Плаваю с ними вперегонки, ныряю под них, они ныряют под меня. Обнимаю их, глажу, сажусь верхом, они норовят сесть верхом на меня. У меня синие губы, бледные мятые пальцы, весь я волглый, размякший, отсыревший. И замёрзший, потому что бассейн наш летний, вода без подогрева, а Чёрное море не считается со мной, может выдать и холодное течение. Позже вода будет потеплее, но с июля идут плановые работы, а я бесплановый, меня пустили из милости перед планом. Спасибо, что пустили. И дельфинов мне приготовили.
Двое их у меня: взрослая самка и детёныш, примерно шестимесячный, но для дельфинов это не маленький, всё равно что шестилетний мальчик. Самка обыкновенная — афалина. Почти все цетологи работают с афалинами — это стандарт. А детёныш особенный, с желтоватым теменем и жёлтыми узорами возле глаз. Я было обрадовался: думал, новый подвид, если не вид. Но афалина кормит его. Похоже, что это её сын. Альбинос, возможно.
Проявив минимум изобретательности, я назвал малыша Делем, Деликом, а мать его Финией. Дель и Финия. Впрочем, они не знают свои имена, оба высовываются на мой голос. Трудно говорить о характерах Дельфинов, но, по-моему, у Финии был женский характер, а у Делика — ребячий. Он был неловок (для дельфина), игрив, неосторожен, жадно любопытен и бесцеремонен. В играх увлекался, кусал меня всерьёз, быстро усваивал новое, но быстро и утомлялся, начинал отлынивать и упрямиться. Финия же усваивала гораздо туже, но, научившись, повторяла упражнения безотказно и неутомимо, сколько бы я ни просил. А сначала долго дичилась, даже мешала мне, отзывала Деля в дальний угол бассейна. Да, отзывала! Что тут удивительного? Призыв — это ещё не язык. Но, убедившись, что я ласков с её младенцем, в конце концов признала меня и даже привязалась. Но только ко мне. Только у меня брала рыбу, только со мной играла. По суткам не ела, если я отлучался.
И не мог я отлучаться в результате.
Где-то за вице-вулканом лежал курортный городок, пропахший кипарисами, там был многобалконный пансионат, туристская база с автостоянкой, пляжи с навесами и дощатыми лежаками. И на каком-то лежаке, расстелив поролоновый коврик, загорало моё совершенство, сознающее своё совершенство, прикрыв бумажкой нос, чтобы не облупился. И наверное, толпились вокруг совершенства молодые со-пляжники (это уже не крымский термин — одесский).
“Девушка, сколько же можно лежать на солнце? Пошли купаться”.
“А если не хочется?”
“Вода чудесная, как парное молоко. И знаете, вчера я видел дельфинов у самого буйка”.
“И что они вам рассказывали?”
Все знают, что дельфины разговаривают, все это знают, кроме цетологов. А цетологи уже двадцать лет бьются-бьются, не могут расшифровать дельфиний язык. Дельфины трещат, щёлкают, свистят, лают, фыркают, даже произносят что-то похожее на слова. Лилли послышалось: “С нами сыграли скверную шутку”. По-английски это звучит “Дзэтдзэтрик” — неотличимо от скрипа. Другие исследователи слышали другие слова. Однако и попугаи повторяют человеческую речь. Понимают ли — вот в чём вопрос.
Последнее наблюдение: у дельфинов пятичленная речь, у людей четырехчленная — звук-слог-слово-фраза. Что может быть пятым: дозвук или сверхфраза? И все моднее в науке позиция непознаваемости: дескать, у дельфинов принципиально иная психология, человеку не понять их нипочём. Увы, с таких позиций вообще невозможно заниматься наукой.
Хорошо в науке зачинателю, первопроходцу. Неведомо все, даже трудности неведомы. Вступаешь на нехоженые просторы, исполненный надежды на лёгкую победу. И действительно, бывают иногда и лёгкие победы. Природа не обязана городить трудности. И даже если до победы далеко, каждый шаг ценен. Я, к сожалению, не зачинатель, я продолжатель. Передо мной длинный список пионеров и длинный перечень неудач. Понять дельфиний язык не удалось, говорить же по-дельфиньи человек не может, потому что они слышат ультразвук до 170 тысяч герц (мы — до 20 тысяч), вероятно, и объясняются ультразвуками. Итак, будучи продолжателем, я обязан предложить что-нибудь новенькое, неиспробованное. Понять не удалось, говорить не удаётся, научить человеческому языку не удалось. Я решил попробовать нечто промежуточное: не человечий язык и не дельфиний, а специально придуманный код: смысл наш, фонетика дельфинья, такое, что им произносить удобно. Я записываю их свисты и даю значение. Такой-то свист — кольцо, такой-то — рыба, такое-то фырканье — мяч. Проигрываю на магнитофоне (специальном, ультразвуковом) и показываю. Это рыба!
Опыт № 17.
Изучение слова “рыба”.
Даю ультразвук широкополосный, от 80 до 90 тысяч герц.
Показываю здоровущего палтуса. Зрительное подтверждение.
Произношу словами “рыба, рыба”. Голосовое подтверждение. Вкусовое подтверждение. Кормлю.
Ультразвук.
Высунули морду. Ждут добавки.
Кормлю. Подтверждение.
Совсем другие звуки.
Высунули морды. Ждут. Показываю пустые руки. Спрашиваю: “Что хотите?”
Теперь им надо просвистеть.
Молчат. Трещат что-то невразумительное.
Не поняли. Повторяю…
Опыт № 18, № 19, № 20… № 120…
И все ближе 1 июля, день, когда я обязан освободить бассейн для плановых работ.
И нет толку. Ни намёка на успех. Я начинаю сомневаться в собственной методике. Удачно ли я составил словарик для дельфинов? В конце концов, я цетолог, а не лингвист Я обучаю их слову “рыба”. Казалось бы, самое нужное для них слово. Но есть ли у дельфинов такое обобщённое понятие? Где-то читал я, что на Севере у оленеводов только одно слово для зеленого и синего цвета, но двадцать терминов для оттенков серой масти оленей. Может, и у дельфинов нет слова “рыба”, взамен его сотня слов для съедобных пород, отдельно для крупных, способных насытить, и для мелочи, за которой не стоит гоняться, для рыб лежачих, плывущих, быстро плывущих. И как мне объяснить им глаголы, начиная с самых необходимых: “хотеть”, “мочь”? Как спросить: “Хотите ли вы?” и “Что вы хотите?”
Вечерний курорт напоён пряным ароматом разогретых кипарисов. Гремит оркестр на танцплощадке, шаркают многочисленные подмётки. Из тёмных кустов доносятся отчаянные вопли. Не надо кидаться на помощь — это под открытым небом идёт кино. У чёрной воды чёрные силуэты парочек, сидят в обнимку, слушают романтичный шёпот засыпающего моря.
А где моё совершенство?
Некогда, некогда! Я приехал на почту, чтобы созвониться с Гелием. Не знает ли мой всеобъемлющий друг толкового лингвиста в Крыму?
— Надо свести вас с ББ, — говорит Гелий, не задумываясь ни на секунду. — Когда вы будете в Феодосии? Давайте встретимся на автостанции, я вас провожу.
Выдумывают себе заботы некоторые.
Разве люди обо всём договорились между собой? Зачем им ещё с дельфинами разговаривать?
5
Феодосия город небольшой, компактный, все тут сконцентрировано. В самом центре — порт, корабли на рейде, тут же вокзал, пути на самом берегу; рельсы отрезают пляж от нарядных санаториев. И тут же городской сад с аттракционами, дом-музей Айвазовского, чуть в сторону крикливо-пёстрый южный рынок, а за ним голые серые холмы. И тут же в центре, в старом доме с вычурными кариатидами, стиль купеческого модерна, проживал Борис Борисович.
Он жил постоянно, лет уже двадцать, как переселился на юг, жил именно в этом доме и в этой комнате, но при первом посещении казалось, что человек приехал только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Двое их у меня: взрослая самка и детёныш, примерно шестимесячный, но для дельфинов это не маленький, всё равно что шестилетний мальчик. Самка обыкновенная — афалина. Почти все цетологи работают с афалинами — это стандарт. А детёныш особенный, с желтоватым теменем и жёлтыми узорами возле глаз. Я было обрадовался: думал, новый подвид, если не вид. Но афалина кормит его. Похоже, что это её сын. Альбинос, возможно.
Проявив минимум изобретательности, я назвал малыша Делем, Деликом, а мать его Финией. Дель и Финия. Впрочем, они не знают свои имена, оба высовываются на мой голос. Трудно говорить о характерах Дельфинов, но, по-моему, у Финии был женский характер, а у Делика — ребячий. Он был неловок (для дельфина), игрив, неосторожен, жадно любопытен и бесцеремонен. В играх увлекался, кусал меня всерьёз, быстро усваивал новое, но быстро и утомлялся, начинал отлынивать и упрямиться. Финия же усваивала гораздо туже, но, научившись, повторяла упражнения безотказно и неутомимо, сколько бы я ни просил. А сначала долго дичилась, даже мешала мне, отзывала Деля в дальний угол бассейна. Да, отзывала! Что тут удивительного? Призыв — это ещё не язык. Но, убедившись, что я ласков с её младенцем, в конце концов признала меня и даже привязалась. Но только ко мне. Только у меня брала рыбу, только со мной играла. По суткам не ела, если я отлучался.
И не мог я отлучаться в результате.
Где-то за вице-вулканом лежал курортный городок, пропахший кипарисами, там был многобалконный пансионат, туристская база с автостоянкой, пляжи с навесами и дощатыми лежаками. И на каком-то лежаке, расстелив поролоновый коврик, загорало моё совершенство, сознающее своё совершенство, прикрыв бумажкой нос, чтобы не облупился. И наверное, толпились вокруг совершенства молодые со-пляжники (это уже не крымский термин — одесский).
“Девушка, сколько же можно лежать на солнце? Пошли купаться”.
“А если не хочется?”
“Вода чудесная, как парное молоко. И знаете, вчера я видел дельфинов у самого буйка”.
“И что они вам рассказывали?”
Все знают, что дельфины разговаривают, все это знают, кроме цетологов. А цетологи уже двадцать лет бьются-бьются, не могут расшифровать дельфиний язык. Дельфины трещат, щёлкают, свистят, лают, фыркают, даже произносят что-то похожее на слова. Лилли послышалось: “С нами сыграли скверную шутку”. По-английски это звучит “Дзэтдзэтрик” — неотличимо от скрипа. Другие исследователи слышали другие слова. Однако и попугаи повторяют человеческую речь. Понимают ли — вот в чём вопрос.
Последнее наблюдение: у дельфинов пятичленная речь, у людей четырехчленная — звук-слог-слово-фраза. Что может быть пятым: дозвук или сверхфраза? И все моднее в науке позиция непознаваемости: дескать, у дельфинов принципиально иная психология, человеку не понять их нипочём. Увы, с таких позиций вообще невозможно заниматься наукой.
Хорошо в науке зачинателю, первопроходцу. Неведомо все, даже трудности неведомы. Вступаешь на нехоженые просторы, исполненный надежды на лёгкую победу. И действительно, бывают иногда и лёгкие победы. Природа не обязана городить трудности. И даже если до победы далеко, каждый шаг ценен. Я, к сожалению, не зачинатель, я продолжатель. Передо мной длинный список пионеров и длинный перечень неудач. Понять дельфиний язык не удалось, говорить же по-дельфиньи человек не может, потому что они слышат ультразвук до 170 тысяч герц (мы — до 20 тысяч), вероятно, и объясняются ультразвуками. Итак, будучи продолжателем, я обязан предложить что-нибудь новенькое, неиспробованное. Понять не удалось, говорить не удаётся, научить человеческому языку не удалось. Я решил попробовать нечто промежуточное: не человечий язык и не дельфиний, а специально придуманный код: смысл наш, фонетика дельфинья, такое, что им произносить удобно. Я записываю их свисты и даю значение. Такой-то свист — кольцо, такой-то — рыба, такое-то фырканье — мяч. Проигрываю на магнитофоне (специальном, ультразвуковом) и показываю. Это рыба!
Опыт № 17.
Изучение слова “рыба”.
Даю ультразвук широкополосный, от 80 до 90 тысяч герц.
Показываю здоровущего палтуса. Зрительное подтверждение.
Произношу словами “рыба, рыба”. Голосовое подтверждение. Вкусовое подтверждение. Кормлю.
Ультразвук.
Высунули морду. Ждут добавки.
Кормлю. Подтверждение.
Совсем другие звуки.
Высунули морды. Ждут. Показываю пустые руки. Спрашиваю: “Что хотите?”
Теперь им надо просвистеть.
Молчат. Трещат что-то невразумительное.
Не поняли. Повторяю…
Опыт № 18, № 19, № 20… № 120…
И все ближе 1 июля, день, когда я обязан освободить бассейн для плановых работ.
И нет толку. Ни намёка на успех. Я начинаю сомневаться в собственной методике. Удачно ли я составил словарик для дельфинов? В конце концов, я цетолог, а не лингвист Я обучаю их слову “рыба”. Казалось бы, самое нужное для них слово. Но есть ли у дельфинов такое обобщённое понятие? Где-то читал я, что на Севере у оленеводов только одно слово для зеленого и синего цвета, но двадцать терминов для оттенков серой масти оленей. Может, и у дельфинов нет слова “рыба”, взамен его сотня слов для съедобных пород, отдельно для крупных, способных насытить, и для мелочи, за которой не стоит гоняться, для рыб лежачих, плывущих, быстро плывущих. И как мне объяснить им глаголы, начиная с самых необходимых: “хотеть”, “мочь”? Как спросить: “Хотите ли вы?” и “Что вы хотите?”
Вечерний курорт напоён пряным ароматом разогретых кипарисов. Гремит оркестр на танцплощадке, шаркают многочисленные подмётки. Из тёмных кустов доносятся отчаянные вопли. Не надо кидаться на помощь — это под открытым небом идёт кино. У чёрной воды чёрные силуэты парочек, сидят в обнимку, слушают романтичный шёпот засыпающего моря.
А где моё совершенство?
Некогда, некогда! Я приехал на почту, чтобы созвониться с Гелием. Не знает ли мой всеобъемлющий друг толкового лингвиста в Крыму?
— Надо свести вас с ББ, — говорит Гелий, не задумываясь ни на секунду. — Когда вы будете в Феодосии? Давайте встретимся на автостанции, я вас провожу.
Выдумывают себе заботы некоторые.
Разве люди обо всём договорились между собой? Зачем им ещё с дельфинами разговаривать?
5
Феодосия город небольшой, компактный, все тут сконцентрировано. В самом центре — порт, корабли на рейде, тут же вокзал, пути на самом берегу; рельсы отрезают пляж от нарядных санаториев. И тут же городской сад с аттракционами, дом-музей Айвазовского, чуть в сторону крикливо-пёстрый южный рынок, а за ним голые серые холмы. И тут же в центре, в старом доме с вычурными кариатидами, стиль купеческого модерна, проживал Борис Борисович.
Он жил постоянно, лет уже двадцать, как переселился на юг, жил именно в этом доме и в этой комнате, но при первом посещении казалось, что человек приехал только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11