Вас интересуют четыре цифры! Вы слышите меня — четыре цифры!
— Четыре цифры?.. — пробормотал Бен-Омар.
— Да, четыре цифры! И я продам их вам только по двенадцати с половиной миллионов за штуку! Теперь все! Прощайте!..
И, заложив руки в карманы, дядюшка Антифер сделал несколько шагов, насвистывая свою любимую арию. А что это была за ария, не знал никто и меньше всего он сам, — она напоминала скорее вой заблудившегося пса, чем мелодию Обера note 70.
Бен-Омар окаменел! Превратился в соляной столб! Застыл, как истукан! Прирос к месту! А он-то надеялся обвести этого матроса вокруг пальца, как простого феллаха! Одному Магомету известно, как он надувал этих несчастных крестьян, которых злая судьба приводила в его нотариальную контору, одну из лучших в Александрии!..
Бен-Омар растерянно глядел вслед малуинцу, удалявшемуся своей тяжелой походкой, вразвалку; дядюшка Антифер шел, поднимая то одно плечо, то другое, жестикулируя, словно рядом был его друг Трегомен, получавший от него очередную взбучку.
Вдруг дядюшка Антифер остановился как вкопанный. Он встретил какое-нибудь препятствие? Да!.. То была мысль, неожиданно мелькнувшая у него в голове. Он что-то упустил, но это упущение еще не поздно исправить…
Он подошел к нотариусу, не менее неподвижному, чем прелестная Дафнэ, превратившаяся в лавр, к горькому разочарованию Аполлона note 71.
— Господин Бен-Омар, — сказал дядюшка.
— Что вам угодно?
— Есть одна вещь, которую я забыл шепнуть вам на ухо.
— Что именно?..
— Это номер…
— А-а! Номер?! — встрепенулся Бен-Омар.
— Да, номер моего дома… Улица От-Салль, три… Вам следует знать мой адрес. Когда вы придете, вас примут дружески…
— Вы меня приглашаете?
— С пятьюдесятью миллионами в кармане!..
И на этот раз дядюшка Антифер окончательно удалился, а нотариус в изнеможении сел опять на бревно, взывая к аллаху и его пророку Магомету.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой Бен-Омару насильно навязывается в качестве главного клерка некий Назим, человек с несносным характером
Ночью 9 февраля легко могло случиться, что спящие глубоким сном постояльцы гостиницы «Унион», у которых окна в номерах выходили на площадь Жак-Кер, проснулись бы от громких криков, если бы дверь номера 17 не была герметически закрыта и завешена плотной, звуконепроницаемой портьерой.
Дело в том, что произошла ссора между двумя постояльцами, занимающими этот номер, и один из них пришел в такой неистовый гнев, что, не стесняясь, выкрикивал во весь голос обвинения и угрозы. Второй, правда, старался его успокоить, но все его попытки терпели неудачу, так как уговаривал он слишком робко и явно чего-то боялся.
Впрочем, вполне возможно, что никто бы ничего и не понял из этого бурного разговора, так как он велся на турецком языке, малознакомом уроженцам Запада. Время от времени примешивались и французские выражения, доказывавшие, что собеседники при желании могли бы объясняться и на этом благородном языке.
В камине полыхал яркий огонь, и лампа, стоявшая на круглом столике, освещала бумаги, наполовину прикрытые старым, порыжевшим от времени портфелем.
Один из ссорящихся был Бен-Омар. Совершенно уничтоженный, подавленный, он не отводил полузакрытых глаз от огня, страшась взглянуть своему собеседнику в глаза, сверкавшие еще ярче, чем пламя в камине.
Это и был тот самый иноземец со свирепой физиономией, которому нотариус подал незаметный знак во время разговора с дядюшкой Антифером на набережной.
И этот человек в двадцатый раз повторял:
— Значит, ты ничего не добился?
— Да, ваша милость, и аллах тому свидетель…
— Какой мне прок от свидетельства аллаха! Я говорю о деле!.. Значит, ты ничего не добился?
— К величайшему сожалению.
— Чтоб его черти взяли, этого малуинца! (Эти слова были сказаны по-французски.) Так он отказался отдать тебе письмо?
— Отказался!
— А продать?
— Продать? Согласился…
— И ты, болван, не купил его? Ты не взял его? Посмел явиться сюда без письма?..
— А знаете ли вы, ваша милость, сколько он за него запросил?
— Какое это имеет значение?
— Пятьдесят миллионов франков!
— Пятьдесят миллионов?!
И проклятия посыпались из уст египтянина, как ядра с фрегата, открывшего огонь одновременно с бакборта и со штирборта. И, как бы вновь перезарядив свои пушки, он продолжал пальбу:
— Так теперь ясно тебе, болван, что этот моряк прекрасно знает, как важно для него это дело?..
— По-видимому, он догадывается.
— Ох, чтоб Магомет его задушил!.. И тебя вместе с ним! — вскричал в диком раздражении египтянин, меряя комнату быстрыми шагами. — А еще лучше, я сделаю это сам, по крайней мере в отношении тебя; ты ответишь за все несчастья, которые еще предстоят…
— Но ведь это не моя вина, ваша милость… Я не был посвящен в тайны Камильк-паши…
— Ты должен был их знать! Ты должен был вырвать их у него, когда он был жив!.. Ведь ты был его нотариусом!..
И снова посыпались проклятия, как пушечные ядра с обоих бортов фрегата.
Этот ужасный человек был не кто иной, как Саук, сын Мурада, двоюродного брата Камильк-паши. Ему исполнилось тридцать три года. После смерти отца он остался единственным наследником своего богатого родственника и мог бы получить огромное богатство, если бы оно не было увезено и спрятано от его алчности — читатель уже знает, по какой причине и при каких обстоятельствах.
Сейчас мы расскажем вкратце о событиях, случившихся после того, как Камильк-паша покинул Алеппо и увез свои сокровища, чтобы укрыть их в недрах какого-нибудь неизвестного острова.
В октябре 1831 года Ибрагим-паша во главе флотилии из двадцати двух кораблей, с тридцатью тысячами человек взял Газу, Яффу и Хайфу, а 27 марта 1832 года в его руках очутилась и крепость Акка.
Казалось, что эти территории Палестины и Сирии будут окончательно отторгнуты от Блистательной Порты, но вмешательство европейских держав остановило сына Мухаммеда-Али на пути завоеваний. В 1833 году обоим противникам — султану и вице-королю — было навязано соглашение в Кютахье, и все осталось по-старому note 72.
В это смутное время Камильк-паша, к счастью для него, скрыв свои богатства в безопасном месте, помеченном двойным «К», продолжал свои путешествия. Где скитался он на своей шхуне-бриге, находившейся под командой капитана Зо? В какие воды, в какие моря — близкие «ли далекие, — в какие части света заходила она? Заплывала ли она в далекие воды Азии или огибала Европу?.. Кроме капитана Зо и самого Камильк-паши, ни один человек не ответил бы на эти вопросы, ибо, как мы знаем, никто из экипажа не попадал на берег и ни одному матросу не было известно, в какие страны Запада или Востока, Юга или Севера заносила их фантазия хозяина.
Но после всех этих бесконечных скитаний Камильк-паша имел неосторожность вернуться к портам Леванта. Соглашение в Кютахье положило предел честолюбивым мечтам Ибрагима, и северная часть Сирии вновь подчинилась султану. Поэтому Камильк-паша был уверен, что его возвращение в Алеппо не грозит ему никакой опасностью.
Но, к несчастью, в середине 1834 года его судно было загнано бурей к берегам Акки. Флот Ибрагима, всегда готовый к наступлению, крейсировал у побережья, а на борту одного из фрегатов находился не кто иной, как Мурад, к тому же еще облеченный Мухаммедом-Али официальной властью.
На шхуне-бриге развевался оттоманский флаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Четыре цифры?.. — пробормотал Бен-Омар.
— Да, четыре цифры! И я продам их вам только по двенадцати с половиной миллионов за штуку! Теперь все! Прощайте!..
И, заложив руки в карманы, дядюшка Антифер сделал несколько шагов, насвистывая свою любимую арию. А что это была за ария, не знал никто и меньше всего он сам, — она напоминала скорее вой заблудившегося пса, чем мелодию Обера note 70.
Бен-Омар окаменел! Превратился в соляной столб! Застыл, как истукан! Прирос к месту! А он-то надеялся обвести этого матроса вокруг пальца, как простого феллаха! Одному Магомету известно, как он надувал этих несчастных крестьян, которых злая судьба приводила в его нотариальную контору, одну из лучших в Александрии!..
Бен-Омар растерянно глядел вслед малуинцу, удалявшемуся своей тяжелой походкой, вразвалку; дядюшка Антифер шел, поднимая то одно плечо, то другое, жестикулируя, словно рядом был его друг Трегомен, получавший от него очередную взбучку.
Вдруг дядюшка Антифер остановился как вкопанный. Он встретил какое-нибудь препятствие? Да!.. То была мысль, неожиданно мелькнувшая у него в голове. Он что-то упустил, но это упущение еще не поздно исправить…
Он подошел к нотариусу, не менее неподвижному, чем прелестная Дафнэ, превратившаяся в лавр, к горькому разочарованию Аполлона note 71.
— Господин Бен-Омар, — сказал дядюшка.
— Что вам угодно?
— Есть одна вещь, которую я забыл шепнуть вам на ухо.
— Что именно?..
— Это номер…
— А-а! Номер?! — встрепенулся Бен-Омар.
— Да, номер моего дома… Улица От-Салль, три… Вам следует знать мой адрес. Когда вы придете, вас примут дружески…
— Вы меня приглашаете?
— С пятьюдесятью миллионами в кармане!..
И на этот раз дядюшка Антифер окончательно удалился, а нотариус в изнеможении сел опять на бревно, взывая к аллаху и его пророку Магомету.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой Бен-Омару насильно навязывается в качестве главного клерка некий Назим, человек с несносным характером
Ночью 9 февраля легко могло случиться, что спящие глубоким сном постояльцы гостиницы «Унион», у которых окна в номерах выходили на площадь Жак-Кер, проснулись бы от громких криков, если бы дверь номера 17 не была герметически закрыта и завешена плотной, звуконепроницаемой портьерой.
Дело в том, что произошла ссора между двумя постояльцами, занимающими этот номер, и один из них пришел в такой неистовый гнев, что, не стесняясь, выкрикивал во весь голос обвинения и угрозы. Второй, правда, старался его успокоить, но все его попытки терпели неудачу, так как уговаривал он слишком робко и явно чего-то боялся.
Впрочем, вполне возможно, что никто бы ничего и не понял из этого бурного разговора, так как он велся на турецком языке, малознакомом уроженцам Запада. Время от времени примешивались и французские выражения, доказывавшие, что собеседники при желании могли бы объясняться и на этом благородном языке.
В камине полыхал яркий огонь, и лампа, стоявшая на круглом столике, освещала бумаги, наполовину прикрытые старым, порыжевшим от времени портфелем.
Один из ссорящихся был Бен-Омар. Совершенно уничтоженный, подавленный, он не отводил полузакрытых глаз от огня, страшась взглянуть своему собеседнику в глаза, сверкавшие еще ярче, чем пламя в камине.
Это и был тот самый иноземец со свирепой физиономией, которому нотариус подал незаметный знак во время разговора с дядюшкой Антифером на набережной.
И этот человек в двадцатый раз повторял:
— Значит, ты ничего не добился?
— Да, ваша милость, и аллах тому свидетель…
— Какой мне прок от свидетельства аллаха! Я говорю о деле!.. Значит, ты ничего не добился?
— К величайшему сожалению.
— Чтоб его черти взяли, этого малуинца! (Эти слова были сказаны по-французски.) Так он отказался отдать тебе письмо?
— Отказался!
— А продать?
— Продать? Согласился…
— И ты, болван, не купил его? Ты не взял его? Посмел явиться сюда без письма?..
— А знаете ли вы, ваша милость, сколько он за него запросил?
— Какое это имеет значение?
— Пятьдесят миллионов франков!
— Пятьдесят миллионов?!
И проклятия посыпались из уст египтянина, как ядра с фрегата, открывшего огонь одновременно с бакборта и со штирборта. И, как бы вновь перезарядив свои пушки, он продолжал пальбу:
— Так теперь ясно тебе, болван, что этот моряк прекрасно знает, как важно для него это дело?..
— По-видимому, он догадывается.
— Ох, чтоб Магомет его задушил!.. И тебя вместе с ним! — вскричал в диком раздражении египтянин, меряя комнату быстрыми шагами. — А еще лучше, я сделаю это сам, по крайней мере в отношении тебя; ты ответишь за все несчастья, которые еще предстоят…
— Но ведь это не моя вина, ваша милость… Я не был посвящен в тайны Камильк-паши…
— Ты должен был их знать! Ты должен был вырвать их у него, когда он был жив!.. Ведь ты был его нотариусом!..
И снова посыпались проклятия, как пушечные ядра с обоих бортов фрегата.
Этот ужасный человек был не кто иной, как Саук, сын Мурада, двоюродного брата Камильк-паши. Ему исполнилось тридцать три года. После смерти отца он остался единственным наследником своего богатого родственника и мог бы получить огромное богатство, если бы оно не было увезено и спрятано от его алчности — читатель уже знает, по какой причине и при каких обстоятельствах.
Сейчас мы расскажем вкратце о событиях, случившихся после того, как Камильк-паша покинул Алеппо и увез свои сокровища, чтобы укрыть их в недрах какого-нибудь неизвестного острова.
В октябре 1831 года Ибрагим-паша во главе флотилии из двадцати двух кораблей, с тридцатью тысячами человек взял Газу, Яффу и Хайфу, а 27 марта 1832 года в его руках очутилась и крепость Акка.
Казалось, что эти территории Палестины и Сирии будут окончательно отторгнуты от Блистательной Порты, но вмешательство европейских держав остановило сына Мухаммеда-Али на пути завоеваний. В 1833 году обоим противникам — султану и вице-королю — было навязано соглашение в Кютахье, и все осталось по-старому note 72.
В это смутное время Камильк-паша, к счастью для него, скрыв свои богатства в безопасном месте, помеченном двойным «К», продолжал свои путешествия. Где скитался он на своей шхуне-бриге, находившейся под командой капитана Зо? В какие воды, в какие моря — близкие «ли далекие, — в какие части света заходила она? Заплывала ли она в далекие воды Азии или огибала Европу?.. Кроме капитана Зо и самого Камильк-паши, ни один человек не ответил бы на эти вопросы, ибо, как мы знаем, никто из экипажа не попадал на берег и ни одному матросу не было известно, в какие страны Запада или Востока, Юга или Севера заносила их фантазия хозяина.
Но после всех этих бесконечных скитаний Камильк-паша имел неосторожность вернуться к портам Леванта. Соглашение в Кютахье положило предел честолюбивым мечтам Ибрагима, и северная часть Сирии вновь подчинилась султану. Поэтому Камильк-паша был уверен, что его возвращение в Алеппо не грозит ему никакой опасностью.
Но, к несчастью, в середине 1834 года его судно было загнано бурей к берегам Акки. Флот Ибрагима, всегда готовый к наступлению, крейсировал у побережья, а на борту одного из фрегатов находился не кто иной, как Мурад, к тому же еще облеченный Мухаммедом-Али официальной властью.
На шхуне-бриге развевался оттоманский флаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87