https://www.dushevoi.ru/products/mebel-dlja-vannoj/shkaf-pod-rakovinu/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Долгая и запутанная история Первого Сокращения известна в наши дни только узкому кругу специалистов, которые в своих работах опираются преимущественно на монументальную 23-томную «Историю Северных цивилизаций» Равенсбургера и Дикинсона. Труд этот служит источником бесценной, но, по мнению некоторых, не всегда достоверной информации; считается, в частности, что в нём уделено излишнее место реляции Хорса, в которой, согласно Пенроузу, отразились не столько подлинные исторические факты, сколько влияние литературной традиции «песней о деяниях» и пристрастие автора к старинным стихотворным размерам. Особенно резкой критике он подвергает, например, следующий отрывок:
Три на Севере острова есть, стеснённые льдами;
Места их не назовут видных учёных труды.
Мёртвые материки снова встают из воды,
Море же в землю ушло недоступными смертным путями.
Бродят теперь, говорят, звездочёты по нашим дорогам,
Вечную славу поют Альфе Центавра они.
Кровью былых королей осеняют грядущие дни
И возвещают приход гиперборейского Бога.
Данный фрагмент, полагает он, вступает в очевидное противоречие со всем, что нам известно об истории климата на Земле. Однако более обстоятельные исследования показали, что начало крушения человеческих цивилизаций сопровождалось внезапными и непредсказуемыми колебаниями температуры. Собственно Первое Сокращение, то есть таяние ледников после взрыва двух термоядерных бомб на Северном и Южном полюсе, осуществлённого с целью затопить весь азиатский континент, кроме Тибета, и тем самым сократить население Земли в двадцать раз, произошло лишь столетие спустя.
Другие историки в своих работах наглядно показали, что начало этого смутного периода ознаменовалось возвратом к верованиям и типам поведения, восходящим к далёкому фольклорному прошлому западного человечества, — таким, как астрология, магия, ведовство, приверженность к сословной иерархии династического типа. Крах цивилизаций, по крайней мере на начальном этапе, когда шло воссоздание сельских и городских племён, восстанавливались варварские культы и обычаи, во многом напоминал предсказания, содержавшиеся в целом ряде научно-фантастических романов конца XX века. Людей ожидало будущее, полное дикости и насилия, и многие осознали это прежде, чем начались первые мятежи; некоторые публикации, например в «Металь юрлан», свидетельствуют о поразительной прозорливости в этом плане. Однако люди, хотя и знали многое заранее, не сумели не только что-то предпринять, но даже наметить какой-либо выход. Человечеству, учит Верховная Сестра, суждено было избыть свой удел и пройти путём насилия до самого конца — вплоть до самоуничтожения; его не могло спасти ничто, даже в том невероятном случае, если бы его спасение могло считаться желательным. Компактное сообщество неолюдей, которое обитало в анклавах, защищённых надёжной системой безопасности, и обладало надёжной репродуктивной системой, а также автономной сетью коммуникаций, судя по всему, без особого труда перенесло этот сложный период. С той же лёгкостью оно пережило и Второе Сокращение, вызванное Великой Засухой. Предохраняя от уничтожения и распыления всю совокупность накопленных человечеством знаний и по необходимости, умеренно, дополняя их, оно сыграло в истории примерно ту же роль, что и монастыри на протяжении всего Средневековья, с той единственной разницей, что его целью было отнюдь не подготовить грядущее возрождение человечества, но, напротив, создать все возможные условия для его полного истребления.
В течение следующих трех дней мы шли по белому выжженному плато с чахлой растительностью; вода и дичь здесь попадались редко, и я решил свернуть к востоку, отклониться от края расселины. Следуя по течению Гуардаля, мы добрались до водохранилища Сан-Клементе, а потом с наслаждением вступили под сень прохладных, полных дичи лесов Сьерра-де-Сегура. Чем дальше мы продвигались вперёд, тем лучше я осознавал тот факт, что моё биохимическое строение придаёт мне исключительную сопротивляемость и способность к адаптации в любой среде, не имеющую себе равных в животном мире. До сих пор мне ни разу не попадались следы крупных хищников, и если я по вечерам, разбив лагерь, зажигал костёр, то скорее затем, чтобы отдать дань древней человеческой традиции. В Фоксе с поразительной быстротой просыпались атавистические привычки, свойственные собаке с тех самых пор, как она решила стать спутницей человека, — за много тысячелетий до того, как она вновь заняла своё место рядом с неолюдьми. С вершин спускалась прохлада, мы сидели на высоте около двух тысяч метров, и Фокс смотрел на огонь, а потом ложился у моих ног, глядя на тлеющие уголья. Я знал, что он будет спать вполглаза, готовый вскочить при первых же признаках опасности, убивать и умирать, если нужно, защищая своего хозяина и очаг. Я очень внимательно читал повесть Даниеля1, однако так до конца и не понял, что люди имели в виду под любовью, не смог уловить всех многочисленных и противоречивых смыслов, которые они вкладывали в это слово; я понял грубый натурализм и беспощадность сексуальной схватки, понял невыносимую боль одиночества на эмоциональном уровне, но все равно не мог постичь, что именно питало их надежду прийти к некоему синтезу всех этих разнонаправленных устремлений. Однако за те недели, что мы путешествовали по сьеррам в глубине Испании, я почувствовал себя как никогда близким к любви — в самом возвышенном смысле, какой они придавали этому слову; никогда я не был так близок к тому, чтобы самому испытать «высшее на свете счастье», по выражению Даниеля1 в его последнем стихотворении, и понимал, что ностальгия по этому чувству вполне могла заставить Марию23 пуститься в далёкую, через всю Атлантику, дорогу. Честно говоря, я и сам отправился в столь же сомнительный путь, но теперь конечная цель стала мне безразлична: в сущности, я хотел лишь снова и снова шагать с Фоксом по лугам и горам, просыпаться по утрам и купаться в ледяной реке, а потом обсыхать на солнце и сидеть вместе у вечернего костра при свете звёзд. Я достиг состояния невинности, самодостаточного и бесконфликтного, у меня не осталось ни целей, ни задач, моя индивидуальность растворялась в нескончаемой череде дней; я был счастлив.
Миновав Сьерра-де-Сегура, мы вступили в Сьерра-де-Алькарас, расположенную на меньшей высоте; я перестал вести точный счёт дням, проведённым в путешествии, но когда вдали завиднелся Альбасете, было, я думаю, самое начало августа. Стояла изнуряющая жара. Я далеко отклонился от расселины; теперь, чтобы вернуться к ней, мне пришлось бы двигаться точно на запад и пройти километров двести по плато Ла-Манчи, где негде было укрыться, а растительность полностью отсутствовала. Я мог также свернуть на север, к более лесистым районам, окружающим Куэнку, а потом пересечь Каталонию и дойти до Пиренейских хребтов.
За всё время моего неочеловеческого существования мне никогда не приходилось ни принимать решений, ни проявлять инициативу, данный процесс был мне совершенно чужд. Индивидуальная инициатива, учит Верховная Сестра в «Наставлениях в мирной жизни», есть матрица воли, привязанности и желания; развивая её мысль, Семеро Основоположников проделали огромный труд — составили исчерпывающую карту всех мыслимых жизненных ситуаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 сантехника Москва магазины адреса 

 керамогранит форест