В довершение всего, пушка перевернулась вместе со своим лафетом. Она окончательно вышла из строя.
«Длинный Том»! Бедняга «Том»!
Казалось, что вместе с этой пушкой англичане искалечили душу сопротивления.
Люди теснились вокруг орудия, как возле смертельно раненного главнокомандующего. Отважный французский инженер Леон, словно врач, горестно исследовал повреждение.
— О, я вылечу ее, непременно вылечу! — сказал он, грозя кулаком англичанам, продолжавшим стрелять со стороны Моддера.
Кронье в это время сидел один в своей палатке. Склонившись над картой, он при свете свечи изучал малейшие извилины поля. Ему донесли о несчастье.
— Да разве вы не догадываетесь, откуда стреляют? — спросил он с невозмутимым спокойствием, которое никогда не покидало этого человека.
— Нет, генерал. В той стороне не было ни одной английской батареи.
— Значит, ее установили недавно, минут пять назад.
— Не понимаю, — ответил адъютант.
— А бронепоезд? Забыли?
— Ах да! Проклятый бронепоезд! — воскликнул адъютант.
— Его в таких случаях тихо подводят и останавливают на отрезке железнодорожного полотна, заранее намеченном для математически точного прицельного огня, — продолжал Кронье. — Морские орудия, которые шлют нам сейчас свои снаряды, установлены на специальных платформах и наведены под известным углом, тоже предварительно выверенным. И вот результат!
— Но что же делать, генерал?
— Надо раз и навсегда захватить крепость на колесах. Для этого необходимо разрушить позади нее железнодорожный путь. А еще лучше снова взорвать мост через Моддер.
— Немедленно? — спросил адъютант.
— Да. Но у нас едва хватит людей для защиты позиций, в случае если бы англичанам вздумалось возобновить наступление. А это вполне возможно, потому что нападение бронепоезда — не что иное, как диверсия с целью отвлечь наше внимание. Враг полагает, что нас гораздо больше. Ах, если б у меня было десять тысяч солдат!
— Но ведь для этого рискованного дела вполне достаточно нескольких решительных людей, — возразил адъютант.
— Правильно. Только где найти таких людей?
— А Молокососы? А их командир Сорви-голова? — сказал адъютант.
— Дети! — воскликнул генерал. — Да, дети, но смелые, как львы, и хитрые, как обезьяны!
Подумав немного, генерал согласился:
— Хорошо. Позовите сюда капитана Сорви-голова.
— Слушаю, генерал!
Через несколько минут адъютант вернулся в сопровождении отважного француза.
Жан стоял перед знаменитым главой бурских войск, почтительно вытянувшись по-военному, но, как всегда, уверенный в себе и сохраняя чувство собственного достоинства.
Кронье устремил на него ясный и твердый, как сталь, свой единственный глаз и без дальних околичностей спросил:
— Сколько людей в вашем распоряжении?
— Сорок, генерал.
— Можно на них положиться?
— Как на меня самого, генерал.
— Умеете обращаться с динамитом?
Жан вспомнил о своих странствиях по Клондайку, где ему чуть ли не ежедневно приходилось прибегать к динамиту, и, не колеблясь, ответил:
— Да, генерал, и уже давно.
— В таком случае, у меня есть для вас трудное, почти невыполнимое поручение.
— Если только трудное — считайте, что оно уже выполнено. Если невыполнимое — то либо оно будет выполнено, либо мы сами погибнем.
— Дело не в том, чтобы умереть, дело в том, чтобы успешно выполнить поручение.
— Слушаю, генерал!
— Я не обещаю вам за это ни звания, ни почестей, ни даже награды.
— А мы и не продаем своей крови, генерал. Мы сражаемся за дело независимости Трансвааля. Распоряжайтесь нами, как взрослыми солдатами, исполняющими свой долг.
— Именно это я и делаю! Приказываю вам отрезать отступление бронепоезду и взорвать мост. Действуйте немедленно! Ступайте, мой мальчик, и лишний раз оправдайте ваше славное прозвище.
Отдав честь генералу, Сорви-голова вышел. Он вихрем пронесся по лагерю, на который продолжали сыпаться снаряды англичан, собрал Молокососов, приказал им седлать коней и роздал каждому по пять динамитных патронов и бикфордовы шнуры с фитилями. На все это у него ушло не более десяти минут.
— Вперед! — скомандовал он.
Маленький экспедиционный отряд насчитывал сорок одного человека.
Сорванцы бешено скакали, ежеминутно рискуя сломать себе шею среди скал и рытвин, потому что единственными источниками света в этой кромешной тьме были звезды да вспышки пушечных выстрелов.
Но у добрых бурских лошадок такая уверенность и сила в шаге, ими руководит столь безошибочный инстинкт, что ни одна из них ни разу не только не упала, но даже не споткнулась. За пятнадцать минут они пробежали расстояние в четыре километра.
И вот Молокососы уже недалеко от железной дороги. В пятистах-шестистах метрах сверкают воды Моддера. Очертания местности, которую они в качестве разведчиков изъездили вдоль и поперек, настолько знакомы им, что, несмотря на темноту, юнцы узнают малейшие ее извилины. Спешились, не проронив ни слова. Чувствовалось, что англичане здесь так и кишат.
Десять Молокососов остались охранять лошадей. Остальные, захватив динамитные патроны, отправились пешими за своим командиром.
Они передвигались, словно истые индейцы, с бесконечными предосторожностями: ползли, останавливались, прятались то за скалой, то за кустарником и снова пускались в путь.
Бронепоезд находился всего в полутора километрах от них. Пушки его продолжали грохотать, оглушая Молокососов. По железнодорожному полотну сновали какие-то тени, вырисовывались силуэты часовых, расставленных попарно, с промежутками от полутораста до двухсот метров.
Отважные сорванцы с поразительной быстротой и самообладанием прямо голыми руками принялись копать ямки под рельсами. Сорви-голова насыпал в патроны порох, вставлял в них шнуры с фитилями и вместе с Фанфаном укладывал их в ямки и прикрывал сверху землей.
Неосторожное движение, малейший удар по стальным рельсам — и все взорвется. От одной мысли об этом людей менее хладнокровных бросило бы в дрожь.
К тому же их каждую секунду могли заметить часовые. Правда, Молокососы работали лежа, плотно прижавшись к шпалам, с которыми они сливались.
Слава богу! Наконец-то уложены все патроны. Их целая сотня, каждый весом в сто граммов.
Десять килограммов динамита! Так встряхнет, что самим чертям тошно станет!
— Назад! — голосом тихим, как дыхание, скомандовал Сорви-голова.
Молокососы отступили на несколько шагов и припали к земле.
— Ты, Фанфан, останешься здесь, — продолжал Сорви-голова, — а я побегу на мост. Мне понадобится четверть часа, чтобы добраться туда и заложить там петарды note 71 . Когда услышишь взрыв, подожги фитили и беги. Понял?
— Да, хозяин.
— Если через четверть часа взрыва не будет, значит меня уже нет в живых. Ты все равно поджигай тогда… Скажешь Кронье — я сделал все что мог.
— Есть, хозяин!.. Только вот что я тебе скажу: взрывать-то взрывай, да не вздумай сам кокнуться. У меня сердце от горя лопнет.
— Молчи и выполняй! Сбор — после взрыва, у стоянки лошадей.
Отдав тот же приказ другим Молокососам, Сорви-голова принялся укладывать патроны в две провиантские сумки, по пятьдесят штук в каждую. Со стороны могло показаться, что он имеет дело не с динамитом, а с деревянными чурками — так быстро и уверенно он ими орудовал. Одну сумку через правое, другую через левое плечо, в каждой по пять килограммов динамита, и — в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
«Длинный Том»! Бедняга «Том»!
Казалось, что вместе с этой пушкой англичане искалечили душу сопротивления.
Люди теснились вокруг орудия, как возле смертельно раненного главнокомандующего. Отважный французский инженер Леон, словно врач, горестно исследовал повреждение.
— О, я вылечу ее, непременно вылечу! — сказал он, грозя кулаком англичанам, продолжавшим стрелять со стороны Моддера.
Кронье в это время сидел один в своей палатке. Склонившись над картой, он при свете свечи изучал малейшие извилины поля. Ему донесли о несчастье.
— Да разве вы не догадываетесь, откуда стреляют? — спросил он с невозмутимым спокойствием, которое никогда не покидало этого человека.
— Нет, генерал. В той стороне не было ни одной английской батареи.
— Значит, ее установили недавно, минут пять назад.
— Не понимаю, — ответил адъютант.
— А бронепоезд? Забыли?
— Ах да! Проклятый бронепоезд! — воскликнул адъютант.
— Его в таких случаях тихо подводят и останавливают на отрезке железнодорожного полотна, заранее намеченном для математически точного прицельного огня, — продолжал Кронье. — Морские орудия, которые шлют нам сейчас свои снаряды, установлены на специальных платформах и наведены под известным углом, тоже предварительно выверенным. И вот результат!
— Но что же делать, генерал?
— Надо раз и навсегда захватить крепость на колесах. Для этого необходимо разрушить позади нее железнодорожный путь. А еще лучше снова взорвать мост через Моддер.
— Немедленно? — спросил адъютант.
— Да. Но у нас едва хватит людей для защиты позиций, в случае если бы англичанам вздумалось возобновить наступление. А это вполне возможно, потому что нападение бронепоезда — не что иное, как диверсия с целью отвлечь наше внимание. Враг полагает, что нас гораздо больше. Ах, если б у меня было десять тысяч солдат!
— Но ведь для этого рискованного дела вполне достаточно нескольких решительных людей, — возразил адъютант.
— Правильно. Только где найти таких людей?
— А Молокососы? А их командир Сорви-голова? — сказал адъютант.
— Дети! — воскликнул генерал. — Да, дети, но смелые, как львы, и хитрые, как обезьяны!
Подумав немного, генерал согласился:
— Хорошо. Позовите сюда капитана Сорви-голова.
— Слушаю, генерал!
Через несколько минут адъютант вернулся в сопровождении отважного француза.
Жан стоял перед знаменитым главой бурских войск, почтительно вытянувшись по-военному, но, как всегда, уверенный в себе и сохраняя чувство собственного достоинства.
Кронье устремил на него ясный и твердый, как сталь, свой единственный глаз и без дальних околичностей спросил:
— Сколько людей в вашем распоряжении?
— Сорок, генерал.
— Можно на них положиться?
— Как на меня самого, генерал.
— Умеете обращаться с динамитом?
Жан вспомнил о своих странствиях по Клондайку, где ему чуть ли не ежедневно приходилось прибегать к динамиту, и, не колеблясь, ответил:
— Да, генерал, и уже давно.
— В таком случае, у меня есть для вас трудное, почти невыполнимое поручение.
— Если только трудное — считайте, что оно уже выполнено. Если невыполнимое — то либо оно будет выполнено, либо мы сами погибнем.
— Дело не в том, чтобы умереть, дело в том, чтобы успешно выполнить поручение.
— Слушаю, генерал!
— Я не обещаю вам за это ни звания, ни почестей, ни даже награды.
— А мы и не продаем своей крови, генерал. Мы сражаемся за дело независимости Трансвааля. Распоряжайтесь нами, как взрослыми солдатами, исполняющими свой долг.
— Именно это я и делаю! Приказываю вам отрезать отступление бронепоезду и взорвать мост. Действуйте немедленно! Ступайте, мой мальчик, и лишний раз оправдайте ваше славное прозвище.
Отдав честь генералу, Сорви-голова вышел. Он вихрем пронесся по лагерю, на который продолжали сыпаться снаряды англичан, собрал Молокососов, приказал им седлать коней и роздал каждому по пять динамитных патронов и бикфордовы шнуры с фитилями. На все это у него ушло не более десяти минут.
— Вперед! — скомандовал он.
Маленький экспедиционный отряд насчитывал сорок одного человека.
Сорванцы бешено скакали, ежеминутно рискуя сломать себе шею среди скал и рытвин, потому что единственными источниками света в этой кромешной тьме были звезды да вспышки пушечных выстрелов.
Но у добрых бурских лошадок такая уверенность и сила в шаге, ими руководит столь безошибочный инстинкт, что ни одна из них ни разу не только не упала, но даже не споткнулась. За пятнадцать минут они пробежали расстояние в четыре километра.
И вот Молокососы уже недалеко от железной дороги. В пятистах-шестистах метрах сверкают воды Моддера. Очертания местности, которую они в качестве разведчиков изъездили вдоль и поперек, настолько знакомы им, что, несмотря на темноту, юнцы узнают малейшие ее извилины. Спешились, не проронив ни слова. Чувствовалось, что англичане здесь так и кишат.
Десять Молокососов остались охранять лошадей. Остальные, захватив динамитные патроны, отправились пешими за своим командиром.
Они передвигались, словно истые индейцы, с бесконечными предосторожностями: ползли, останавливались, прятались то за скалой, то за кустарником и снова пускались в путь.
Бронепоезд находился всего в полутора километрах от них. Пушки его продолжали грохотать, оглушая Молокососов. По железнодорожному полотну сновали какие-то тени, вырисовывались силуэты часовых, расставленных попарно, с промежутками от полутораста до двухсот метров.
Отважные сорванцы с поразительной быстротой и самообладанием прямо голыми руками принялись копать ямки под рельсами. Сорви-голова насыпал в патроны порох, вставлял в них шнуры с фитилями и вместе с Фанфаном укладывал их в ямки и прикрывал сверху землей.
Неосторожное движение, малейший удар по стальным рельсам — и все взорвется. От одной мысли об этом людей менее хладнокровных бросило бы в дрожь.
К тому же их каждую секунду могли заметить часовые. Правда, Молокососы работали лежа, плотно прижавшись к шпалам, с которыми они сливались.
Слава богу! Наконец-то уложены все патроны. Их целая сотня, каждый весом в сто граммов.
Десять килограммов динамита! Так встряхнет, что самим чертям тошно станет!
— Назад! — голосом тихим, как дыхание, скомандовал Сорви-голова.
Молокососы отступили на несколько шагов и припали к земле.
— Ты, Фанфан, останешься здесь, — продолжал Сорви-голова, — а я побегу на мост. Мне понадобится четверть часа, чтобы добраться туда и заложить там петарды note 71 . Когда услышишь взрыв, подожги фитили и беги. Понял?
— Да, хозяин.
— Если через четверть часа взрыва не будет, значит меня уже нет в живых. Ты все равно поджигай тогда… Скажешь Кронье — я сделал все что мог.
— Есть, хозяин!.. Только вот что я тебе скажу: взрывать-то взрывай, да не вздумай сам кокнуться. У меня сердце от горя лопнет.
— Молчи и выполняй! Сбор — после взрыва, у стоянки лошадей.
Отдав тот же приказ другим Молокососам, Сорви-голова принялся укладывать патроны в две провиантские сумки, по пятьдесят штук в каждую. Со стороны могло показаться, что он имеет дело не с динамитом, а с деревянными чурками — так быстро и уверенно он ими орудовал. Одну сумку через правое, другую через левое плечо, в каждой по пять килограммов динамита, и — в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69