Фламбо сел в кресло у ночного столика и долго и угрюмо смотрел на несколько белых пилюль и бутылочку воды.
- Убийца, - сказал он наконец, - хотел почему-то, чтобы мы подумали, что бедный старик повешен или заколот. Этого не было. В чем же тогда дело? Логичней всего решить, что истинная его смерть связана с каким-то человеком. Предположим, его отравили. Предположим, на кого-то очень легко пало бы подозрение.
- Вообще-то, - мягко сказал отец Браун, - друг наш в темных очках медик.
- Я исследую эти пилюли, - продолжал Фламбо. - Надо их взять. Мне кажется, они растворяются в воде.
- Исследовать их долго, - сказал священник, - и полицейский врач вот-вот приедет, так что посоветуйтесь с ним.
Конечно, если вы собираетесь ждать врача.
- Я не уеду, - сказал Фламбо, - пока не разрешу загадки.
- Тогда оставайтесь тут жить, - сказал Браун, спокойно глядя в окно. А я не останусь в этой комнате.
- Вы думаете, я загадки не решу? - спросил его друг. - Почему же?
- Потому что она не решается, - ответил священник. - Эту пилюлю не растворить ни в воде, ни в крови. - И он спустился по темным ступенькам в темнеющий сад, где снова увидел то, что видел из окна.
Тягостный, знойный мрак предгрозового неба давил на сад еще сильнее, тучи одолели солнце, и во все более узком просвете оно было бледнее луны. Уже погрохатывал гром, но ветер улегся. Цвета казались густыми оттенками тьмы, но один цвет еще сверкал - то были волосы хозяйки, которая стояла неподвижно, запустив пальцы в рыжую гриву.
Тьма и сомнения вызвали в памяти священника прекрасные и жуткие строки, и он заметил, что бормочет: "А в страшном, зачарованном саду под бледною луной стояла та, что плакала по страшному супругу" Строки из поэмы Сэмюэля Тэйлора Кольриджа (1772-1834) "Кублахан". Тут он забормотал живее:
- Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных Отец Браун читает вторую часть молитвы "Ave Maria"... Да, именно так: "плакала по страшному супругу".
Нерешительно, почти дрожа, приблизился он к рыжей женщине, но заговорил с обычным своим спокойствием. Он пристально смотрел на нее и серьезно убеждал не пугаться случайных ужасов, как бы мерзки они ни были.
- Картины вашего деда, - говорил он, - гораздо истинней для него, чем давешний ужас. Мне кажется, он был прекрасный человек, и неважно, что сделали с его телом.
- Как я устала от его картин! - сказала она и отвернулась. - Если они так сильны и хороши, почему они себя не защитят? Люди отбивают у Мадонны голову, и ничего им не делается. Вы не можете, не смеете судить нас, если мы открыли, что человек сильнее Бога.
- Благородно ли, - спросил священник, - обращать против Бога Его долготерпение?
- Ну, хорошо, ваш Бог терпелив, человек - нетерпелив, - отвечала она. - А мы вот больше любим нетерпение. Вы скажете, что это святотатство, но помешать нам не сможете.
Отец Браун чуть не подпрыгнул.
- Святотатство! - вскричал он и решительно шагнул к двери. В ту же минуту в дверях появился Фламбо, бледный от волнения, с какой-то бумажкой в руке. Отец Браун начал было фразу, но друг перебил его.
- Я нашел ключ! - кричал Фламбо. - Пилюли как будто одинаковые, а на самом деле разные. И знаете, только я их коснулся, эта одноглазая скотина сунулась в комнату.
У него был пистолет! Пистолет я выбил, а его спустил с лестницы, но понял многое. Если останусь часа на два, разберусь во всем.
- Значит, не разберетесь, - неожиданно звонким голосом сказал священник. - Мы не останемся здесь и на час.
Не останемся и на минуту. Едем!
- Как же так? - растерялся Фламбо. - Мы почти у цели. Сразу видно, они нас боятся.
Отец Браун твердо и загадочно посмотрел на него.
- Пока мы здесь, они не боятся нас, - сказал он. - Они испугаются нас, когда мы уедем.
Оба они заметили вдруг, что нервный доктор Флуд, маячивший в полутьме, пошел к ним, дико размахивая руками.
- Стойте! Слушайте! - крикнул он. - Я открыл правду.
- Что ж, расскажите ее полиции, - кротко ответил отец Браун. - Они скоро будут. А мы уезжаем.
Доктор страшно разволновался, что-то горестно крикнул и наконец распростер руки, преграждая путь.
- Хорошо! - вскричал он. - Не буду лгать, я не открыл правды. Я просто хочу исповедаться.
- Идите к своему священнику, - сказал отец Браун и засеменил к калитке. Удивленный Фламбо пошел за ним. У самой ограды им наперерез кинулся садовник, невнятно браня сыщиков, презревших свой долг. Отец Браун увернулся от удара, но Денн не увернулся - Фламбо сразил его кулаком, подобным палице Геракла. Оставив садовника на дорожке, друзья вышли из сада и сели в автомобиль. Фламбо задал очень короткий вопрос, а Браун ответил: "Кестербери".
Они молчали долго, потом священник сказал:
- Так и кажется, что гроза была только там, в саду, и вызвало ее смятение духа.
- Друг мой, - сказал Фламбо, - я давно вас знаю, и всегда вам верю. Но я не поверю, что вы оторвали меня от дела из-за каких-то атмосферных явлений.
- Да, атмосфера там плохая, - спокойно отвечал отец Браун. - Жуткая, мрачная, тяжелая. А страшнее всего, что в ней нет злобы и ненависти.
- Кто-то, - предположил Фламбо, - все-таки недолюбливал дедушку.
- Ненависти нет, - со стоном повторил священник. - Самое страшное в этой тьме - любовь.
- Чтобы выразить любовь, - заметил сыщик, - не стоит душить человека или протыкать шпагой.
- Любовь наполняла ужасом дом, - твердил священник.
- Не говорите мне, - запротестовал Фламбо, - что эта красавица любит паука в очках.
- Нет, - сказал отец Браун. - Она любит мужа. В том-то и ужас этого дела.
- Мне казалось, вы цените супружескую любовь, - сказал Фламбо. - Она не беззаконна.
- Не беззаконна в одном смысле... - начал отец Браун и, резко повернувшись к другу, заговорил куда горячее. - Разве я не знаю, что любовь жены и мужа, первое повеление Господа, священна во веки веков? Вы не из тех кретинов, которые считают, что мы не любуемся любовью. Не вам рассказывать об Эдеме и о Кане Галилейской. Сила супружеской любви - от Бога, вот почему любовь эта страшна, если с Богом порывает. Когда сад становится джунглями, они прекрасны. Когда вино Каны скисает, оно становится уксусом Голгофы. Неужели вы думаете, что я этого не знаю?
- Конечно, знаете, - сказал Фламбо. - А вот я не знаю ничего об убийстве.
- О нем и нельзя ничего знать, - сказал священник.
- Почему же? - спросил Фламбо.
- Потому что убийства не было, - отвечал отец, Браун.
Фламбо онемел от удивления, а друг его спокойно продолжал:
- Скажу вам странную вещь. Я говорил с этой женщиной, когда она просто обезумела, но она ни разу не заговорила об убийстве. Она не упомянула его, не намекнула. Она говорила о святотатстве.
И совсем не к месту спросил:
- Вы слышали о Тигре Таирове?
- Еще бы! - воскликнул Фламбо. - Да именно его и подозревают! Его я должен предупредить там, в святилище.
Самый дерзкий бандит, какой у нас был. Ирландец, конечно, но веру ненавидит до безумия. Может быть, он как-то связан с этими сатанинскими сектами. Во всяком случае, он любит отколоть штуку, которая гнуснее с виду, чем она есть. А так он не из худших - убивает редко, только по необходимости, зверств не допускает. Норовит оскорбить, это да, особенно своих, католиков, - грабит храмы, выкапывает мертвые тела...
- Все сходится, - сказал отец Браун, - надо бы давно догадаться.
- Не знаю, как мы могли догадаться, когда пробыли там не больше часа, - возразил Фламбо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40