Позвонил туда – никто не отвечает. Принимаю решение: добираться до Москвы самотеком. Кто-то из запорожцев засомневался: стоит ли рисковать, поскольку столица наводнена танками и бронетранспортерами. Я отшутился в том смысле, что за два года «посещений» горячих точек танки и солдаты для меня стали делом привычным, а бронетранспортер – самым оптимальным средством передвижения.
Летели мы из Запорожья вместе с депутатом Виталием Александровичем Челышевым. Я, как мог, успокаивал коллегу: осунувшийся после бессонной ночи, он чисто по-человечески, остро переживал за судьбу президента. Но особенно нас угнетало полнейшее неведение: как это произошло, кто за всем этим стоит? Что это – путч, переворот? Если переворот – то дворцовый или полный, военный? А, может, и вправду у Горбачева срыв: ведь перед отпуском он работал по-черному, каторжно и почти не выходил из режима зарубежных поездок? Все могло случиться…
Благополучно добрался до Кремля. По пути, правда, встречались танки, но они, не в пример своим грозным сородичам в горячих точках, как-то мирно жались к обочинам.
Первым мне встретился Рафик Нишанов. Всегда сохраняющий присутствие духа даже в самых сложных парламентских перипетиях, он выглядел неимоверно уставшим и даже растерянным.
– Ничего не понимаю – развел руками на мой вопрос о смысле происходящего. – Еще буквально два-три дня назад я разговаривал с Михаилом Сергеевичем (Рафик Нишанович тоже, как уже упоминалось, отдыхал в Крыму) по поводу предполагаемого подписания нового Союзного договора. Как всегда, деловой разговор. Правда, прощаясь, Михаил Сергеевич пожаловался на здоровье: что-то насчет радикулита. Не придав особого значения его словам, ведь он же не железный и, естественно, устал, – я пожелал ему доброго отдыха. А теперь не дозвонюсь, говорят, телефоны отключены… Ничего не понимаю…
– А где же Анатолий Иванович?..
– Да вот только лишь возвратился из отпуска, кажется, с Валдая… У него там сейчас людей – невпроворот.
В кабинет зашел Лаптев. Иван Дмитриевич, в отличие от Рафика Нишановича, был настроен решительно.
– Надо что-то делать, а то они его там придушат, если уже не придушили! – отчеканил Иван Дмитриевич как бы в эфир.
Мы незаметно переглянулись с Нишановым.
Не ведаю, что подумал в этот миг Рафик Нишанович, но у меня промелькнула кощунственная мысль: Иван Дмитриевич, по крайней мере, догадывается о чем-то таком, о чем нам и не снилось. Пока.
А пока я безуспешно пытался дозвониться в ЦК: ведь на 20-е августа предполагался созыв пленума. Глухо. Наконец, кто-то взял трубку, и ответил, что пленум… отменен. Мне стало совершенно ясно: партию умышленно подставили под моральный расстрел.
Раза три я пытался прорваться к Анатолию Ивановичу Лукьянову. И каждый раз помощник, растерянно разводя руками, извиняющимся тоном сообщал: у него люди.
Собственно, мне уже и без Лукьянова ничего не стоило замкнуть логический круг: готовится (или уже идет) полнометражный государственный переворот. Только с той ли стороны?.. Дабы окончательно удостовериться, я предпринял на то время несколько рискованный шаг: попробовал связаться с одним из помощников президента. Сказали, что он в отпуске, под Москвой на даче. Решил ехать к нему.
Руководствовался простейшей, школярской логикой: если гэкачеписты и вправду задумали, по утверждению И. Д. Лаптева, ухойдокать президента, то уж его помощника должна «пасти» в оба соответствующая служба. Следовательно, и меня – тоже.
Но машина прошла без сучка и задоринки: трасса была почти пустая. Хвоста, по крайней мере в обозримом пространстве, не наблюдалось. «Очевидно, подключится на даче». Но и там было чисто.
Единственное, что, по утверждению помощника президента, изменилось: некоторые обитатели дач, ранее милевшие к нему особой лаской, начали опасливо сторониться. А в остальном – вроде бы ничего.
Я знал этого человека давно. Молодой, талантливый ученый, лишь накануне защитивший докторскую, он по своей предыдущей деятельности и службе напрямую соприкасался с нашей литературной братией. Мои коллеги были ему многим обязаны: он и защищал их от наскоков партократов, и помогал с квартирами, и продвигал остановленные цензурой книги. По мере восхождения не менялся: был всегда доступным, по-товарищески верным, не ломал шапку перед начальством, твердо отстаивал свои жизненные принципы. В общем, мужик крепкий и чистоплотный.
Я счел своим человеческим долгом в этот небезопасный час хоть чем-то помочь ему. Договорились, что останусь на ночлег. Мысли: если придут, то пусть уж берут обоих. Как депутату и вице-председателю палаты, полагал наивно, мне все же должны дать возможность хотя бы связаться с моим кремлевским руководством, а заодно и сообщить, где мы и что с нами.
Никто не приходил, и естественно, «не брал». Послушав и официальное радио, и радиостанцию защитников «Белого дома», которая истерически пыталась доказать, что она ведет передачи из подполья, мы вышли на улицу.
– Ну, теперь, кажется, все ясно, – сказал помощник.
– Не все, конечно, – отозвался я. – Но то, что совершен переворот, – ясно. Остается выяснить судьбу (или роль?) Горбачева.
… На том мы и расстались.
…В Кремле царил, если не сплошной кавардак, то настоящий водоворот. Оттеснив растерянных аппаратчиков, повсеместно хозяйничали молодые «барбудос» со значками народных депутатов России и без таковых. На заседании президиума – то же самое: юные «защитники Белого дома» взяли ситуацию в свои руки. На чей-то вопрос, почему они здесь, объяснили: это – расширенный президиум с привлечением «инициативной группы».
Зашел Анатолий Иванович Лукьянов, почерневший и осунувшийся. Но держался с достоинством. Поскольку ему уже априори составили, corpus de licti он предложил вести заседание председателям палат.
От Лукьянова вымогали ответить: почему он не созвал если не съезд то хотя бы Верховный Совет сразу же после объявления ЧП? Допрашиваемый объяснил, что дата очередной сессии Верховного Совета была согласована заранее, а предыдущий опыт свидетельствует, что депутаты, разбросанные по всему Союзу, вплоть до Средней Азии и Дальнего Востока, все равно не успели бы собраться.
Я не обмолвился, употребив термин «допрашиваемый». Лукьянова таки допрашивали по всей форме, более чем с пристрастием, с оскорблениями личности вплоть до «наперсточник». Чувствовалось, что «барбудос» были кем-то четко проинструктированы в выполнении социального заказа: во что бы то ни стало убедить общественность в том, что Лукьянов – координатор заговора. Помимо проволочки с созывом ВС, его напористо обвиняли в том, что заявление о Союзном договоре предваряло документы гэкачепистов. Помните, я говорил выше, что в первый день так и было, но по настоянию самого Лукьянова его впоследствии отделили от распоряжений ГКЧП? Возникает вопрос: кто же именно таким образом смонтировал подачу материалов?
Теперь уже и школяру ясно: этот кто-то был внедрен в группу «заговорщиков». И он не только информировал команду Бориса Николаевича, паче того, сие лицо и подталкивало восьмерку на «решительное действие», о коем сообщало… в «Белый дом». А там уже под него готовились соответствующие указы, обнародованные сразу же после «победы демократии».
Кто же он, двойник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Летели мы из Запорожья вместе с депутатом Виталием Александровичем Челышевым. Я, как мог, успокаивал коллегу: осунувшийся после бессонной ночи, он чисто по-человечески, остро переживал за судьбу президента. Но особенно нас угнетало полнейшее неведение: как это произошло, кто за всем этим стоит? Что это – путч, переворот? Если переворот – то дворцовый или полный, военный? А, может, и вправду у Горбачева срыв: ведь перед отпуском он работал по-черному, каторжно и почти не выходил из режима зарубежных поездок? Все могло случиться…
Благополучно добрался до Кремля. По пути, правда, встречались танки, но они, не в пример своим грозным сородичам в горячих точках, как-то мирно жались к обочинам.
Первым мне встретился Рафик Нишанов. Всегда сохраняющий присутствие духа даже в самых сложных парламентских перипетиях, он выглядел неимоверно уставшим и даже растерянным.
– Ничего не понимаю – развел руками на мой вопрос о смысле происходящего. – Еще буквально два-три дня назад я разговаривал с Михаилом Сергеевичем (Рафик Нишанович тоже, как уже упоминалось, отдыхал в Крыму) по поводу предполагаемого подписания нового Союзного договора. Как всегда, деловой разговор. Правда, прощаясь, Михаил Сергеевич пожаловался на здоровье: что-то насчет радикулита. Не придав особого значения его словам, ведь он же не железный и, естественно, устал, – я пожелал ему доброго отдыха. А теперь не дозвонюсь, говорят, телефоны отключены… Ничего не понимаю…
– А где же Анатолий Иванович?..
– Да вот только лишь возвратился из отпуска, кажется, с Валдая… У него там сейчас людей – невпроворот.
В кабинет зашел Лаптев. Иван Дмитриевич, в отличие от Рафика Нишановича, был настроен решительно.
– Надо что-то делать, а то они его там придушат, если уже не придушили! – отчеканил Иван Дмитриевич как бы в эфир.
Мы незаметно переглянулись с Нишановым.
Не ведаю, что подумал в этот миг Рафик Нишанович, но у меня промелькнула кощунственная мысль: Иван Дмитриевич, по крайней мере, догадывается о чем-то таком, о чем нам и не снилось. Пока.
А пока я безуспешно пытался дозвониться в ЦК: ведь на 20-е августа предполагался созыв пленума. Глухо. Наконец, кто-то взял трубку, и ответил, что пленум… отменен. Мне стало совершенно ясно: партию умышленно подставили под моральный расстрел.
Раза три я пытался прорваться к Анатолию Ивановичу Лукьянову. И каждый раз помощник, растерянно разводя руками, извиняющимся тоном сообщал: у него люди.
Собственно, мне уже и без Лукьянова ничего не стоило замкнуть логический круг: готовится (или уже идет) полнометражный государственный переворот. Только с той ли стороны?.. Дабы окончательно удостовериться, я предпринял на то время несколько рискованный шаг: попробовал связаться с одним из помощников президента. Сказали, что он в отпуске, под Москвой на даче. Решил ехать к нему.
Руководствовался простейшей, школярской логикой: если гэкачеписты и вправду задумали, по утверждению И. Д. Лаптева, ухойдокать президента, то уж его помощника должна «пасти» в оба соответствующая служба. Следовательно, и меня – тоже.
Но машина прошла без сучка и задоринки: трасса была почти пустая. Хвоста, по крайней мере в обозримом пространстве, не наблюдалось. «Очевидно, подключится на даче». Но и там было чисто.
Единственное, что, по утверждению помощника президента, изменилось: некоторые обитатели дач, ранее милевшие к нему особой лаской, начали опасливо сторониться. А в остальном – вроде бы ничего.
Я знал этого человека давно. Молодой, талантливый ученый, лишь накануне защитивший докторскую, он по своей предыдущей деятельности и службе напрямую соприкасался с нашей литературной братией. Мои коллеги были ему многим обязаны: он и защищал их от наскоков партократов, и помогал с квартирами, и продвигал остановленные цензурой книги. По мере восхождения не менялся: был всегда доступным, по-товарищески верным, не ломал шапку перед начальством, твердо отстаивал свои жизненные принципы. В общем, мужик крепкий и чистоплотный.
Я счел своим человеческим долгом в этот небезопасный час хоть чем-то помочь ему. Договорились, что останусь на ночлег. Мысли: если придут, то пусть уж берут обоих. Как депутату и вице-председателю палаты, полагал наивно, мне все же должны дать возможность хотя бы связаться с моим кремлевским руководством, а заодно и сообщить, где мы и что с нами.
Никто не приходил, и естественно, «не брал». Послушав и официальное радио, и радиостанцию защитников «Белого дома», которая истерически пыталась доказать, что она ведет передачи из подполья, мы вышли на улицу.
– Ну, теперь, кажется, все ясно, – сказал помощник.
– Не все, конечно, – отозвался я. – Но то, что совершен переворот, – ясно. Остается выяснить судьбу (или роль?) Горбачева.
… На том мы и расстались.
…В Кремле царил, если не сплошной кавардак, то настоящий водоворот. Оттеснив растерянных аппаратчиков, повсеместно хозяйничали молодые «барбудос» со значками народных депутатов России и без таковых. На заседании президиума – то же самое: юные «защитники Белого дома» взяли ситуацию в свои руки. На чей-то вопрос, почему они здесь, объяснили: это – расширенный президиум с привлечением «инициативной группы».
Зашел Анатолий Иванович Лукьянов, почерневший и осунувшийся. Но держался с достоинством. Поскольку ему уже априори составили, corpus de licti он предложил вести заседание председателям палат.
От Лукьянова вымогали ответить: почему он не созвал если не съезд то хотя бы Верховный Совет сразу же после объявления ЧП? Допрашиваемый объяснил, что дата очередной сессии Верховного Совета была согласована заранее, а предыдущий опыт свидетельствует, что депутаты, разбросанные по всему Союзу, вплоть до Средней Азии и Дальнего Востока, все равно не успели бы собраться.
Я не обмолвился, употребив термин «допрашиваемый». Лукьянова таки допрашивали по всей форме, более чем с пристрастием, с оскорблениями личности вплоть до «наперсточник». Чувствовалось, что «барбудос» были кем-то четко проинструктированы в выполнении социального заказа: во что бы то ни стало убедить общественность в том, что Лукьянов – координатор заговора. Помимо проволочки с созывом ВС, его напористо обвиняли в том, что заявление о Союзном договоре предваряло документы гэкачепистов. Помните, я говорил выше, что в первый день так и было, но по настоянию самого Лукьянова его впоследствии отделили от распоряжений ГКЧП? Возникает вопрос: кто же именно таким образом смонтировал подачу материалов?
Теперь уже и школяру ясно: этот кто-то был внедрен в группу «заговорщиков». И он не только информировал команду Бориса Николаевича, паче того, сие лицо и подталкивало восьмерку на «решительное действие», о коем сообщало… в «Белый дом». А там уже под него готовились соответствующие указы, обнародованные сразу же после «победы демократии».
Кто же он, двойник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38