немного её боится — и это чувство было ему неприятно, поскольку он считал, что уже преодолел страх, когда выяснил, что Робот, предоставленный самому себе, — не трус и не убийца.
Как— то раз, а именно 28 апреля, когда Джордж оказался за обеденным столом рядом с Хагбардом, он попытался обсудить с ним свои ощущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Раб-а-дуб-дуб, — пел он. — Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — вторил оживлённый хор команды. — Слава Эриде!
— Сья-дасти, — выводил Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно.
— Сья-дасти, — повторяла команда. — Слава Эриде! Джордж огляделся; в зале присутствовали представители трех или пяти рас (в зависимости от того, какой школе антропологии доверять) и около полусотни национальностей, но царившее чувство братства и сестринства позволяло подняться над всеми различиями и ощутить радость всеобщей гармонии.
— Съя-давак-тавья, — пел сейчас Хагбард. — Все, что я говорю вам, ложно.
— Съя-давак-тавья, — присоединился к хору Джордж. — Слава Эриде!
— Сья-дасти-сья-насти, — напевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти, — соглашались все, некоторые с насмешкой. — Слава Эриде!
«Если бы тогда в баптистской церкви в Натли проводились такие богослужения, — подумал Джордж, — я никогда бы не заявил маме в девять лет, что религия — это сплошное мошенничество, и у нас не было бы той ужасной ссоры».
— Сья-дасти-сья-насти-сья-давак-тавьяска, — распевал Хагбард. — Все, что я говорю вам, истинно, ложно и бессмысленно.
— Сья-дасти-сья-насти-съя-давак-тавъяска, — отвечал хор. -Слава Эриде!
— Раб-а-дуб-дуб, — завершил Хагбард. — У кого-нибудь есть новое песнопение?
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — выкрикнул голос с русским акцентом.
Лозунг мгновенно стал хитом.
— Да здравствует краб «Ньюберг»! — подхватили все.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — внёс свою лепту голос с оксфордским выговором.
— Да здравствуют эти охренительно обалденные красные розы! — согласились все.
Встала мисс Мао.
— Папа Римский — главная причина протестантизма, — тихо пропела она.
Эта фраза тоже имела оглушительный успех; все повторили её хором, а один гармлемский голос добавил:
— В самую точку!
— Капитализм — главная причина социализма, — запела мисс Мао увереннее. Это тоже прошло на «ура», и тогда она продекламировала: — Государство — главная причина анархизма, — что с воодушевлением подхватили все присутствующие.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — продолжала петь мисс Мао.
— Тюрьмы строятся из камней закона, бордели — из кирпичей религии, — гудел зал.
— Последнюю мысль я украла у Уильяма Блейка, — спокойно сказала мисс Мао и села.
— Кто-то ещё? — спросил Хагбард.
Никто не отозвался, поэтому через мгновение он сказал:
— Отлично, тогда я прочитаю мою еженедельную проповедь.
— К черту! — выкрикнул голос с техасским акцентом.
— Чушь собачья! — добавила мулатка из Бразилии. Хагбард нахмурился.
— И это все? — печально спросил он. — Остальные настолько пассивны, что готовы отсиживать задницы, пока я буду полоскать вам мозги?
Техасец, бразильянка и ещё несколько человек встали.
— Мы отправляемся на оргию, — сообщила мулатка, и они удалились.
— Не скрою, я рад, что на этой лоханке ещё сохранились какие-то остатки жизни, — усмехнулся Хагбард. — Что же касается оставшихся: кто мне скажет, не сказав ни слова, в чем заключается ошибка иллюминатов?
Юная девушка, самая молодая в команде (по прикидкам Джорджа, ей было не больше пятнадцати лет; он слышал, что она сбежала из сказочно богатой римской семьи), медленно подняла руку и сжала её в кулак.
Хагбард в ярости повернулся к ней.
— Люди, ну сколько раз вам повторять: давайте без дешёвки! Ты позаимствовала этот жест из дешёвой книжки по дзэн-буддизму, в котором ни автор, ни ты ни черта не смыслите. Ненавижу указывать, но дутый мистицизм — это та единственная вещь, которая несовместима с дискордианством. Так что, умница-разумница, тебе недельный наряд на чёрную работу. На камбуз, драить котлы.
Девушка не шелохнулась и не опустила кулак, и Джордж заметил лёгкую улыбку, игравшую на её губах. Тогда он и сам начал улыбаться. Хагбард на мгновение опустил глаза и пожал плечами.
— О noi che siete in piccioletta barca, — тихо произнёс он и поклонился. — В моем ведении по-прежнему остаются навигационные и технические вопросы, — заявил он, — но мисс Портинари сменяет меня на посту Епископа нашей Клики «Лейфа Эриксона». Все, кто не может самостоятельно решить какие-то духовные и психологические проблемы, обращайтесь к ней.
Он стремительно пересёк кают-компанию, обнял девушку, весело расхохотался вместе с ней и надел на её палец своё кольцо с золотым яблоком.
— Теперь мне не придётся медитировать каждый день, — радостно крикнул он, — и у меня останется больше времени для размышлений.
В последующие два дня, пока «Лейф Эриксон» медленно пересекал Валусийское море и приближался к Дунаю, Джордж сделал открытие, что Хагбард действительно отказался от всех мистических штучек. Он занимался исключительно техническими вопросами и решал бытовые проблемы на лодке, проявляя гордое безразличие к ролевым играм, провокациям и прочим тактикам «срывания крыши», которые раньше казались сущностью его натуры. Явился новый Хагбард (а может, старый — такой, каким он был, пока не утвердился в образе гуру): трезвый, прагматичный инженер средних лет, невероятно умный и эрудированный, добрый и великодушный, со множеством мелких симптомов нервозности, беспокойства и перенапряжения. Но в целом он казался счастливым, и Джордж понимал, что Хагбард очень рад избавиться от того непомерного бремени, которое он прежде нёс.
Что же касается мисс Портинари, то она полностью утратила свою стеснительность, благодаря которой ей раньше всегда удавалось оставаться в тени. С того момента, как Хагбард передал ей кольцо, она стала далёкой и мудрой, словно этрусская сивилла. Джордж даже почувствовал, что немного её боится — и это чувство было ему неприятно, поскольку он считал, что уже преодолел страх, когда выяснил, что Робот, предоставленный самому себе, — не трус и не убийца.
Как— то раз, а именно 28 апреля, когда Джордж оказался за обеденным столом рядом с Хагбардом, он попытался обсудить с ним свои ощущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80