Когда она вернулась после той ужасной ночи, ей показалось, что графиня выглядит слегка пристыженной, понимая, видимо, что, выставив Ориссу из ее родного дома, она зашла слишком далеко.
И отец и мачеха не сказали ни слова о том, что Орисса провела ночь вне дома, а когда приехал Чарльз, графиня заняла явно оборонительную позицию.
— Мне кажется, — обвиняюще сказала она, — хотя бы из вежливости стоило спросить разрешения у вашего отца, а также у меня, прежде чем отправлять Ориссу к ее дяде.
Чарльз с отвращением посмотрел на краснощекую толстуху, которая, увы, носила фамилию его отца.
— Совершенно очевидно, что она не может оставаться здесь и терпеть от вас такие унижения, какие ей пришлось пережить позавчера вечером, — ответил он.
— Я делала все, что могла, для вашей сестры! — гневно воскликнула графиня. — Если она вздумала рассказывать обо мне небылицы, то уверяю вас, в ее вымыслах нет ни капли правды!
Чарльз не удостоил ее ответом, и графиня воинственно продолжала:
— Я намерена предотвратить отъезд Ориссы. Вы не ее опекун, ее отец жив, и, если он велит ей остаться, ей придется послушаться.
— Будьте уверены в одном, — твердо проговорил Чарльз, — я не позволю Ориссе задерживаться под этим кровом ни одного дня, независимо от того, что вы скажете или сделаете.
Оставив графиню, он пошел искать отца и нашел его в малой гостиной в дальней части дома, где тот сидел наедине с бутылкой.
Час был ранний, и граф пока был еще сравнительно трезв — когда они прощались, Орисса ясно почувствовала: ему искренне жаль расставаться с ней.
То ли из-за этого, то ли потому, что он стыдился поведения своей жены, но он так расщедрился, что дал Ориссе пять фунтов. Их она приняла с огромной благодарностью.
Накануне вместе с запиской Чарльз прислал ей двадцать фунтов, и она, хотя и сомневалась в правильности своего поступка, все же потратила несколько фунтов на ткани, чтобы в дороге сшить себе новые платья.
Она купила несколько отрезов очень недорогого, но хорошенького муслина. Она понимала, что не может приехать в Индию в том, что у нее было, и, уж конечно, ей не хотелось смущать дядю потрепанным видом своего гардероба.
Полковник Гобарт слыл человеком состоятельным, и Орисса, уверенная в его щедрости, не сомневалась — раз она поселится в его доме, у нее будет достаточно денег, чтобы обновить свой гардероб. Но пока она стыдилась своей ветхой одежды.
Все, что она носила, было сшито ее руками, кроме одного вечернего платья, приобретенного полгода тому назад. Первый туалет, купленный после двух— или трехлетнего перерыва.
Как удивительно много, думала она, можно сделать с несколькими ярдами лент и кружев, если только искусно владеть иголкой!
Получив отцовский подарок, она не пожалела о том, что была чуточку расточительна, покупая то немногое, что ей приглянулось.
Теперь ей будет чем заняться на борту корабля, а яркий муслин как нельзя лучше подходил для индийской жары.
Ее дорожная одежда — шерстяное платье цвета индиго и такой же плащ — была сильно изношена. Орисса опасалась, что люди станут обращать на это внимание, — она не понимала, что любой взглянувший на нее увидит только живость ее глаз, радость ее улыбки и великолепную магнолиевую белизну ее кожи.
— Берегите себя, — прощаясь, попросил Чарльз.
Со ступенек вокзала она последний раз помахала ему рукой и, повернувшись, пошла вслед за носильщиком, который катил тележку с ее багажом.
Проводив взглядом сестру, Чарльз приказал вознице:
— Теперь в Веллингтонские казармы.
Когда кеб тронулся, Чарльз стал думать о себе и мечтать о предстоящем ему вскоре путешествии.
Только на борту корабля Орисса сообразила, что не удосужилась напомнить брату о необходимости послать телеграмму дяде сразу после отплытия корабля.
Они сочли разумным повременить с отправкой телеграммы, пока Орисса действительно не покинет Англию, на случай если вдруг полковник Гобарт посоветует отложить поездку или вовсе станет возражать против приезда племянницы.
— Когда вы окажетесь в открытом море, он уже ничего не сможет изменить, — уверял сестру Чарльз.
— Вы действительно считаете, что я ему нужна? — с тревогой спросила Орисса.
Ее вдруг охватил страх. Неужели она ошиблась, позволив убедить себя, что дядя будет рад ее видеть?
— Я уверен, что нужна! — воскликнул Чарльз. — Но рисковать мы, конечно же, не будем. Как только корабль выйдет в море — но не раньше! — я пошлю ему телеграмму.
Больше они к этому вопросу не возвращались. Вообще-то Орисса хотела напомнить брату о телеграмме, но ей казалось, что в этом нет особой необходимости.
Чарльз, несмотря на свою общеизвестную забывчивость, не мог упустить из виду столь важный факт.
Орисса отбросила все свои тревоги, радуясь предстоящему путешествию.
Она постаралась выглядеть как можно скромнее и респектабельнее, когда генерал и леди Кричли, поднявшись на борт, послали за ней стюарда, приглашая прийти к ним в каюту.
«Дорунда», отправляющаяся в Индию, была кораблем новейшей конструкции. Ее черный корпус под полным парусным вооружением с четырьмя мачтами имел также и гребной винт.
Орисса не пробыла на борту и десяти минут, а стюард уже с гордостью хвастался ей, что корабельные машины отвечают всем современным требованиям и что при полной мощности котлов судно на испытаниях в Клайде развивало скорость до пятнадцати с лишним узлов.
Больше всего Ориссу порадовало то, что на корабле все было приспособлено для удобства пассажиров. Да, этот корабль сильно отличался от того, на котором она возвращалась из Индии шесть лет назад.
В длинном крытом пространстве под спардеком с каждого борта располагалось два ряда кают первого класса с койками на девяносто пять пассажиров.
Отдельные каюты, одну из которых занимала она и ее подопечный, были устроены так, что верхние койки складывались и убирались, а нижние, разделяясь надвое, превращались в сиденья, и между ними можно было поставить стол.
Таким образом в дневное время каюта размерами девять футов на шесть могла стать гостиной.
А кают-компании, простирающиеся из конца в конец вдоль всей верхней палубы, произвели на девушку огромное впечатление.
— В ресторанном зале для всех есть места; столы — в центре и по бокам, — гордо сообщил Ориссе стюард, — обедать могут сесть сразу все сто пассажиров.
Еще более поразительным было то, что корабль ночью освещался ослепительными электрическими лампами. Кроме этого чуда имелись еще орган и отличный рояль, но что больше всего восхитило Ориссу, так это элегантный резной шкаф с тремя сотнями книжных томов.
Она не была на палубах второго и третьего классов, но ей сказали, что и там царит необыкновенный порядок и уют.
— Это очень большой корабль, — постоянно твердил ей малыш Нейл после того, как она взяла его на свое попечение. И ей пришлось согласиться, что это действительно был большой корабль, самый большой, какой она когда-либо видела.
Генерал, как и следовало ожидать от военного человека, был крепким, худощавым, с прочной как пергамент кожей.
Он держал себя необычайно властно, Орисса невольно подумала, что, даже стараясь быть любезным, он обращается с ней, как с новобранцем.
Леди Кричли внушала ей еще больший трепет.
Это была холодная, суровая женщина, из тех, которые в юности, вероятно, блистали красотой, но индийский климат основательно иссушил ее тело и выбелил волосы, хотя ей было немногим больше пятидесяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43