В Одессе сдам куда надо, пусть разбираются… Нет, нельзя. Не имеют они права всучивать мне насильно кого бы то ни было. Капитан я, в конце концов, или не капитан?!»
Но тут ему стали мерещиться огромные цифры убытков от простоя в чужом порту. Он ворочался с боку на бок, вставал, закуривал, подходил к шкафу, вынимал книги по лоции и навигации, рылся в справочниках. Но в книгах не было ответа. И даже верный «Спутник торгового моряка в иностранных портах» ничего не мог толком посоветовать.
«By репондре си ле навир рест о де ля тютерн… - читал он в „Спутнике“. - Зи верден фюр ди вартецейт дес шифес ферантвортен… Вы будете отвечать за простой парохода…» - читал капитан по-французски, по-немецки, по-английски, по-итальянски и знал, что отвечать за простой парохода будет он, капитан «Кимовца», комсомолец Григорий Васильевич Афанасьев, и никто иной больше.
У открытых дверей покашлял кто-то.
- Ну, влезай, влезай! - закричал капитан.
- Это я, Григорь Василич, - заговорил вошедший Еремчук и, вытерев руки о фартук, снял белый колпак с головы. - Неприятность, Григорь Василич.
- Ну что такое? Пригорел кухен , что ли?
- Да нет, Григорь Василич, у нас что ж, у нас не горит, а вот, чую, у вас паленым потянуло. Что ж, Григорь Василич, так и будем стоять веки вечные?
- Там видно будет.
- Я вот к чему, Григорь Василич… Вот наблюдаю я тебя и прямо-таки поражаюсь… Ведь вместе в Севастополе за гривенниками ныряли. Я даже лучше ловил, честное слово! В одну ячейку записывались. И вдруг пожалте - капитан дальнего плавания. Смотри только, Григорь Василич, сейчас себя не подведи. Момент международный в остром смысле. Тут главное - выдержка.
- Ладно, ладно тебе, - сказал капитан. - Хочешь, давай со мной в домино?
- Ну, в домино ты со мной не равняйся, Григорь Василич, - говорил Еремчук, раскладывая кости. - Лучше против меня в домино и не начинать. Тут тоже, брат, весь секрет в выдержке. Ставлю! Шесть и шесть! Туды-сюды. На кон!
Они с размаху и с треском ставили на стол костяшки. Капитан играл молча. Еремчук приговаривал: «Хожу - пошел. Ставлю накрест. Вира… Стоп, игра!»
Проиграл капитан.
- Тут все в выдержке, - сказал довольный Еремчук. Вошел вахтенный и сообщил, что к борту подходит давешний катер. Капитан застегнул белый китель и быстро вышел на палубу. Он увидел, что Громковой помогал ступить на трап какому-то человеку в белом полотняном костюме, который болтался вокруг хлипкого тела незнакомца так, что казалось, ничего не было в этих рукавах, брюках, пиджаке. Неизвестный выглядел совсем бесплотным, и ветер легко трепал белую ткань вокруг этих суетливо двигающихся пустот на том месте, где полагалось быть рукам, ногам и туловищу человечка.
- Григорий Васильевич, - закричал снизу Громковой, - пожалуйте, принимайте пассажира!
- Живо поднять трап! - скомандовал капитан. Трое молодых матросов кинулись исполнять команду.
Трап стал быстро подниматься вверх, но болтавшийся, трепыхавшийся на ветру человечек, цепко ухватившись за поручни и ступеньки, оказался поднятым вместе с лестницей.
- Вы видите, - закричал опять Громковой, на этот раз по-итальянски, - капитан так любезен, что поднимает вас на лифте!
- Отставить! - сказал капитан.
- Есть отставить! Трап пошел книзу.
- Капитан!… Синьоре капитано!… Падроне!… - залепетал человечек по-итальянски. - Что вы имеете против того, чтобы я плыл вместе с вами? Прошу вас, не откажите… Меня здесь преследуют: я коммунист, - почти зашептал он, взбираясь тем временем кверху. - Ради бога, капитан, вы спасете меня!
Он был уже на самом верху трапа, но двое матросов, став на пути, не давали ему ступить на палубу.
- Получите визу, - сказал капитан, - и тогда я вас беспрекословно возьму с собой. А сейчас, пока нет визы, прошу немедленно оставить судно.
Громковой в несколько прыжков взбежал по трапу, толкнул с раздражением человечка и что-то шепнул ему на ухо. Тот поплелся вниз.
- Добрый вечер, - вежливо откозырял Громковой. - Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, капитан.
Они прошли в каюту Григория Васильевича.
- Послушайте, капитан, - опять принялся за свое Громковой, - я просто как земляк и старший друг обязан уговорить вас. Ведь вы потерпите чудовищные убытки. Губернатор категорически запретил приступать к выгрузке, пока вы не дадите согласия.
- Ну, по пункту восемнадцатому чартер-договора за задержку судна властями не отвечаю ни я, ни вы.
- Нет, позвольте, капитан, там сказано: по причинам, не зависящим ни от той, ни от другой стороны. А здесь все зависит от вас…
- Что это за таинственный пассажир, чтоб ему пусто было, шут его возьми! - рассердился капитан. - Почему губернатор так заинтересован в том, чтобы я его взял?
- Дорогой капитан, я, к сожалению, не вправе разглашать… это личная семейная тайна. Губернатор просил передать вам, что здесь кругом его власть и он…
- Кругом, - отвечал капитан, обводя рукой над головой, - кругом и около, но не тут, в этих стенах, на этой палубе. Тут командир я. Это советское судно, и я здесь советский капитан, охраняющий законы нашей страны. Хватит про это, поговорим лучше о выгрузке.
- Нет, вы чудак, извините меня! - не унимался Громковой. - Ну поймите, что вам стоит взять его, а там, пожалуйста, можете сдать своим властям, меня это не касается. Нет, я вижу, вы не делец.
Капитан встал и пошел к двери.
- Ну погодите, - сказал Громковой, - хорошо, вы вынуждаете меня раскрыть секреты, которые я обязан был бы хранить… Этот пассажир - сын весьма состоятельных родителей и даже, между нами говоря, дальний родственник губернатора. Он, понимаете ли, не совсем оказался благонадежным. Он это… что-то там вроде коммуниста. Он мечтает о Советской России. Другого на его месте просто бы арестовали и засудили. Ну, а здесь родители упросили губернатора отправить юношу в Советскую Россию, куда он так стремится. Уверяю вас, он совершенный коммунист в душе. Мне кажется, что ваш долг спасти его… Ну вот, я раскрыл все свои карты; будьте благородны, капитан.
- Нет, - сказал капитан.
- Я уже не говорю об убытках… но подумайте, как отнесутся местные рабочие к тому, что вы отказали в убежище революционеру.
- Местные рабочие знают, о каких коммунистах может так заботиться губернатор.
- Григорий Васильевич, - сказал тогда Громковой, - я вас просто предупреждаю дружески. Вы слишком молоды, чтобы брать на себя решение такого сложного вопроса.
- А вы слишком стары, - сказал капитан, - чтобы понять все это… И если вы находите, что я слишком молод, то дайте мне возможность снестись по радио или телеграфу с более старшими товарищами.
- До свиданья, - сказал Громковой. - Я уверен, вы еще одумаетесь. А нет, я ставлю крест на вашей карьере. Такие вещи у вас там не прощают. Где же ваше это самое выполнение плана?…
Команда у «деда» была под стать ему, все комсомольцы, молодежь, если не считать молчаливого Петрова.
- А вдруг действительно парень - коммунист, и ему грозят, а мы отворачиваемся? - начали сомневаться некоторые.
- Чепуха! - медленно, с расстановкой говорил Петров. - Пора, ребята, немножко разбираться в обстановке. Комсомольцы ведь! Станут вам губернатор и белогвардеец так нянчиться с коммунистом. Держи карман шире! Нет уж, извините, тут, товарищи, какой-то фокус-покус.
- Что за смысл для них навязать нам этого пассажира, я тоже еще сам не понимаю, - думал вслух капитан, - а чувствую:
1 2 3 4 5
Но тут ему стали мерещиться огромные цифры убытков от простоя в чужом порту. Он ворочался с боку на бок, вставал, закуривал, подходил к шкафу, вынимал книги по лоции и навигации, рылся в справочниках. Но в книгах не было ответа. И даже верный «Спутник торгового моряка в иностранных портах» ничего не мог толком посоветовать.
«By репондре си ле навир рест о де ля тютерн… - читал он в „Спутнике“. - Зи верден фюр ди вартецейт дес шифес ферантвортен… Вы будете отвечать за простой парохода…» - читал капитан по-французски, по-немецки, по-английски, по-итальянски и знал, что отвечать за простой парохода будет он, капитан «Кимовца», комсомолец Григорий Васильевич Афанасьев, и никто иной больше.
У открытых дверей покашлял кто-то.
- Ну, влезай, влезай! - закричал капитан.
- Это я, Григорь Василич, - заговорил вошедший Еремчук и, вытерев руки о фартук, снял белый колпак с головы. - Неприятность, Григорь Василич.
- Ну что такое? Пригорел кухен , что ли?
- Да нет, Григорь Василич, у нас что ж, у нас не горит, а вот, чую, у вас паленым потянуло. Что ж, Григорь Василич, так и будем стоять веки вечные?
- Там видно будет.
- Я вот к чему, Григорь Василич… Вот наблюдаю я тебя и прямо-таки поражаюсь… Ведь вместе в Севастополе за гривенниками ныряли. Я даже лучше ловил, честное слово! В одну ячейку записывались. И вдруг пожалте - капитан дальнего плавания. Смотри только, Григорь Василич, сейчас себя не подведи. Момент международный в остром смысле. Тут главное - выдержка.
- Ладно, ладно тебе, - сказал капитан. - Хочешь, давай со мной в домино?
- Ну, в домино ты со мной не равняйся, Григорь Василич, - говорил Еремчук, раскладывая кости. - Лучше против меня в домино и не начинать. Тут тоже, брат, весь секрет в выдержке. Ставлю! Шесть и шесть! Туды-сюды. На кон!
Они с размаху и с треском ставили на стол костяшки. Капитан играл молча. Еремчук приговаривал: «Хожу - пошел. Ставлю накрест. Вира… Стоп, игра!»
Проиграл капитан.
- Тут все в выдержке, - сказал довольный Еремчук. Вошел вахтенный и сообщил, что к борту подходит давешний катер. Капитан застегнул белый китель и быстро вышел на палубу. Он увидел, что Громковой помогал ступить на трап какому-то человеку в белом полотняном костюме, который болтался вокруг хлипкого тела незнакомца так, что казалось, ничего не было в этих рукавах, брюках, пиджаке. Неизвестный выглядел совсем бесплотным, и ветер легко трепал белую ткань вокруг этих суетливо двигающихся пустот на том месте, где полагалось быть рукам, ногам и туловищу человечка.
- Григорий Васильевич, - закричал снизу Громковой, - пожалуйте, принимайте пассажира!
- Живо поднять трап! - скомандовал капитан. Трое молодых матросов кинулись исполнять команду.
Трап стал быстро подниматься вверх, но болтавшийся, трепыхавшийся на ветру человечек, цепко ухватившись за поручни и ступеньки, оказался поднятым вместе с лестницей.
- Вы видите, - закричал опять Громковой, на этот раз по-итальянски, - капитан так любезен, что поднимает вас на лифте!
- Отставить! - сказал капитан.
- Есть отставить! Трап пошел книзу.
- Капитан!… Синьоре капитано!… Падроне!… - залепетал человечек по-итальянски. - Что вы имеете против того, чтобы я плыл вместе с вами? Прошу вас, не откажите… Меня здесь преследуют: я коммунист, - почти зашептал он, взбираясь тем временем кверху. - Ради бога, капитан, вы спасете меня!
Он был уже на самом верху трапа, но двое матросов, став на пути, не давали ему ступить на палубу.
- Получите визу, - сказал капитан, - и тогда я вас беспрекословно возьму с собой. А сейчас, пока нет визы, прошу немедленно оставить судно.
Громковой в несколько прыжков взбежал по трапу, толкнул с раздражением человечка и что-то шепнул ему на ухо. Тот поплелся вниз.
- Добрый вечер, - вежливо откозырял Громковой. - Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, капитан.
Они прошли в каюту Григория Васильевича.
- Послушайте, капитан, - опять принялся за свое Громковой, - я просто как земляк и старший друг обязан уговорить вас. Ведь вы потерпите чудовищные убытки. Губернатор категорически запретил приступать к выгрузке, пока вы не дадите согласия.
- Ну, по пункту восемнадцатому чартер-договора за задержку судна властями не отвечаю ни я, ни вы.
- Нет, позвольте, капитан, там сказано: по причинам, не зависящим ни от той, ни от другой стороны. А здесь все зависит от вас…
- Что это за таинственный пассажир, чтоб ему пусто было, шут его возьми! - рассердился капитан. - Почему губернатор так заинтересован в том, чтобы я его взял?
- Дорогой капитан, я, к сожалению, не вправе разглашать… это личная семейная тайна. Губернатор просил передать вам, что здесь кругом его власть и он…
- Кругом, - отвечал капитан, обводя рукой над головой, - кругом и около, но не тут, в этих стенах, на этой палубе. Тут командир я. Это советское судно, и я здесь советский капитан, охраняющий законы нашей страны. Хватит про это, поговорим лучше о выгрузке.
- Нет, вы чудак, извините меня! - не унимался Громковой. - Ну поймите, что вам стоит взять его, а там, пожалуйста, можете сдать своим властям, меня это не касается. Нет, я вижу, вы не делец.
Капитан встал и пошел к двери.
- Ну погодите, - сказал Громковой, - хорошо, вы вынуждаете меня раскрыть секреты, которые я обязан был бы хранить… Этот пассажир - сын весьма состоятельных родителей и даже, между нами говоря, дальний родственник губернатора. Он, понимаете ли, не совсем оказался благонадежным. Он это… что-то там вроде коммуниста. Он мечтает о Советской России. Другого на его месте просто бы арестовали и засудили. Ну, а здесь родители упросили губернатора отправить юношу в Советскую Россию, куда он так стремится. Уверяю вас, он совершенный коммунист в душе. Мне кажется, что ваш долг спасти его… Ну вот, я раскрыл все свои карты; будьте благородны, капитан.
- Нет, - сказал капитан.
- Я уже не говорю об убытках… но подумайте, как отнесутся местные рабочие к тому, что вы отказали в убежище революционеру.
- Местные рабочие знают, о каких коммунистах может так заботиться губернатор.
- Григорий Васильевич, - сказал тогда Громковой, - я вас просто предупреждаю дружески. Вы слишком молоды, чтобы брать на себя решение такого сложного вопроса.
- А вы слишком стары, - сказал капитан, - чтобы понять все это… И если вы находите, что я слишком молод, то дайте мне возможность снестись по радио или телеграфу с более старшими товарищами.
- До свиданья, - сказал Громковой. - Я уверен, вы еще одумаетесь. А нет, я ставлю крест на вашей карьере. Такие вещи у вас там не прощают. Где же ваше это самое выполнение плана?…
Команда у «деда» была под стать ему, все комсомольцы, молодежь, если не считать молчаливого Петрова.
- А вдруг действительно парень - коммунист, и ему грозят, а мы отворачиваемся? - начали сомневаться некоторые.
- Чепуха! - медленно, с расстановкой говорил Петров. - Пора, ребята, немножко разбираться в обстановке. Комсомольцы ведь! Станут вам губернатор и белогвардеец так нянчиться с коммунистом. Держи карман шире! Нет уж, извините, тут, товарищи, какой-то фокус-покус.
- Что за смысл для них навязать нам этого пассажира, я тоже еще сам не понимаю, - думал вслух капитан, - а чувствую:
1 2 3 4 5