С этого момента и до конца работы они будут жить все вместе, сами добывая и приготавливая пищу и исполняя всю домашнюю работу. Ни под каким предлогом мужчины в этот период не должны говорить с женщинами, а те не имеют права даже смотреть на них. Само собой разумеется, что они не могут вместе спать, чтобы мужчины не «осквернились».
И вот наконец настает долгожданный день. Мужчины на своих каноэ выплывают на голубые просторы лагуны Ланга-Ланга, чтобы искать здесь черные и белые раковины. Как правило, мужчины двух или трех родов работают сообща. Колдун, который руководит сбором, сам, естественно, в воду не погружается. В то время как мужчины работают, фатамбо, сидя в каноэ, молится «духам акул». Снова и снова повторяет он просьбу защитить сборщиков от морских хищников.
Ныряльщики соединены с лодкой веревкой, к которой прикреплена корзина; в нее они складывают под водой раковины. Как только корзина наполняется, колдун вытаскивает ее, высыпает содержимое в лодку и вновь бросает корзину в воду. Раковины ныряльщики отламывают от наростов на дне лагуны специальным узким камнем длиной в четверть метра, похожим на первобытный нож. Его на Ауки называют фауборо ; он тоже является «священным». В перерывах между отловом раковин колдуны хранят камни в специальном «доме духов».
Наконец участок, выбранный колдуном, обобран, сбор раковин заканчивается. Колдун жертвует «духам акул» еще одну свинью, и сборщики могут вернуться к своим женщинам.
Я присутствовал при сборе, наблюдая на нескольких участках лагуны за ныряльщиками, которые, держа в руке каменные ножи, время от времени появлялись на поверхности, чтобы вдохнуть воздух и затем снова погрузиться в воду.
Каноэ, однако, есть не только у ныряльщиков с Ауки, но и у жителей других островов лагуны, которые не прочь подработать, поставляя сырье для производства денег. После нескольких часов плавания мы причаливаем к Лауласи – одному из островков в южной части лагуны. О посещении этого острова я вспоминаю так же часто, как и о «чеканке» «монет» на Ауки, поэтому расскажу об одной истории, в которую здесь попал.
За нашим каноэ следили добрых двадцать минут до того, как мы пристали к берегу. Собственно говоря, нас уже ждали. А белый человек здесь всем кажется белой вороной. Когда каноэ уткнулось в берег и я выпрыгнул из него, ожидавший нас высокий пожилой мужчина приветствовал меня на вполне приличном «пиджин». Я было хотел представиться, но этот человек, наверняка вождь Лауласи, опередил меня.
Островитяне различают только англичан и американцев. Других белых людей для них не существует. Английские туристы этот самый заброшенный из меланезийских архипелагов не посещают. А англичане, постоянно живущие здесь, очень скоро обретают какой-то специфический местный колорит, которого у меня, естественно, не было. Следовательно, с точки зрения местных жителей, я являлся американцем.
К этому делению островитянами белых на две группы я уже привык на Соломоновых островах. Вождь Лауласи, нисколько не сомневаясь в утвердительном ответе, спросил:
– Вы американец?
Я, несчастный, не ведая, что творю, кивнул. Что мне оставалось еще делать? Кем я еще мог быть? Тогда вождь спросил:
– А откуда?
Наугад выпаливаю:
– Из Канзаса.
Дело в том, что в Канзасе у меня есть два хороших друга, вместе с которыми я когда-то пережил одно из самых интересных своих приключений, когда искал с самолета затерявшиеся в сельве индейские города.
– Из Канзаса, – повторил вождь.
Это название ему, естественно, ничего не говорило. Тогда он задал еще один вопрос:
– А где ваши вещи?
Вопрос я понял, потому что вождь произнес слово карго . Это столь употребительное при международных перевозках английское слово на меланезийском «пиджин» означает много понятий, главным образом «товары», «судовой груз». Я перевел его как «багаж».
Вообще у меня немного вещей, да и почти все, что не было совершенно необходимым, я оставил на Гуадалканале. Поэтому я сказал правду:
– Мой карго в Хониаре.
Вождь, словно он нетерпеливо ожидал этой вести, повернулся к своим землякам и начал взволнованно говорить на местном наречии. Такое же волнение охватило и присутствующих. Они перестали слушать вождя и начали что-то объяснять, перебивая друг друга. В каждой фразе по движению губ я угадывал одно слово: «карго».
Итак, жителей Лауласи явно интересую не я, а карго, который остался на Гуадалканале. Воспользовавшись всеобщим волнением, я ушел, чтобы пройтись по деревне и сделать несколько снимков. Наиболее интересны на острове крепостные валы, настоящие каменные укрепления, которые защищают деревню. Ничего похожего на Соломоновых островах я еще не видел. Столь же необычно центральное здание поселка, напоминающее, скорее, казарму или «мужской дом».
И в этот момент меня осенило. Боже мой, ведь я попал на остров, где до сих пор существует масинга! Вот почему они хотели знать, где находится мой карго! И поэтому хотели, чтобы я был американцем. Лихорадочно роюсь в памяти. Стараюсь вспомнить все, что мне известно о том периоде, когда американцы высадились на Соломоновых островах. И то, о чем мне рассказывали на Ауки и на Малаите, – о деятельности жителей этого и других островов лагуны Ланга-Ланга в «Соломон Айлендс Лейбор Коре» – вспомогательных отрядах американской армии.
Начать, пожалуй, надо с того, что ни Малаиту, ни острова лагуны Ланга-Ланга англичане никогда до конца так подчинить и не смогли. Еще за несколько лет до начала второй мировой войны в Синаранзе местными жителями были убиты окружной комиссар Малаиты со своим помощником и двадцатью полицейскими. В 1935 году здесь и на островах Ланга-Ланга произошли массовые мятежи. Причины их были чисто экономические. Плантации находились в запустении, и у, мужчин Малаиты оставались два выхода: либо податься на плантации далеких островов, даже в Австралию, либо смириться с нищенской жизнью в своих бедных деревнях.
Лагуны Ланга-Ланга, да, собственно, и самой Малаиты, война не коснулась. Но когда на Гуадалканале высадились американцы, они предложили более чем трем тысячам островитян, в основном жителям именно этой части архипелага, вступить во вспомогательные трудовые отряды. При этом американцы стали платить рабочим неслыханные суммы – четырнадцать фунтов стерлингов в месяц. На плантациях, как я уже говорил, в начале войны месячная зарплата местного рабочего составляла один фунт стерлингов. А теперь американцы предложили им в четырнадцать раз больше!
Но это был лишь первый шок, первая встреча, вероятно, наиболее бедных обитателей планеты с представителями самой богатой в мире страны. Американские солдаты, которые не знали, как потратить на островах свое высокое жалованье, покупали у островитян за фантастические деньги любые «туземные сувениры». За какую-нибудь мелочь, юбку из пандановых листьев или резную фигурку, которые не имели в глазах островитян никакой ценности, ее владелец получал от американского покупателя нередко больше, чем за месяц работы на плантациях.
Местных жителей поражало еще одно обстоятельство. В американской армии служили тысячи и тысячи людей, кожа у которых была такой же темной, как и у них самих. И тем не менее эти американские негры получали за службу в армии такое же жалованье, как и белые, – так по крайней мере думали аборигены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
И вот наконец настает долгожданный день. Мужчины на своих каноэ выплывают на голубые просторы лагуны Ланга-Ланга, чтобы искать здесь черные и белые раковины. Как правило, мужчины двух или трех родов работают сообща. Колдун, который руководит сбором, сам, естественно, в воду не погружается. В то время как мужчины работают, фатамбо, сидя в каноэ, молится «духам акул». Снова и снова повторяет он просьбу защитить сборщиков от морских хищников.
Ныряльщики соединены с лодкой веревкой, к которой прикреплена корзина; в нее они складывают под водой раковины. Как только корзина наполняется, колдун вытаскивает ее, высыпает содержимое в лодку и вновь бросает корзину в воду. Раковины ныряльщики отламывают от наростов на дне лагуны специальным узким камнем длиной в четверть метра, похожим на первобытный нож. Его на Ауки называют фауборо ; он тоже является «священным». В перерывах между отловом раковин колдуны хранят камни в специальном «доме духов».
Наконец участок, выбранный колдуном, обобран, сбор раковин заканчивается. Колдун жертвует «духам акул» еще одну свинью, и сборщики могут вернуться к своим женщинам.
Я присутствовал при сборе, наблюдая на нескольких участках лагуны за ныряльщиками, которые, держа в руке каменные ножи, время от времени появлялись на поверхности, чтобы вдохнуть воздух и затем снова погрузиться в воду.
Каноэ, однако, есть не только у ныряльщиков с Ауки, но и у жителей других островов лагуны, которые не прочь подработать, поставляя сырье для производства денег. После нескольких часов плавания мы причаливаем к Лауласи – одному из островков в южной части лагуны. О посещении этого острова я вспоминаю так же часто, как и о «чеканке» «монет» на Ауки, поэтому расскажу об одной истории, в которую здесь попал.
За нашим каноэ следили добрых двадцать минут до того, как мы пристали к берегу. Собственно говоря, нас уже ждали. А белый человек здесь всем кажется белой вороной. Когда каноэ уткнулось в берег и я выпрыгнул из него, ожидавший нас высокий пожилой мужчина приветствовал меня на вполне приличном «пиджин». Я было хотел представиться, но этот человек, наверняка вождь Лауласи, опередил меня.
Островитяне различают только англичан и американцев. Других белых людей для них не существует. Английские туристы этот самый заброшенный из меланезийских архипелагов не посещают. А англичане, постоянно живущие здесь, очень скоро обретают какой-то специфический местный колорит, которого у меня, естественно, не было. Следовательно, с точки зрения местных жителей, я являлся американцем.
К этому делению островитянами белых на две группы я уже привык на Соломоновых островах. Вождь Лауласи, нисколько не сомневаясь в утвердительном ответе, спросил:
– Вы американец?
Я, несчастный, не ведая, что творю, кивнул. Что мне оставалось еще делать? Кем я еще мог быть? Тогда вождь спросил:
– А откуда?
Наугад выпаливаю:
– Из Канзаса.
Дело в том, что в Канзасе у меня есть два хороших друга, вместе с которыми я когда-то пережил одно из самых интересных своих приключений, когда искал с самолета затерявшиеся в сельве индейские города.
– Из Канзаса, – повторил вождь.
Это название ему, естественно, ничего не говорило. Тогда он задал еще один вопрос:
– А где ваши вещи?
Вопрос я понял, потому что вождь произнес слово карго . Это столь употребительное при международных перевозках английское слово на меланезийском «пиджин» означает много понятий, главным образом «товары», «судовой груз». Я перевел его как «багаж».
Вообще у меня немного вещей, да и почти все, что не было совершенно необходимым, я оставил на Гуадалканале. Поэтому я сказал правду:
– Мой карго в Хониаре.
Вождь, словно он нетерпеливо ожидал этой вести, повернулся к своим землякам и начал взволнованно говорить на местном наречии. Такое же волнение охватило и присутствующих. Они перестали слушать вождя и начали что-то объяснять, перебивая друг друга. В каждой фразе по движению губ я угадывал одно слово: «карго».
Итак, жителей Лауласи явно интересую не я, а карго, который остался на Гуадалканале. Воспользовавшись всеобщим волнением, я ушел, чтобы пройтись по деревне и сделать несколько снимков. Наиболее интересны на острове крепостные валы, настоящие каменные укрепления, которые защищают деревню. Ничего похожего на Соломоновых островах я еще не видел. Столь же необычно центральное здание поселка, напоминающее, скорее, казарму или «мужской дом».
И в этот момент меня осенило. Боже мой, ведь я попал на остров, где до сих пор существует масинга! Вот почему они хотели знать, где находится мой карго! И поэтому хотели, чтобы я был американцем. Лихорадочно роюсь в памяти. Стараюсь вспомнить все, что мне известно о том периоде, когда американцы высадились на Соломоновых островах. И то, о чем мне рассказывали на Ауки и на Малаите, – о деятельности жителей этого и других островов лагуны Ланга-Ланга в «Соломон Айлендс Лейбор Коре» – вспомогательных отрядах американской армии.
Начать, пожалуй, надо с того, что ни Малаиту, ни острова лагуны Ланга-Ланга англичане никогда до конца так подчинить и не смогли. Еще за несколько лет до начала второй мировой войны в Синаранзе местными жителями были убиты окружной комиссар Малаиты со своим помощником и двадцатью полицейскими. В 1935 году здесь и на островах Ланга-Ланга произошли массовые мятежи. Причины их были чисто экономические. Плантации находились в запустении, и у, мужчин Малаиты оставались два выхода: либо податься на плантации далеких островов, даже в Австралию, либо смириться с нищенской жизнью в своих бедных деревнях.
Лагуны Ланга-Ланга, да, собственно, и самой Малаиты, война не коснулась. Но когда на Гуадалканале высадились американцы, они предложили более чем трем тысячам островитян, в основном жителям именно этой части архипелага, вступить во вспомогательные трудовые отряды. При этом американцы стали платить рабочим неслыханные суммы – четырнадцать фунтов стерлингов в месяц. На плантациях, как я уже говорил, в начале войны месячная зарплата местного рабочего составляла один фунт стерлингов. А теперь американцы предложили им в четырнадцать раз больше!
Но это был лишь первый шок, первая встреча, вероятно, наиболее бедных обитателей планеты с представителями самой богатой в мире страны. Американские солдаты, которые не знали, как потратить на островах свое высокое жалованье, покупали у островитян за фантастические деньги любые «туземные сувениры». За какую-нибудь мелочь, юбку из пандановых листьев или резную фигурку, которые не имели в глазах островитян никакой ценности, ее владелец получал от американского покупателя нередко больше, чем за месяц работы на плантациях.
Местных жителей поражало еще одно обстоятельство. В американской армии служили тысячи и тысячи людей, кожа у которых была такой же темной, как и у них самих. И тем не менее эти американские негры получали за службу в армии такое же жалованье, как и белые, – так по крайней мере думали аборигены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24