Она вертела бокал в пальцах, сверкала глазами под шляпой, снова и снова оглядывала зал, один раз задержалась взглядом не мне и моем тренч-коат, но тотчас перевела взгляд и прощупала японцев. Ни Гамлет ни девушка в шляпе не обращали друг на друга никакого внимания. Каждый хотел чтобы его подобрали и куда-нибудь повели. В другую жизнь. Обедать. Танцевать. Впустили, пусть на немного, на ночь, на сутки в чужую жизнь.
«Эдуард, – взял меня за руку Леопольд, – Нам пора. Я зарезервировал стол в „Липпе“». «Подумай о том, что я тебе сказал» – поучительно обратился Леопольд опять к Юлиусу, и взяв с дивана короткую куртку на экзотическом меху неизвестного происхождения, влез в один рукав, потом во второй. Красивый и нервный Юлиус встал и смущенно молчал, теребя шарф.
Было десять тридцать вечера. Над бухарестским вокзалом клубился обильно сигаретный дым. Один из панк-японцев, толстый, выливал пиво в клетчатую кепку. Пришла большая компания состоящая из индивидуумов прямо противоположных стилей жизни и возрастов, от бюрократов средних лет в костюмах-тройках и при соответствующих лицах и галстуках, до… юноши в размалеванном стрелами плаще… Соединенная неизвестными узами компания стала усаживаться, устраивать гнездо с помощью двух бывших румынских графов благородно-зловещего вида в белых куртках.
«Good Luck, Юлиус» – пожелал я ему удачи. Юлиус улыбнулся. Формально. С Леопольдом они торопливо поцеловались. Мы вышли на мокрую улицу и пересекли бульвар Сен-Жермэн.
«Юлиус милый, но он дурак – сказал Леопольд убежденно, когда мы вошли в «Липп». – Когда-то он был моим любовником… Я правда его никогда не любил, – поморщился Леопольд и продолжал, остановившись среди зала. – Лет пять назад Юлиус открыл галерею. У него очевидно есть определенный торговый талант, он быстро сделал большие деньги. Но год назад он внезапно закрыл дело и продал галерею. Сумасшедший Юлиус, видишь ли Эдуард, решил стать писателем… – Леопольд саркастически рассмеялся. – Ему 37 лет и он до сих пор не знает, кем же собственно он хочет быть в жизни, мечется от одного увлечения к другому. Он любит искусство, Эдуард, но он напрасно обольщается, я думаю он совсем не творческий человек… Вырожденцы не способны к творчеству.»
«Мне кажется, он из хорошей семьи? – предположил я, – Аристократ, очевидно приставка „дэ“ и все такое прочее?»
«У тебя, Эдуард, как и подобает сыну советского коммуниста и человеку со свежей кровью, явная слабость по отношению к приставке „дэ“. – Леопольд засмеялся и кивнул кому-то в зале. – От этого ты и спал с Диан, признайся?»
Он пожалел меня и обтекаемо назвал «человеком со свежей кровью». Мог бы назвать и плебеем, или простолюдином, или дворнягой. «С Диан я спал из любопытства. Я ее изучал».
«Что?» – обернулся он. Мы наконец добрались до седого мэтрдотеля.
«Еще несколько минут, пожалуйста, – сказал мэтр. – Стол для вас накрывают». «Кто это? – востребовал Леопольд у мэтра, схватив его за руку. Глазами Леопольд указал на прошедших в обеденный зал двух темноволосых женщин средних лет. – Не греческая ли это актриса… забыл имя…?».
Лицо мэтра изобразило глубочайшую сосредоточенность. Затем из глубины своих шестидесяти лет он выудил искомое. «Папп?» – спросил он Леопольда неуверенно.
«Пирр?» – спросил Леопольд мэтра неуверенно.
«А с ней принцесса греческая!» – закончил мэтр ликующе, и удалился. Его позвали и он пошел проконтролировать какое-то действие своего персонала.
Он тотчас вернулся и провел нас к столу. Стол стоял посреди большой ресторанной дороги, В центре. Мы уселись рядком на кожаный диванчик, и мэтр задвинул нас столом, при этом стукнув меня по коленке.
«Ну… – Леопольд, заказав бутылку неизвестного мне вина, разглядывал меню. – Ты все еще спишь с Диан иногда?» И Леопольд тончайше улыбнулся. Он считает, что спать с Диан – признак плохого тона. Он меня всегда подъебывает Диан.
«Нет. Я не видел ее уже несколько месяцев. Мне хватает забот с Наташей.»
«Эдуард, почему ты не найдешь себе мужчину? – заметил Леопольд, блуждая глазам по меню. – Как долго ты не спал с мужчиной? Можешь найти себе мужчину с приставкой „дэ“. И не алкоголика, как Диан или твоя дикарка.» – Он хихикнул.
«Леопольд! – взмолился я. – Никого я не хочу больше находить. Уже нашел. Хватит. Личные отношения требуют массы времени и внимания. Я устал. Любовь – это – full time occupation.
«Ага! Я тебе говорил Эдуард, что работать Пигмалионом очень тяжело. К тому же это неблагодарная работа. Что, твоя дикарка уже наставила тебе рога?»
«Леопольд! Что за выражения! Какие рога… Мы современные люди. Я мечтаю, чтобы она нашла себе большого и красивого самца и была бы с ним счастлива. А я бы остался один с моими рукописями, с моей гимнастикой, с моим куриным супом…»
«Хочешь заказать куриный суп? – озабоченно спросил Леопольд. – Я нс уверен что куриный суп есть у них в меню. Но я могу попросить мэтра.»
«Куриный суп есть у меня дома.»
Леопольд пожал плечами, подозвал официанта, заказал для нас салат с трюфелями как антрэ, вареную говядину в горчичном соусе, и повернулся ко мне. «Я очень рад тебя видеть опять, Эдуард. Ты единственный живой человек среди моих знакомых. Остальные – ходячие мертвецы.»
«Слишком сладко, Леопольд. Но все равно – спасибо за комплимент.» – В глазах Леопольда, я полагаю, я выгляжу этаким срочно прибывшим из недр народа Джек Лондоном, живым и энергичным, не затронутым европейским гниением и увяданием Джеком. Противоположностью гниению и увяданию – писателем со свежей кровью. Каждый видит, что хочет. Мне Леопольд представляется порой умирающим от декадентства Мефистофелем, соблазнительным и лукавым проводником по их миру, который теперь и мой мир.
«И ты очень хорошо выглядишь, – продолжал Леопольд, оглядывая меня так, как будто только что меня увидел. – Черное тебе очень к лицу. Великолепная куртка с громадными по моде плечами, но почему попугай?» (На моей куртке во всю спину распластался розово-белый хищник с мощным клювом).
«Попугай, Леопольд, – сильная птица. Клювом он разбивает такие орехи, какие человек раскалывает молотком. На Востоке попугай – символ разбоя и агрессивной силы, как на Западе орел.»
«Разбогател, покупаешь дорогие вещи.»
«Куртка подарена приятелем в Штатах, плечи я купил в БШВ и вшил их в куртку сам. Не забывай, что я работал портным, Леопольд.»
«Когда уже у тебя будут деньги, Эдуард?» Я пожал плечами.
«Будут, будут…» – ободрил он меня, хотя меня не нужно ободрять. Это я обычно ободряю Леопольда. Несмотря на его несомненную энергичность в реальном микромире Парижа, в больших вещах, как-то: смерть, любовь, цель жизни… Леопольд беспомощно путается и сомневается. У него бывают тяжелые депрессии. Иногда он звонит мне среди ночи и плаксиво просит увидеться. Обычно он приезжает на своей машине, забирает меня и мы сидим в ночных кафе и он ноет и мы злословим и обсуждаем прохожих или посетителей кафе и официантов. Всех живых существ, имевших несчастье попасть в наше поле зрения. От злословия ему становится легче. У Леопольда зоркий взгляд и он безжалостен…
«Посмотри как он движется – речь идет о человеке с бородой, направляющемся к выходу вслед за длинноносой блондинкой. – Как он глупо, скованно и несмело движется. Он ничего не может в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
«Эдуард, – взял меня за руку Леопольд, – Нам пора. Я зарезервировал стол в „Липпе“». «Подумай о том, что я тебе сказал» – поучительно обратился Леопольд опять к Юлиусу, и взяв с дивана короткую куртку на экзотическом меху неизвестного происхождения, влез в один рукав, потом во второй. Красивый и нервный Юлиус встал и смущенно молчал, теребя шарф.
Было десять тридцать вечера. Над бухарестским вокзалом клубился обильно сигаретный дым. Один из панк-японцев, толстый, выливал пиво в клетчатую кепку. Пришла большая компания состоящая из индивидуумов прямо противоположных стилей жизни и возрастов, от бюрократов средних лет в костюмах-тройках и при соответствующих лицах и галстуках, до… юноши в размалеванном стрелами плаще… Соединенная неизвестными узами компания стала усаживаться, устраивать гнездо с помощью двух бывших румынских графов благородно-зловещего вида в белых куртках.
«Good Luck, Юлиус» – пожелал я ему удачи. Юлиус улыбнулся. Формально. С Леопольдом они торопливо поцеловались. Мы вышли на мокрую улицу и пересекли бульвар Сен-Жермэн.
«Юлиус милый, но он дурак – сказал Леопольд убежденно, когда мы вошли в «Липп». – Когда-то он был моим любовником… Я правда его никогда не любил, – поморщился Леопольд и продолжал, остановившись среди зала. – Лет пять назад Юлиус открыл галерею. У него очевидно есть определенный торговый талант, он быстро сделал большие деньги. Но год назад он внезапно закрыл дело и продал галерею. Сумасшедший Юлиус, видишь ли Эдуард, решил стать писателем… – Леопольд саркастически рассмеялся. – Ему 37 лет и он до сих пор не знает, кем же собственно он хочет быть в жизни, мечется от одного увлечения к другому. Он любит искусство, Эдуард, но он напрасно обольщается, я думаю он совсем не творческий человек… Вырожденцы не способны к творчеству.»
«Мне кажется, он из хорошей семьи? – предположил я, – Аристократ, очевидно приставка „дэ“ и все такое прочее?»
«У тебя, Эдуард, как и подобает сыну советского коммуниста и человеку со свежей кровью, явная слабость по отношению к приставке „дэ“. – Леопольд засмеялся и кивнул кому-то в зале. – От этого ты и спал с Диан, признайся?»
Он пожалел меня и обтекаемо назвал «человеком со свежей кровью». Мог бы назвать и плебеем, или простолюдином, или дворнягой. «С Диан я спал из любопытства. Я ее изучал».
«Что?» – обернулся он. Мы наконец добрались до седого мэтрдотеля.
«Еще несколько минут, пожалуйста, – сказал мэтр. – Стол для вас накрывают». «Кто это? – востребовал Леопольд у мэтра, схватив его за руку. Глазами Леопольд указал на прошедших в обеденный зал двух темноволосых женщин средних лет. – Не греческая ли это актриса… забыл имя…?».
Лицо мэтра изобразило глубочайшую сосредоточенность. Затем из глубины своих шестидесяти лет он выудил искомое. «Папп?» – спросил он Леопольда неуверенно.
«Пирр?» – спросил Леопольд мэтра неуверенно.
«А с ней принцесса греческая!» – закончил мэтр ликующе, и удалился. Его позвали и он пошел проконтролировать какое-то действие своего персонала.
Он тотчас вернулся и провел нас к столу. Стол стоял посреди большой ресторанной дороги, В центре. Мы уселись рядком на кожаный диванчик, и мэтр задвинул нас столом, при этом стукнув меня по коленке.
«Ну… – Леопольд, заказав бутылку неизвестного мне вина, разглядывал меню. – Ты все еще спишь с Диан иногда?» И Леопольд тончайше улыбнулся. Он считает, что спать с Диан – признак плохого тона. Он меня всегда подъебывает Диан.
«Нет. Я не видел ее уже несколько месяцев. Мне хватает забот с Наташей.»
«Эдуард, почему ты не найдешь себе мужчину? – заметил Леопольд, блуждая глазам по меню. – Как долго ты не спал с мужчиной? Можешь найти себе мужчину с приставкой „дэ“. И не алкоголика, как Диан или твоя дикарка.» – Он хихикнул.
«Леопольд! – взмолился я. – Никого я не хочу больше находить. Уже нашел. Хватит. Личные отношения требуют массы времени и внимания. Я устал. Любовь – это – full time occupation.
«Ага! Я тебе говорил Эдуард, что работать Пигмалионом очень тяжело. К тому же это неблагодарная работа. Что, твоя дикарка уже наставила тебе рога?»
«Леопольд! Что за выражения! Какие рога… Мы современные люди. Я мечтаю, чтобы она нашла себе большого и красивого самца и была бы с ним счастлива. А я бы остался один с моими рукописями, с моей гимнастикой, с моим куриным супом…»
«Хочешь заказать куриный суп? – озабоченно спросил Леопольд. – Я нс уверен что куриный суп есть у них в меню. Но я могу попросить мэтра.»
«Куриный суп есть у меня дома.»
Леопольд пожал плечами, подозвал официанта, заказал для нас салат с трюфелями как антрэ, вареную говядину в горчичном соусе, и повернулся ко мне. «Я очень рад тебя видеть опять, Эдуард. Ты единственный живой человек среди моих знакомых. Остальные – ходячие мертвецы.»
«Слишком сладко, Леопольд. Но все равно – спасибо за комплимент.» – В глазах Леопольда, я полагаю, я выгляжу этаким срочно прибывшим из недр народа Джек Лондоном, живым и энергичным, не затронутым европейским гниением и увяданием Джеком. Противоположностью гниению и увяданию – писателем со свежей кровью. Каждый видит, что хочет. Мне Леопольд представляется порой умирающим от декадентства Мефистофелем, соблазнительным и лукавым проводником по их миру, который теперь и мой мир.
«И ты очень хорошо выглядишь, – продолжал Леопольд, оглядывая меня так, как будто только что меня увидел. – Черное тебе очень к лицу. Великолепная куртка с громадными по моде плечами, но почему попугай?» (На моей куртке во всю спину распластался розово-белый хищник с мощным клювом).
«Попугай, Леопольд, – сильная птица. Клювом он разбивает такие орехи, какие человек раскалывает молотком. На Востоке попугай – символ разбоя и агрессивной силы, как на Западе орел.»
«Разбогател, покупаешь дорогие вещи.»
«Куртка подарена приятелем в Штатах, плечи я купил в БШВ и вшил их в куртку сам. Не забывай, что я работал портным, Леопольд.»
«Когда уже у тебя будут деньги, Эдуард?» Я пожал плечами.
«Будут, будут…» – ободрил он меня, хотя меня не нужно ободрять. Это я обычно ободряю Леопольда. Несмотря на его несомненную энергичность в реальном микромире Парижа, в больших вещах, как-то: смерть, любовь, цель жизни… Леопольд беспомощно путается и сомневается. У него бывают тяжелые депрессии. Иногда он звонит мне среди ночи и плаксиво просит увидеться. Обычно он приезжает на своей машине, забирает меня и мы сидим в ночных кафе и он ноет и мы злословим и обсуждаем прохожих или посетителей кафе и официантов. Всех живых существ, имевших несчастье попасть в наше поле зрения. От злословия ему становится легче. У Леопольда зоркий взгляд и он безжалостен…
«Посмотри как он движется – речь идет о человеке с бородой, направляющемся к выходу вслед за длинноносой блондинкой. – Как он глупо, скованно и несмело движется. Он ничего не может в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42