Падают самолеты.
Терпят крушения поезда, корабли и подлодки.
Наконец, взрывается Карабах, детонируя цепную реакцию перманентных кровавых гейзеров в Тбилиси, Оше, Сумгаите, Баку, Южной Осетии, Вильнюсе, Тирасполе. Объяснены ли все эти и прочие потрясения? Не больше, чем чернобыльские.
Тут уж и самые дремучие Фомы неверующие начинают впадать в крайность – из атеизма, минуя Бога, – прямо в мистику. Начинают поговаривать: если это не спланированные диверсии… Радикалы, естественно, пытались свалить все на коммуняк. Но эта чушь сама собой захлебывается: гибнут ведь не только беспартийные, гибнут «партократы».
Итак, если это не спланированные диверсии, то что же сие значит?
…Недавно мне попала на глаза черниговская областная газета «Деснянська правда» (№ 31 за 22 февраля 1992 г.). на четвертой полосе опубликован очерк под заглавием «Где же ты, сын?» И вот что в нем поведано (подаю сокращенный подстрочный перевод):
«Больше всего хотелось бы мне начать этот рассказ с эпизода счастливой встречи матери и сына, с которым она рассталась много лет назад. Этакий хеппи-энд, счастливый конец драматической истории.
К сожалению, не выходит. К счастливому завершению этой истории сегодня так же далеко, как и тогда, до войны, когда неожиданно не стало у Марии Павловны Ермоленко ее Миши. А может, и еще дальше, ибо тогда была надежда: „Отыщу, обязательно отыщу. Мир не без добрых людей…“, а теперь будто бы и отыскала, а сын так же далеко. И страдает несчастная женщина, стучится во все двери, шлет письма во все концы и больше всего боится, что сын так и не узнает родной матери.
– Ничего мне от него не надо. Пусть живет и делает, что хочет. Я же хочу одного: чтобы он знал мать, а я его. Ибо прожить век и родную мать не знать – это же страшно… Не хочу искать его на том свете.
Ее печальные глаза смотрят на меня с надеждой:
– Может, он прочтет газету…
Светлый рассудок и память, как на ее восемьдесят четыре года – ясны. Как будто вчера, видит она свою далекую юность, родное село Голинка, где родилась и выросла. Приветливую и работящую, засватал ее красивый парень из Гайворона Сашко Ермоленко. В 1929 году родилась девочка Катруся, а через два года, на второй день весны, у Ермоленко появился и мальчик. Нарекли его Михаилом. Говорил сельский батюшка, что это имя значит „кто как бог“.
Прекрасные родились дети. Всю красоту взяли от отца-матери, только на головке сына родимое пятно было. Когда носила его под сердцем, вспоминает Мария Павловна, большой пожар случился на Черняховке (такая улица была в Гайвороне).
– Я сильно испугалась, схватилась за голову: „О, боже!“. Так и пометила своего мальчика. Но под волосиками не видно было. А выше того пятна у него на темечке был такой темный кружочек с густым черным чубом. Тогда тот кружочек исчез, а пятно осталось. То рука моя…
Супружеская жизнь не сложилась. А тут – голод. Чтобы как-то спастись, решила Маруся с Катей ехать на Донбасс. А маленького Мишу, посоветовавшись, оставила у матери, в Голенке: корова была, как-то прокормятся. Пестуя сыночка, не думала, что держит его на руках в последний раз…
Не сладко было и на Донбассе, но все же легче. Остановилась она в Верхнем, возле Лисичанска. Работала на фабрике-кухне. Чтобы как-то поддержать мать с сыном, посылала в Голенку посылки с продуктами. Писем из дома не было, но это не особенно тревожило: кто же напишет, если мама неграмотная? Но почему, почему ее сердцу не чувствовало беды?!
Когда приехала в отпуск, Миши дома не застала. Мать успокаивала: „Да нигде он не денется, приезжал Иван, забрал погостить. А там ему хорошо, вот посмотри на карточку, каков твой Миша. В костюмчике, туфельках, на головке пилотка-испанка“.
Мария обцеловала фотографию, на обороте которой стояла дата 2 марта 1938 года. Сыночек, солнышко… Господи, совсем взрослый – семь годочков. Спасибо брату, сфотографировал в день рождения.
– Да не реви ты, – упрашивала мать. – Иван его выучит, в городе же лучше… Иван грамотный, не то, что мы с тобой…
А она уже все решила. И, взяв Катю, поехала в далекий Таджикистан, где учился на врача младший брат. Казалось, дорога никогда не кончится. Представляла встречу с сыном…
Иван встретил неприветливо:
– Зачем явилась? Ты меня опозоришь!
– Господи, чем?
– Я сказал, что вы умерли.
– Где мой сын?
– Он в таком месте, что конфет имеет вдоволь…
– Где мое дитя?! – рыдала она, сердцем чуя беду.
– Я его сдал в детдом, в Ленинабаде.
Екатерина Александровна вспоминает, что дядя был в военной форме, купил им на дорогу бубликов, посадил на поезд.
Так и поехали с теми бубликами и со слезами, растерянные, несчастные, не зная, куда делся ребенок.
С тех пор она ищет сына. Куда запроторил мальчика Иван Лазаренко, не знают ни Мария Павловна, ни Екатерина Александровне В родные места брат не ездит, хотя до сих пор живет в казахском городе Джадибара. Писем сестре не пишет. Правда, поздравительные открытки присылает его жена Тамара Яковлевна. Желает счастья, здоровья, благополучия. А счастье закончилось для нее давно…
Из Ленинабадского детдома ответили сразу: у них такого не было. И осталось от сыночка одно-единственное фото: круглолицый мальчик в пилотке-испанке, новом костюмчике и туфельках. И незаживающая рана в материнском сердце. Позже, после войны, она увеличила ту фотографию, и сегодня два портрета семилетнего Михайлика висят в ее комнате. Один над маминой кроватью, второй – над Катиной. Дочка, прожив долгие годы в Грузии, вырастив троих дочерей, отдав их замуж, похоронив мужа и выйдя на пенсию, приехала к матери в Дмитровку. Там, на улице Садовой, в небольшом домике живут они и поныне.
На протяжении пятнадцати лет, вплоть до ликвидации района, работала Мария Павловна в райкоме партии. И все годы писала в разные концы, искала сына. Сколько этих писем разлетелось по миру, наверное, и не сосчитать. В детдомы, редакции газет, на радио, и телевидение, в паспортные столы, милицию, Министерство внутренних дел Таджикистана…
Из газет «Комсомолец Таджикистана», «Комсомольская правда», куда писала несчастная мать еще в пятидесятые годы, из газет в шестидесятые ответы одни и те же: «Письма о розыске близких и родных не печатаем. По вопросу о розыске сына советуем обратиться в местное отделение милиции».
«Дополнительно к нашему письму от 25 июня 1950 года сообщаю, что ваш сын Михаил Александрович – на территории Таджикской ССР проживающим не установлен и ранее содержавшимся в детдомах не значится. В отношении его розыска рекомендуем обращаться в органы милиции по месту вашего жительства. Зам. начальника отдела УМ МВД Таджикской ССР. Подпись».
О ее беде знала вся Дмитровка.
В красном углу маленькой комнаты под кролевецким рушником висит икона Божьей Матери с сыном. Не раз она падала перед ней на колени, моля помочь найти сына, ее Мишу…
Как-то вечером, истопив печку, она сидела перед телевизором. Внучка за столом углубилась в учебник. По телевизору транслировали открытие XXVII съезда КПСС. Она не очень прислушивалась к тому, о чем говорили. Просто смотрела на людей, которые заседали во Дворце Съездов. Неожиданно – словно током ударило: тот, который выступал с докладом, показался ей до боли родным.
– Ой, Миша…
Внучка удивлено посмотрела на бабушку.
– Кто, бабуля?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38