Любая женщина, более того — любое человеческое существо должно обязательно, хоть раз в жизни, почувствовать себя желанным и дорогим, иначе в нем, этом существе, неизбежно разовьются комплексы и депрессии.
— Нашёл! — сказал Гжегож. — Шестого ноября.
— А псевдо-Сшпенгель отдал концы девятнадцатого июня! — подхватила я. — Как мы с тобой все здорово отгадали, даже не верится! А кроме того, я теперь знаю, как они с Мизюней вышли друг на друга, об остальном нетрудно догадаться.
Я коротко пересказала Гжегожу свежие сплетни, мы наскоро обменялись мнениями. Гжегож лучше меня знал Ренуся и подтвердил, что в делах он был не очень расторопен, а уж в современном стремительном мире ему и вовсе трудно было идти в ногу со временем. Вот Спшенгель — совсем другое дело.
Похоже, разговаривая со мной, Гжегож продолжал копаться в бумагах, потому что заметил:
— И я тебе могу сказать приятную вещь. Вот, документы ясно говорят — Ренусь был единственным наследником дядюшкиного состояния, другой альтернативы завещание не предусматривает, и выходит, теперь все состояние покойного дядюшки должно достаться государству. Никакая страна на свете, даже богатая, не любит, когда её в этом отношении надувают. Интересно, что теперь предпримут Штаты? И ещё надо учесть гнев и старания адвокатов, которых обвели вокруг пальца, уж они-то сделают все от них зависящее.
— Получается, мерзавцы правильно делали, когда хотели заткнуть мне рот! — обрадовалась я. — Но вот только методы применяли неправильные.
— Вот что меня интересует, — продолжал Гжегож. — Теперь, когда твоё присутствие не отвлекает и я могу целиком предаться умственной деятельности, усматриваю во всем этом некоторую непоследовательность, отсутствие логики. Причём вдвойне. Почему полиция не могла получить информацию и документы у твоего бывшенького? Ведь он давно собирал компромат на Спшенгеля и компанию. И почему Сшпенгель и компания его не… не устранили?
У меня было достаточно времени подумать об этом, и потому я смогла сразу дать ответ.
— Ну, во-первых, у него манера такая — молчать. Собирать, копить и молча чахнуть над своим богатством. Возможно, частично это объясняется тем, что не так уж он и много знает. Сколько раз убеждалась — он занимается саморекламой, а когда доходит до дела, выясняется: за душой у него очень немного, в основном он располагает предположениями, намётками, а не конкретными доказательствами. А в данном случае, если у него и были документы, в своём бардаке он их не смог разыскать. Теперь, почему его не убили? Он никаких преступлений не совершает, поэтому полиция им не заинтересуется и обыска в его бумагах делать не станет. Нет оснований для обыска: правовых, юридических, законных. А вот если его убьют, тогда уж полицейские вынуждены будут перевернуть у него все вверх дном. То же самое, между прочим, и со мной. Им выгодней, чтобы я оставалась живой.
— А ты откуда знаешь, что у него бардак?
— Он же не изменился, каким был со мной, таким и остался. Я как-то попросила его принести мне очень нужные оставшиеся у него документы, так он с раздражением ответил — не станет из-за меня перетряхивать все двенадцать тонн своей макулатуры. И я ему верю. Таким он был всегда, такой и сейчас. Недавно захотел что-то мне доказать, так две недели перерывал у себя горы бумаг, но так и не нашёл нужной. Я тогда специально считала дни. Боюсь, полиция не принимает его всерьёз, а его бывшие коллеги избегают его, как чумы или холеры какой. Правда, молодёжь его не знает, некоторые с ним общаются.
— Понимаю, — отозвался Гжегож, внимательно выслушав меня. — И даже начинаю немного сочувствовать вашей полиции.
Я ухватилась за возможность поймать его на слове.
— А раз сочувствуешь, так помоги ей немного. Анджей переслал тебе факсом некоторые сведения, ты говорил…
— Говорил, вот они, передо мной.
— Окажи услугу симпатичному парню, передай ему весь этот факс. Очень поможешь им! Можно, я назову тебе номер?
— Ты знаешь, у меня нет склонности к парням, даже симпатичным. Ну да ладно, охотно окажу услугу полиции, если это поможет разоблачить Мизюню, знаешь, никак не могу простить ей «услуги», оказанной мне двадцать пять лет назад. Диктуй цифры.
Вот таким образом через полчаса капитан Борковский уже располагал столь нужными ему сведениями. Надеюсь, если возникнет необходимость, он мне тоже окажет услугу…
На голову можно было не обращать внимания, раз Гжегожа здесь нет. Парик помогал решить проблемы всех официальных встреч, ведь на них не вступаешь в личные контакты… И я опять пожалела о том, что, обнаружив магазин с прекрасными париками, сразу не приобрела себе несколько штук в запас.
Впрочем, ещё не все потеряно. Местонахождение магазина я помнила прекрасно, в Кобленце, на торговой аллее, закрытой для транспорта, в старой части города. Никто не помешает мне туда съездить ещё раз. Не сейчас, разумеется, немного позже, когда разделаюсь с проблемами. И я заранее радовалась предстоящей поездке.
Нога понемногу приходила в норму. Я уже могла спускаться со ступенек как человек, а не как раскоряка, только все ещё боком. А вот танцевать ещё не могла. Три дня я просидела неподвижно дома, пока ремонтировали прихожую, а потом начала деликатно навязываться капитану.
Очень хотелось узнать наконец ещё не разгаданные тайны всей этой афёры. Многое сама поняла, о многом догадывалась, но меня не устраивали только догадки, хотелось знать наверняка. И Гжегож по телефону торопил, его не только интересовали те же неразгаданные тайны, но он ещё и беспокоился за меня, как бы Спшенгель с супругой Мизюней все-таки не решили мне отомстить.
Я в это не верила.
— Думаю, в настоящее время головы у них заняты другим, им сейчас не до мести. В конце концов, не я заварила всю эту кашу, — решительно заявила я.
Гжегож не менее решительно возразил:
— В их распоряжении две головы, из них одна Мизюнина, а мы хорошо знаем, на что способна эта особа. К тому же, если мне не изменяет память, именно ты и заварила, во всяком случае, все началось с тебя. Я просто-напросто боюсь за тебя!
— Ну ладно, свяжусь с ментами…
Капитан Борковский не скрывался от меня, по телефону я его сразу заловила. Уж не знаю почему, но он не хотел, чтобы я приходила к нему в Управление, предпочитал встречи у меня дома, как я ни заверяла его, что уже почти не хромаю. Но раз предпочитает прийти ко мне в гости — пожалуйста.
Капитан явился с цветами и, вручая их, галантно произнёс:
— Мне хотелось как-то загладить свою вину перед вами, ну, за тот недосмотр с головой. И ещё хочу поблагодарить за информацию. Вы уже столько знаете, что, полагаю, могу и остальное выложить. Здесь, у вас, я вроде как беседую частным образом, не в служебном порядке, так что, понимаете, мне легче рассказать о кое-каких вещах. Надеюсь, вы не напишете на меня донос?
С удовольствием разглядывая прекрасные пурпурные пионы и ставя их в вазу с водой, я рассеянно отозвалась:
— Нет. Вернее, да, — поправилась, поняв, что ответ прозвучал двусмысленно. — Не напишу. И по-прежнему буду бороться с преступностью. Если хотите, могу прицепиться к другой статье, выбор у нас громадный, бешеный, можно сказать. Афёры и махинации на каждом шагу.
— Другие афёры меня не интересуют, например хозяйственные, — как вам известно, я занимаюсь особо тяжкими уголовными преступлениями, так что пусть другие переживают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Нашёл! — сказал Гжегож. — Шестого ноября.
— А псевдо-Сшпенгель отдал концы девятнадцатого июня! — подхватила я. — Как мы с тобой все здорово отгадали, даже не верится! А кроме того, я теперь знаю, как они с Мизюней вышли друг на друга, об остальном нетрудно догадаться.
Я коротко пересказала Гжегожу свежие сплетни, мы наскоро обменялись мнениями. Гжегож лучше меня знал Ренуся и подтвердил, что в делах он был не очень расторопен, а уж в современном стремительном мире ему и вовсе трудно было идти в ногу со временем. Вот Спшенгель — совсем другое дело.
Похоже, разговаривая со мной, Гжегож продолжал копаться в бумагах, потому что заметил:
— И я тебе могу сказать приятную вещь. Вот, документы ясно говорят — Ренусь был единственным наследником дядюшкиного состояния, другой альтернативы завещание не предусматривает, и выходит, теперь все состояние покойного дядюшки должно достаться государству. Никакая страна на свете, даже богатая, не любит, когда её в этом отношении надувают. Интересно, что теперь предпримут Штаты? И ещё надо учесть гнев и старания адвокатов, которых обвели вокруг пальца, уж они-то сделают все от них зависящее.
— Получается, мерзавцы правильно делали, когда хотели заткнуть мне рот! — обрадовалась я. — Но вот только методы применяли неправильные.
— Вот что меня интересует, — продолжал Гжегож. — Теперь, когда твоё присутствие не отвлекает и я могу целиком предаться умственной деятельности, усматриваю во всем этом некоторую непоследовательность, отсутствие логики. Причём вдвойне. Почему полиция не могла получить информацию и документы у твоего бывшенького? Ведь он давно собирал компромат на Спшенгеля и компанию. И почему Сшпенгель и компания его не… не устранили?
У меня было достаточно времени подумать об этом, и потому я смогла сразу дать ответ.
— Ну, во-первых, у него манера такая — молчать. Собирать, копить и молча чахнуть над своим богатством. Возможно, частично это объясняется тем, что не так уж он и много знает. Сколько раз убеждалась — он занимается саморекламой, а когда доходит до дела, выясняется: за душой у него очень немного, в основном он располагает предположениями, намётками, а не конкретными доказательствами. А в данном случае, если у него и были документы, в своём бардаке он их не смог разыскать. Теперь, почему его не убили? Он никаких преступлений не совершает, поэтому полиция им не заинтересуется и обыска в его бумагах делать не станет. Нет оснований для обыска: правовых, юридических, законных. А вот если его убьют, тогда уж полицейские вынуждены будут перевернуть у него все вверх дном. То же самое, между прочим, и со мной. Им выгодней, чтобы я оставалась живой.
— А ты откуда знаешь, что у него бардак?
— Он же не изменился, каким был со мной, таким и остался. Я как-то попросила его принести мне очень нужные оставшиеся у него документы, так он с раздражением ответил — не станет из-за меня перетряхивать все двенадцать тонн своей макулатуры. И я ему верю. Таким он был всегда, такой и сейчас. Недавно захотел что-то мне доказать, так две недели перерывал у себя горы бумаг, но так и не нашёл нужной. Я тогда специально считала дни. Боюсь, полиция не принимает его всерьёз, а его бывшие коллеги избегают его, как чумы или холеры какой. Правда, молодёжь его не знает, некоторые с ним общаются.
— Понимаю, — отозвался Гжегож, внимательно выслушав меня. — И даже начинаю немного сочувствовать вашей полиции.
Я ухватилась за возможность поймать его на слове.
— А раз сочувствуешь, так помоги ей немного. Анджей переслал тебе факсом некоторые сведения, ты говорил…
— Говорил, вот они, передо мной.
— Окажи услугу симпатичному парню, передай ему весь этот факс. Очень поможешь им! Можно, я назову тебе номер?
— Ты знаешь, у меня нет склонности к парням, даже симпатичным. Ну да ладно, охотно окажу услугу полиции, если это поможет разоблачить Мизюню, знаешь, никак не могу простить ей «услуги», оказанной мне двадцать пять лет назад. Диктуй цифры.
Вот таким образом через полчаса капитан Борковский уже располагал столь нужными ему сведениями. Надеюсь, если возникнет необходимость, он мне тоже окажет услугу…
На голову можно было не обращать внимания, раз Гжегожа здесь нет. Парик помогал решить проблемы всех официальных встреч, ведь на них не вступаешь в личные контакты… И я опять пожалела о том, что, обнаружив магазин с прекрасными париками, сразу не приобрела себе несколько штук в запас.
Впрочем, ещё не все потеряно. Местонахождение магазина я помнила прекрасно, в Кобленце, на торговой аллее, закрытой для транспорта, в старой части города. Никто не помешает мне туда съездить ещё раз. Не сейчас, разумеется, немного позже, когда разделаюсь с проблемами. И я заранее радовалась предстоящей поездке.
Нога понемногу приходила в норму. Я уже могла спускаться со ступенек как человек, а не как раскоряка, только все ещё боком. А вот танцевать ещё не могла. Три дня я просидела неподвижно дома, пока ремонтировали прихожую, а потом начала деликатно навязываться капитану.
Очень хотелось узнать наконец ещё не разгаданные тайны всей этой афёры. Многое сама поняла, о многом догадывалась, но меня не устраивали только догадки, хотелось знать наверняка. И Гжегож по телефону торопил, его не только интересовали те же неразгаданные тайны, но он ещё и беспокоился за меня, как бы Спшенгель с супругой Мизюней все-таки не решили мне отомстить.
Я в это не верила.
— Думаю, в настоящее время головы у них заняты другим, им сейчас не до мести. В конце концов, не я заварила всю эту кашу, — решительно заявила я.
Гжегож не менее решительно возразил:
— В их распоряжении две головы, из них одна Мизюнина, а мы хорошо знаем, на что способна эта особа. К тому же, если мне не изменяет память, именно ты и заварила, во всяком случае, все началось с тебя. Я просто-напросто боюсь за тебя!
— Ну ладно, свяжусь с ментами…
Капитан Борковский не скрывался от меня, по телефону я его сразу заловила. Уж не знаю почему, но он не хотел, чтобы я приходила к нему в Управление, предпочитал встречи у меня дома, как я ни заверяла его, что уже почти не хромаю. Но раз предпочитает прийти ко мне в гости — пожалуйста.
Капитан явился с цветами и, вручая их, галантно произнёс:
— Мне хотелось как-то загладить свою вину перед вами, ну, за тот недосмотр с головой. И ещё хочу поблагодарить за информацию. Вы уже столько знаете, что, полагаю, могу и остальное выложить. Здесь, у вас, я вроде как беседую частным образом, не в служебном порядке, так что, понимаете, мне легче рассказать о кое-каких вещах. Надеюсь, вы не напишете на меня донос?
С удовольствием разглядывая прекрасные пурпурные пионы и ставя их в вазу с водой, я рассеянно отозвалась:
— Нет. Вернее, да, — поправилась, поняв, что ответ прозвучал двусмысленно. — Не напишу. И по-прежнему буду бороться с преступностью. Если хотите, могу прицепиться к другой статье, выбор у нас громадный, бешеный, можно сказать. Афёры и махинации на каждом шагу.
— Другие афёры меня не интересуют, например хозяйственные, — как вам известно, я занимаюсь особо тяжкими уголовными преступлениями, так что пусть другие переживают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68