Венский конгресс 1814-1815 годов: Меттерниху удается уравнять почти все спорные интересы таким образом, что никто полностью не удовлетворен, но в то же время никто не покидает имперскую столицу в полном разочаровании и с жаждой мести. Именно в этом заключался секрет прочности этого документа, перед которым такие договоры, как Версальский и даже Потсдамский, кажутся варварски примитивными. Конгресс в Ахене в 1818 году: после того как Вена заложила фундамент взаимной заинтересованности победителей и побежденных, Меттерних при содействии Каслри и Талейрана разработал систему постоянных консультаций и совместной работы, благодаря которой фактические противоречия интересов, которые, разумеется, имели место, окунались в иллюзию служения общим идеальным целям как в растворяющую металл кислотную ванну. Этим резервуаром иллюзий был упомянутый Священный союз, и в нем действительно удавались примечательные волшебные фокусы. Так, например, конгресс в Троппау 1820 года: если Ахенская декларация еще отражает единодушие “большой пятерки” на благо народов гарантировать спокойствие в мире, то эта солидарность значительно уменьшилась перед лицом тех трудностей, с которыми столкнулась одна из четырех держав, а именно Австрия. В Италии, которая превратилась в составную часть Австрии, произошли революционные беспорядки, причем и на севере, и на юге – в королевстве Неаполитанском и Сицилийском; особенность этих беспорядков заключалась в том, что в них слились социальные, политические и национальные мотивы. Либеральное движение объединилось с национально-государственным; восставшие боролись за конституцию и против иноземного господства, а это означало: врагом была Австрия. Хотя Меттерниху удалось продвинуть интервенционистский принцип до такой степени, что Россия и Пруссия подписали с Австрией протокол и дополнение к нему, содержавшие обязательство держав вмешаться при необходимости ликвидации “вызванных мятежом изменений правления”, но именно в общем характере этих положений таилась опасность: кто мог знать, на что они могут в один прекрасный день воодушевить такого самодержца, как Александр I, и такую державу, как Россия? Меттерних, будучи политиком реальности, всегда отдавал предпочтение особым мерам в конкретных ситуациях перед принципиальными заявлениями. Он и осуществил эту особую меру: конгресс, перенесенный в январе 1821 года в Лайбах, обязал Австрию силой оружия восстановить в Италии покой и порядок.
Тем временем в триумфальный кубок падали капли горечи: ни Франция, ни Англия не присоединились к решениям Троппауского и Лайбахского конгрессов, хотя они их и допустили, но с протестом и неодобрением. Соперничество держав оказалось сильнее, чем их солидарность. Хотя в итальянском вопросе Меттерних еще раз оказался победителем, но и победа национально-эгоистических интересов над внутриполитическими идеалами была очевидна. И это относилось не только к западным державам, которые начали идти своим собственным путем, точнее, вновь начали идти путем либерализма, парламентаризма и демократии, но и к России, которая не ради каких-то идеалов или из любви к габсбургской империи одобрила интервенцию в теории и на практике, но и с учетом расширения сферы собственных политических притязаний. На первой остановке “системы конгрессов”, в Ахене, было развернуто знамя солидарности между державами-участницами, а на последней станции, в Вероне в 1822 году, оно было вновь свернуто. Хотя Франция использовала благоприятную возможность взять на себя задачу интервенции в Испанию, чтобы подавить там либеральное восстание и восстановить прогнивший режим Фердинанда VII, но этим и закончился краткий период солидарности пятерки. После смерти Каслри его преемник Каннинг, которого Меттерних назвал “мировым бичом”, полностью изменил курс английской внешней политики; она повернулась от квиетического интервенционализма Священного союза, который всегда и в любом случае был направлен на сохранение существующего порядка, к реалистической политике мировой державы, для которой “вторгаться” или “не вторгаться” было вопросом своевременности, а не мировоззрения.
Неприкрытое возвращение к чисто силовой политике экономических и политических интересов было продемонстрировано в совместных действиях таких неоднородных держав, как Англия и Россия, в греческом вопросе: в 1826 году основанием греческого государства с частичным суверенитетом они достигли единства, к которому в 1827 году присоединилась также Франция; в 1828 году русско-турецкий конфликт благодаря посредничеству Пруссии привел к полной самостоятельности Эллинского королевства. Все это произошло без Меттерниха или вопреки ему, под знаком национальной государственности. Знамение века: все европейские державы перешли на националистический курс, исключая Германский союз, который не был державой, и Австрию, которая не была и не могла стать национальным государством. В своем сравнении с пауком Меттерних писал: “Я распространил мои моральные средства по всем направлениям.., однако такое положение вещей удерживает бедного паука в центре его тонкой паутины ., такие паутины прелестно выглядят, искусно сотканы и выдерживают легкие прикосновения, но не порывы ветра”. Однако не просто порыв ветра, а настоящий бриз национализма, либерализма и демократизма дул теперь в лицо дунайской монархии и ее выдающемуся государственному деятелю и постоянно разрывал все дипломатические паутины. Поездка европейской кареты с Меттернихом на козлах продолжалась восемь лет, с 1814 по 1822 годы. Отныне князь вынужден был довольствоваться несколько тяжеловесной двуколкой Австрия – Германский союз. Тяжелое занятие, которое не принесло ему ни благодарности, ни лавров.
ЛЕКАРЬ РЕВОЛЮЦИЙ
К новому порядку в Европе относился и новый порядок в германских делах. В наполеоновский период они получили такое развитие, что с самого начала были исключены такие решения, как возрождение “Священной римской империи германской нации”, создание единого государства либо централизованного, пусть даже федеративного союзного государства. Меттерних показал себя здесь человеком, который – в отличие от барона Штейна, а также Гарденберга и Гумбольдта – учитывал всю совокупность немецких и европейских реальностей и был полон решимости привести их в соответствие с интересами Австрии. Возможно, при анализе ситуации, перед которой был поставлен министр, следовало бы начать с последнего. Хотя габсбургское государство в XVIII веке, как и Пруссия, постоянно “вырывалось” из империи, а Иосиф II, Леопольд II, Франц II и их министры вершили европейскую политику великих держав и свою связанность с империей часто воспринимали как тормоз, все же династия считала себя немецкой, а Австрию – немецкой великой державой, связанной с Германией как имущественно, так и духовно, и ответственной за ее судьбу. Австрия – одна Австрия – несла основной груз борьбы против Франции, против Наполеона, с 1792 года в течение 14 лет, прежде чем Пруссия в 1806 году вступила на арену и была побеждена. Однако Австрия была заинтересована в Германии не только в силу исторических причин, она нуждалась в сильной немецкой позиции, чтобы сохранять внутреннее равновесие монархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24