Сеньоров больше притягивают города, и они отказываются жертвовать на затерянные в лесах монастыри. Эстафета переходит к новым орденам сугубо городского характера – францисканцам, кармелитам, доминиканцам… Одно аббатство в 1095–1200 годах получило 65 пожертвований, в 1201–1250-м – уже 19, в 1250–1300 годах – только шесть и в последующие века – всего два пожертвования в свою пользу. Кроме того, начиная с XIII века, пожертвования делаются в совершенно конкретных целях. Они предполагают определенные условия и по существу являются своего рода продажей, а для некоторых дарителей – средством защиты наследства от распыления, которое ему грозит со стороны соседей и алчных потомков. Снова наблюдается некоторое оживление в виде денежных даров со стороны «молодой буржуазии», адресованных картезианцам, тамплиерам, госпитальерам, цистерцианцам, но это оказалось лишь проблеском. Дух, вера, создавшие в X веке «наиболее влиятельное течение из всех, что знала экономическая история» (Ж. Дюби), к тому времени уже иссякли.
Помимо всего прочего, XIII век знаменует собой конец периода обширной распашки новых земель, использования пустошей и болот: тяжело найти конверзов, а обработка земли непосредственно монахами практикуется все меньше и меньше. Отныне плодородные земли обрабатывало само население, становившееся все более многочисленным. У монахов уже не было средств покупать землю, и им приходилось довольствоваться угодьями, прилегающими непосредственно к монастырю, и пытаться извлечь максимальную прибыль из бывших в ходу податей: из шампара, заключавшегося в поставках части сельскохозяйственной продукции; из испольщины, то есть раздела расходов и прибыли между хозяином и арендатором. Это была плохая система, ибо она порождала жестокость, тем более что сам крестьянин всегда расположен к обману, а не к уплате налога. В этих условиях цистерцианцы приобрели себе прочную и, вероятно, заслуженную репутацию жалких скупердяев.
Итак, квазимонополия аббатств, которой они пользовались долгое время, была обречена. С монахами конкурировали теперь новые центры – коммуны, приморские города-республики (прежде всего Венеция и Генуя), банки. Постоянные доходы и накопленные состояния утратили свою ценность. Отныне бенедиктинские и клюнийские аббатства вступают в нескончаемый период экономического кризиса, вынуждающего их продавать свои владения или, за неимением лучшего, закладывать свои доходы на годы вперед. Вот, например, что произошло с аббатством Сен-Пьер-де-Без в 1381 году.
«Монахи запутались тогда в огромных долгах. Их преследовали кредиторы, безжалостно заставлявшие продавать свои владения и даже угрожавшие отлучением. (Аббат тщетно пытался занять денег у какой-нибудь милосердной души)… но ни в ком не находил ни сострадания, ни милосердия: остались лишь денежные воротилы да ростовщики».
Один только мещанин из Дижона, Пийом Желинье, выказал желание прийти им на помощь, но при условии, что аббатство обеспечит его поручительство всей своей собственностью: сукновальной мельницей, трепальной машиной для переработки дубильной коры, печью, сборами податей, местами проведения ярмарок. Желинье оставил монахам лишь минимум для проживания. «В течение шести лет монахи жили малым и вновь сделались похожими на монашество первых веков христианства» (Монтене). Неизвестно, утешило ли это их самих.
Аббатства и экономический подъем
Насколько оправданно было строительство гигантских храмов и монастырей, это стремление к внушительным размерам, распыление усилий, выливавшееся в соперничество множества монастырей безо всякого учета финансовых возможностей того времени? Составлялась ли смета для какого-либо собора? Какой город или монашеский орден не изнывал под бременем этих начинаний? В самом деле, изрядное число соборов так и не было достроено до конца, по крайней мере, в соответствии с первоначальным проектом, а потребности строительства даже самой скромной церкви в деревне всегда превышали реальные средства. И потом, скажут некоторые, зачем это «размножение» учреждений, вызванное неутолимой жаждой разделения и утверждения даже в зодчестве? Все это в итоге обходилось народам Европы слишком дорого. (Не осмелишься произнести вслух то, что, во всяком случае, на душе у многих бедняков наших дней: «И для кого? Для чего?»)
На все подобные вопросы можно ответить, повторив за профессором Андре Пьеттом, что расходы монашества, на первый взгляд противоречащие законам экономики и общества, оказывали «умножающее действие» на развитие средневековой экономики, ведь неслучайно «лихорадка строительства соборов» совпала с периодом процветания в Средние века. Конечно, можно задаться еще одним вопросом: «позволяли ли технические возможности того времени развивать ремесла и торговлю везде, где возводились гигантские храмы, и благоприятствовал ли этот подъем всеобщему благополучию? Настолько же сомнительно, как и то, что условия труда в XIII веке были лучше, чем в XII».
Да будет мне позволено добавить, что, наблюдая, как расходовались деньги, находившиеся в руках дворян, командорских аббатств и даже мещан, можно только благодарить Небо за то, что эти общественные группы располагали вначале лишь частью национального дохода, а другая его часть была сосредоточена в руках людей, обладавших одновременно и духовностью, и пониманием прекрасного, и любовью к великолепию.
Наконец, следует подчеркнуть, что даже эти масштабы строительства, будто бы обнаруживающие свою антиэкономическую и антисоциальную направленность (хотя дело было не так), по крайней мере оправданы уже тем, что распространили по всей Европе соборы, церкви, монастыри, приораты, разнообразная красота которых и поныне повергает нас в изумление. Чем была бы Европа без этих свидетелей прошлого? И что мы унаследуем от тех зданий, якобы отвечающих насущным запросам человека, которые возведены за два столетия промышленной революции? Какие памятники, достойные внимания, имеющие душу, смогут завещать наши гражданские общества и наши церкви своим потомкам? Где современные Алькабаса, Тороне, Ассиза или Муассака, Риево, Эйнзидельн, Вилле-ла-Виль или Мон-Сен-Мишель, а также сотни других шедевров, столь же прекрасных и столь же волнующих, о которых так интересно рассказывает Жорж Дюби?
В этом отношении коммунистическая Польша 1945 года, следуя примеру монахов былых времен, преподала Западу великий урок живой духовности. Эта страна, разрушенная, разграбленная, умерщвленная варварами XX века более, чем какая-либо другая нация в Европе, стояла перед выбором: восстанавливать ли старую Варшаву, что было бы слишком дорого, долго и не дало бы социального эффекта, или заниматься строительством жилья и хоть немного улучшить условия существования. Она выбрала спасение души и смысла жизни. Вернувшись к истокам своего прошлого и воссоздавая заново свою красоту, Польша тем самым дала духовную пищу голодному народу.
Так же на протяжении веков поступало и монашество.
Глава X
Присутствие монахов
В этой главе читатель найдет краткие сюжеты, подчас довольно красочные – например, о влиянии монашества на разговорный язык, – позволяющие лучше понять, каким образом эти люди Веры, Божьи люди, отметили своим присутствием (подчас так, что Запад и не догадывается об этом) наш маленький полуостров Азии, который именуется Европой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Помимо всего прочего, XIII век знаменует собой конец периода обширной распашки новых земель, использования пустошей и болот: тяжело найти конверзов, а обработка земли непосредственно монахами практикуется все меньше и меньше. Отныне плодородные земли обрабатывало само население, становившееся все более многочисленным. У монахов уже не было средств покупать землю, и им приходилось довольствоваться угодьями, прилегающими непосредственно к монастырю, и пытаться извлечь максимальную прибыль из бывших в ходу податей: из шампара, заключавшегося в поставках части сельскохозяйственной продукции; из испольщины, то есть раздела расходов и прибыли между хозяином и арендатором. Это была плохая система, ибо она порождала жестокость, тем более что сам крестьянин всегда расположен к обману, а не к уплате налога. В этих условиях цистерцианцы приобрели себе прочную и, вероятно, заслуженную репутацию жалких скупердяев.
Итак, квазимонополия аббатств, которой они пользовались долгое время, была обречена. С монахами конкурировали теперь новые центры – коммуны, приморские города-республики (прежде всего Венеция и Генуя), банки. Постоянные доходы и накопленные состояния утратили свою ценность. Отныне бенедиктинские и клюнийские аббатства вступают в нескончаемый период экономического кризиса, вынуждающего их продавать свои владения или, за неимением лучшего, закладывать свои доходы на годы вперед. Вот, например, что произошло с аббатством Сен-Пьер-де-Без в 1381 году.
«Монахи запутались тогда в огромных долгах. Их преследовали кредиторы, безжалостно заставлявшие продавать свои владения и даже угрожавшие отлучением. (Аббат тщетно пытался занять денег у какой-нибудь милосердной души)… но ни в ком не находил ни сострадания, ни милосердия: остались лишь денежные воротилы да ростовщики».
Один только мещанин из Дижона, Пийом Желинье, выказал желание прийти им на помощь, но при условии, что аббатство обеспечит его поручительство всей своей собственностью: сукновальной мельницей, трепальной машиной для переработки дубильной коры, печью, сборами податей, местами проведения ярмарок. Желинье оставил монахам лишь минимум для проживания. «В течение шести лет монахи жили малым и вновь сделались похожими на монашество первых веков христианства» (Монтене). Неизвестно, утешило ли это их самих.
Аббатства и экономический подъем
Насколько оправданно было строительство гигантских храмов и монастырей, это стремление к внушительным размерам, распыление усилий, выливавшееся в соперничество множества монастырей безо всякого учета финансовых возможностей того времени? Составлялась ли смета для какого-либо собора? Какой город или монашеский орден не изнывал под бременем этих начинаний? В самом деле, изрядное число соборов так и не было достроено до конца, по крайней мере, в соответствии с первоначальным проектом, а потребности строительства даже самой скромной церкви в деревне всегда превышали реальные средства. И потом, скажут некоторые, зачем это «размножение» учреждений, вызванное неутолимой жаждой разделения и утверждения даже в зодчестве? Все это в итоге обходилось народам Европы слишком дорого. (Не осмелишься произнести вслух то, что, во всяком случае, на душе у многих бедняков наших дней: «И для кого? Для чего?»)
На все подобные вопросы можно ответить, повторив за профессором Андре Пьеттом, что расходы монашества, на первый взгляд противоречащие законам экономики и общества, оказывали «умножающее действие» на развитие средневековой экономики, ведь неслучайно «лихорадка строительства соборов» совпала с периодом процветания в Средние века. Конечно, можно задаться еще одним вопросом: «позволяли ли технические возможности того времени развивать ремесла и торговлю везде, где возводились гигантские храмы, и благоприятствовал ли этот подъем всеобщему благополучию? Настолько же сомнительно, как и то, что условия труда в XIII веке были лучше, чем в XII».
Да будет мне позволено добавить, что, наблюдая, как расходовались деньги, находившиеся в руках дворян, командорских аббатств и даже мещан, можно только благодарить Небо за то, что эти общественные группы располагали вначале лишь частью национального дохода, а другая его часть была сосредоточена в руках людей, обладавших одновременно и духовностью, и пониманием прекрасного, и любовью к великолепию.
Наконец, следует подчеркнуть, что даже эти масштабы строительства, будто бы обнаруживающие свою антиэкономическую и антисоциальную направленность (хотя дело было не так), по крайней мере оправданы уже тем, что распространили по всей Европе соборы, церкви, монастыри, приораты, разнообразная красота которых и поныне повергает нас в изумление. Чем была бы Европа без этих свидетелей прошлого? И что мы унаследуем от тех зданий, якобы отвечающих насущным запросам человека, которые возведены за два столетия промышленной революции? Какие памятники, достойные внимания, имеющие душу, смогут завещать наши гражданские общества и наши церкви своим потомкам? Где современные Алькабаса, Тороне, Ассиза или Муассака, Риево, Эйнзидельн, Вилле-ла-Виль или Мон-Сен-Мишель, а также сотни других шедевров, столь же прекрасных и столь же волнующих, о которых так интересно рассказывает Жорж Дюби?
В этом отношении коммунистическая Польша 1945 года, следуя примеру монахов былых времен, преподала Западу великий урок живой духовности. Эта страна, разрушенная, разграбленная, умерщвленная варварами XX века более, чем какая-либо другая нация в Европе, стояла перед выбором: восстанавливать ли старую Варшаву, что было бы слишком дорого, долго и не дало бы социального эффекта, или заниматься строительством жилья и хоть немного улучшить условия существования. Она выбрала спасение души и смысла жизни. Вернувшись к истокам своего прошлого и воссоздавая заново свою красоту, Польша тем самым дала духовную пищу голодному народу.
Так же на протяжении веков поступало и монашество.
Глава X
Присутствие монахов
В этой главе читатель найдет краткие сюжеты, подчас довольно красочные – например, о влиянии монашества на разговорный язык, – позволяющие лучше понять, каким образом эти люди Веры, Божьи люди, отметили своим присутствием (подчас так, что Запад и не догадывается об этом) наш маленький полуостров Азии, который именуется Европой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81