Прибыл пароход, но Марию я не увидел. Наконец она появилась на сходнях. Она была неузнаваема, казалась постаревшей на десять лет. Какой удар в сердце, когда видишь еще молодую женщину, вдруг превратившуюся в старуху! Походка ее стала какой-то вялой, глаза покраснели от слез, щеки ввалились, а подбородок заострился.
Жалость разом отодвинула чувство неприязни, отвращения, и я уже распростер свои объятия, чтобы принять ее, как вдруг отступил, вздернул голову и принял вид человека, пришедшего на свидание, не имеющего для него никакого интереса. Эта перемена во мне была вызвана тем, что, разглядев Марию вблизи, я увидел, что она стала невообразимо похожа на свою датскую подругу. И мысль эта молнией поразила меня. Все, решительно все, и облик, и жесты, и прическа, и выражение лица повторяли датчанку. Не она ли сыграла со мной эту злую шутку? Не от нее ли приехала сюда Мария?
Это мое предположение подтверждали два воспоминания, относящиеся к началу лета. Я слышал, как тогда Мария спрашивала у хозяина гостиницы, расположенной рядом с нами, нет ли у него свободного номера. Зачем она могла это спрашивать? Для кого?
Потом она попросила у меня разрешения ходить каждый вечер играть на пианино в соседний с той гостиницей дом.
Конечно, все эти мелочи еще не были доказательством ее вины, однако меня они весьма насторожили, и пока я шел с Марией к гостинице, я мысленно репетировал роль, которую собирался играть.
Она казалась подавленной, сказала, что больна, однако была спокойной и уравновешенной, задавала мне четкие и разумные вопросы о предстоящем бракоразводном процессе. Несмотря на свой вид, вызывающий жалость, она говорила со мной, насколько это было возможно, высокомерно, поскольку ни в моем внешнем облике, ни в поведении ничто не выдавало пережитого мною горя. Расспрашивая меня, она настолько повторяла интонации своей подруги, что мне захотелось ее разоблачить, спросив, как поживает эта датчанка. Особенно мне бросилась в глаза ее поза трагической актрисы, которая всегда так нравилась ее подруге.
Я угостил ее хорошим вином, она пила стаканами и вскоре опьянела. Я этим воспользовался, чтобы узнать, как поживают дети. В ответ она зарыдала и призналась, что прожила самую тяжелую неделю своей жизни, слушая, как малыши с утра до вечера спрашивают, где папа, и тогда она поняла, что не в силах жить без меня. Заметив, что у меня на пальце нет обручального кольца, она сильно разволновалась и спросила:
– А где твое кольцо?
– Я его продал в Женеве, а на полученные деньги взял проститутку, чтобы хоть немного восстановить равновесие.
Она побледнела.
– Значит, мы с тобой в расчете, – пробормотала она. – Давай начнем все сызнова.
– Ты считаешь, что мы в расчете? Ты совершила поступок, который имеет пагубные последствия для нашей семьи, потому что у меня возникает сомнение в моем отцовстве. Ты виновата в том, что разрушила преемственность рода. Ты искалечила жизнь четырех людей, трех твоих детей, которые родились неизвестно от кого, и твоего мужа, выставленного на посмешище, как рогоносца. А какие последствия имеет мой поступок? Да никаких!
Она заплакала, а я ей предложил довести формальности развода до конца, но так, чтобы она потом осталась в моем доме в качестве любовницы, а детей я усыновил бы.
– Вот это и есть тот свободный союз, о котором ты мечтала, когда проклинала наш брак.
Она на минутку задумалась, но мое предложение явно было ей не по нутру.
– Но почему? Ты ведь мне сказала, что намерена поискать место домоправительницы у какого-нибудь вдовца. Вот я и есть тот вдовец, которого ты намерена найти.
– Все это надо будет обдумать. На это необходимо время. А ты пока вернешься к нам?
– Если ты меня пригласишь!
– Пожалуйста, возвращайся.
И я возвратился в шестой раз, твердо решив использовать эту передышку, чтобы завершить мое повествование и собрать более точные сведения об этой таинственной истории.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Прошло шесть месяцев, и История моего брака подходит к концу.
Эти месяцы мы прожили в Копенгагене, где я встретился с друзьями и со своими соотечественниками и с датчанами, но мне так и не удалось ничего узнать. Я вступил со многими в переписку, но и это не дало никаких результатов.
Самый верный из моих друзей ответил мне примерно следующее:
– Допустим, что твоя жена тебе изменила, но и ты виноват, потому что ты ревновал!
Есть ли хоть какой-то здравый смысл в подобном рассуждении?
Я заботился о продолжении своего рода, я следил за поведением женщины с дурным нравом, который мог бы ее привести на панель, я дорожил честью семьи, я не хотел оказаться в дураках, мне было отвратительно работать на чужих детей, я не мог смириться с тем, чтобы строить свое существование на песке, – и по всем этим причинам я виноват в том, что жена моя свершила прелюбодеяние!
Перед нарочитой глупостью можно только сдаться! И я сдаюсь.
Теперь, что касается ревности. Давайте разберемся! Поскольку она была актрисой, я разрешал ей бывать одной в обществе, и она возвращалась домой в три часа ночи, пьяная, но и тогда я ни разу ее не упрекнул, потому что не сомневался в ее верности, и у меня не было никаких подозрений. Но с того момента, как она начала злоупотреблять своими правами, я стал за ней следить, однако не опускался до шпионажа, и только когда появились такие факты, что нельзя было не бить тревогу, у меня возникла ревность или, иными словами, страх, что жена меня обманывает и что дети не мои.
Сами посудите, какое дурное впечатление может произвести такой, например, инцидент.
Как-то вечером в театре, когда Мария играла в моей пьесе, я вошел в ее гримировальную уборную, предварительно постучав в дверь.
На столе, накрытом для двоих, я увидел бутерброды и пиво.
Вскоре я услышал, как кто-то, стоя за дверью, сказал таким фамильярным тоном, что меня передернуло:
– Ты одна, крошка?
И вошел актер с развязным видом, намереваясь поужинать с моей женой.
Добавим к этому, что я не знаю случая, чтобы актриса принимала в своей уборной кого-нибудь, кроме мужа.
Дома я попросил ее объяснить мне эту сцену. В ответ она рассмеялась мне в лицо, словно сумасшедшему ревнивцу.
В другой раз я узнал, что в артистическом клубе, когда ушли все женщины, Мария осталась одна с мужчинами и пила с ними до утра. Я запретил ей напиваться с мужчинами, она мне ответила:
– Я артистка, и ты не можешь мне запретить посещать артистический клуб.
– Я вовсе не запрещаю тебе ходить в клуб, а лишь пить одной с мужчинами, тем более что пьяная женщина – ты сама это говорила – не отвечает за свои поступки, а значит, и за измену.
Вот вам та ревность, которая якобы толкнула ее на прелюбодеяние.
Еще в другой раз, войдя в ресторан, я увидел там Марию, которая сидела с двумя молодыми мужчинами и пила коньяк. Мать моих детей публично напивалась с двумя незнакомыми парнями! Однако я не устроил ей сцены. Поскольку она была пьяна, я всего лишь предложил ей пойти со мной домой. Но, вместо того чтобы внять моей просьбе, она отправилась на какой-то праздник артистов и пробыла там до утра, причем не попросила у меня денег, поскольку брала их, очевидно, ни слова не говоря. А я просил у нее каждый грош, даже чтобы купить табак, каждый грош моих кровных денег, так как она больше не зарабатывала.
Вот вам равенство, о котором мечтают женщины!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70