Не вытащить бы тебе головы из расщепа, если б Радован его не разжал!
- Не обижайся, отец! Славу ты пожинаешь, чего ж сердиться на посев? Быстрей рассказывай о Любинице и об Ирине! Мы не в граде, время дорого и небезопасно!
Взгляд Истока был суровым, старик молча осушил чашу, позабыв даже сплюнуть, и начал свой рассказ:
- О Любинице я уже знал тогда, когда принес тебе письмо от Эпафродита.
Радован лгал, - тогда он был убежден, что девушку сожрали волки.
- Знал?! И не сказал мне! - вскипел Радо.
- Осел! Я не дурак, как тот молодец, что позвал приятеля вечерком в гости, жареных рябчиков отведать, а рябчики-то еще в лесу на деревьях сидели, подстрелить ничего не удалось, вот и пришлось пареной репой угощать гостя. Я-то поумнее. Ведь Нумида нашел Любиницу посреди дороги, полуживую, и взял ее в свою повозку. Однако той ночью нагрянули беглецы, Нумида тоже убежал, а я пошел с письмом к тебе, Исток. Может, мне надо было сунуть Любиницу к себе в сумку, как тетерку? Да ведь девушек в сумках не носят! Осел ты, Радо! - Радован потянулся к чаше.
- Так это Нумида, - вздохнул Исток. - Я награжу его! Значит, он пожалел ее?
- Нумида - хороший человек, да и девушка не из таких, чтоб проходить мимо, раз она лежит посреди дороги.
- Все же ты мог мне об этом сказать. Почему ты молчал?
- Помолчи теперь ты, не то я замолчу! Я бы мог тебе сказать, конечно! А если б на Нумиду напали разбойники, убили его и отняли Любиницу? Что бы я сказал потом, а?
- Любиница у Эпафродита, у Ирины! О боги! - громко и радостно закричал Исток и опустился у костра на колени.
- За ней! - воскликнул Радо, вскакивая на ноги.
- На Фессалонику! - загудели воины, хватаясь за рукоятки мечей.
- Мир, братья! - сказал Исток, вставая.
- Значит, она в Фессалонике с Ириной у Эпафродита?
- Да, я ее туда отправил, в безопасное место. Дальше потрудитесь сами. Я свою клятву исполнил.
- А Ирина знает, кто она и откуда?
- Знают и она и Эпафродит, они там целуются и милуются, как две голубки!
- На Фессалонику! Созывайте совет! Надо решать немедля!
Запели рога, взволновались воины, хлынули на совет старейшины.
Первым поднялся на скалу старейшина Боян и громко, чтоб слова его услышали все, произнес:
- Старейшины, мужи, храбрые воины, братья! Рога призвали вас! Вы пришли, чтоб держать совет. Я спрашиваю, кто не чтит славного Сваруна?
- Слава Сваруну! Слава великому Сваруну!
- Я спрашиваю, кто отдал Моране в сражениях против Хильбудия больше сыновей, больше храбрых воинов, чем он?
- Никто! Девять сыновей его взяла у него Морана! Слава сынам Сваруна! Слава Сваруну!
- Я спрашиваю, чей сын победил вражду между славинами и антами? Кто породил героя, что ведет нас от победы к победе? Я спрашиваю, кто?
Мгновенье тишины сменилось бурей криков. Не щадя глоток, вопили мужчины, девушки поднимали вверх руки, орда топала ногами, звенело оружие, и все эти звуки разом летели к небу.
- Слава Истоку! Слава, слава, слава воеводе!
Боян движением руки успокоил толпу.
- Я спрашиваю, слышали ли вы о горе Сваруна, которое грызет его, словно змея, знаете ли вы, что у него похитили единственную, любимую и всеми нами, дочь?
Над толпой пронесся печальный, полный горечи вздох.
- Я спрашиваю, в чем наш долг, если мы знаем, где похищенная Любиница?
- За ней! К ней! - неистовствовало войско.
- Я спрашиваю, пойдем ли мы за ней, если она укрыта за прочными стенами в Фессалонике?
- На Фессалонику! Смерть Византии! С нами Перун!
Люди обезумели, воины размахивали мечами, шум заглушил рокот морских валов. Радо плакал от радости и обнимал своих молодцов, повторял:
- На Фессалонику! На Фессалонику!
Молчали лишь два человека, два великих героя - Исток и Ярожир.
Шрам на лбу старого воина стал лиловым, губы побелели. Пристально глядел он на Истока, пытаясь прочесть его мысли, понять тяжкую заботу, написанную на его лице. Ярожир догадывался, что Исток ждет, пока утихнут страсти. Тогда он прозовет всю свою мудрость и скажет войску, одурманенному победами, что оно разобьет себе голову и сломает шею у неприступной крепости.
Когда крики стихли и лишь издали эхо доносило гул орды, Исток поднялся на скалу, где стоял старейшина Боян.
- Братья славины, братья анты! - начал он издалека. - Радуется Перун, парки ликуют, видя рождение таких героев, боги пребывают с нами, ибо мы отомстили и за их поруганное имя, люто преследуя христиан. И вот теперь перед нами - Фессалоника!
Вдруг по толпе прошло движение. Все разом повернули головы на восток. В толпу бешеным галопом врезался на взмыленном коне человек. Из груди его с хрипом вылетали отрывистые слова:
- Войско идет... Византия... конница!
Насмерть загнанный гуннский конь ворвался в круг старейшин. Широко расставив ноги, он дрожал всем телом, а хозяин, поднявшись в седле и хватая усталой грудью воздух, кричал:
- По Фессалоникской дороге на нас идет от Константинополя войско. Под началом магистра императорской гвардии Асбада!
Тут же он покачнулся, потерял равновесие и упал на руки воинов, подскочивших на помощь.
Люди замерли, молча устремив взоры на Истока.
Услыхав имя Асбада, Исток вздрогнул, словно его ужалила змея. Он знал, что магистр эквитум идет из Константинополя во всеоружии. Но страх быстро исчез. В сердце зазвучал глас судьбы, и он воспринял его как приказ.
"Не суждено тебе, Исток, вкушать сладость с ее губ, пока ты не завершишь начатое. Не упадет тебе на грудь цветок, пока ты не скажешь: мы отомстили, Ирина, и за твои муки!"
При одной мысли о том, что он идет в бой за нее, только за нее, лицо его озарила радость, она наполнила мужеством сердце старейшин, тревога исчезла с их лиц, так как на лице вождя они видели надежду. Никто ничего не говорил, ничего не советовал.
- Повелевай, Исток! Ты - вождь! - произнес Боян.
И толпа подхватила его слова:
- Повелевай! Мы все пойдем за тобой!
Молодой Сварунич вскочил на коня. Позолоченный шлем его сверкал над толпой, словно он нес пылающий факел. Прозвучала команда, зазвенело оружие, заржали кони, затрубили рога. Не успела еще наступить ночь и необычное кроваво-красное солнце погрузиться в воду, как конница уже мчалась навстречу врагу.
Орда угоняла скот в горы, укрывала его в лесах вокруг крепости. Ей было велено стеречь добычу и пленников до возвращения войска.
И когда тьма опустилась на землю, возле угасающих костров остался один человек - Радован.
"Я ночью не поеду! Бросили меня, как обглоданную кость! Хороша награда за мои муки! "Возвращайся в город! - приказал Исток. - В суматохе ты можешь спастись, потому что богачи бегут из города". Конечно могу. Но не надо гнать меня, как собаку. "Возвращайся в город! Возвращайся в Фессалонику, обрадуй их, все им расскажи и умоли их приехать сюда". Разумеется! Положи им в рот, а они уж, так и быть, сами проглотят. Вот она настоящая любовь! Старики должны отбивать девушек для женихов. "Сегодня же езжай, да побыстрее, очень прошу тебя, отец..." - передразнивал Радован Радо.
- Не поеду я ночью, сказал не поеду и не поеду!
Раздосадованный певец побрел в Топер и принялся рыскать по подвалам. В претории он обнаружил нетронутый запас вина и провианта. Воткнув в землю факел, он тут же разложил костер и принялся за ужин. А поужинав, так часто прикладывал ко рту кувшин с вином, что и не заметил, как погас огонь. Тогда старик положил под голову глиняный горшок и уснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
- Не обижайся, отец! Славу ты пожинаешь, чего ж сердиться на посев? Быстрей рассказывай о Любинице и об Ирине! Мы не в граде, время дорого и небезопасно!
Взгляд Истока был суровым, старик молча осушил чашу, позабыв даже сплюнуть, и начал свой рассказ:
- О Любинице я уже знал тогда, когда принес тебе письмо от Эпафродита.
Радован лгал, - тогда он был убежден, что девушку сожрали волки.
- Знал?! И не сказал мне! - вскипел Радо.
- Осел! Я не дурак, как тот молодец, что позвал приятеля вечерком в гости, жареных рябчиков отведать, а рябчики-то еще в лесу на деревьях сидели, подстрелить ничего не удалось, вот и пришлось пареной репой угощать гостя. Я-то поумнее. Ведь Нумида нашел Любиницу посреди дороги, полуживую, и взял ее в свою повозку. Однако той ночью нагрянули беглецы, Нумида тоже убежал, а я пошел с письмом к тебе, Исток. Может, мне надо было сунуть Любиницу к себе в сумку, как тетерку? Да ведь девушек в сумках не носят! Осел ты, Радо! - Радован потянулся к чаше.
- Так это Нумида, - вздохнул Исток. - Я награжу его! Значит, он пожалел ее?
- Нумида - хороший человек, да и девушка не из таких, чтоб проходить мимо, раз она лежит посреди дороги.
- Все же ты мог мне об этом сказать. Почему ты молчал?
- Помолчи теперь ты, не то я замолчу! Я бы мог тебе сказать, конечно! А если б на Нумиду напали разбойники, убили его и отняли Любиницу? Что бы я сказал потом, а?
- Любиница у Эпафродита, у Ирины! О боги! - громко и радостно закричал Исток и опустился у костра на колени.
- За ней! - воскликнул Радо, вскакивая на ноги.
- На Фессалонику! - загудели воины, хватаясь за рукоятки мечей.
- Мир, братья! - сказал Исток, вставая.
- Значит, она в Фессалонике с Ириной у Эпафродита?
- Да, я ее туда отправил, в безопасное место. Дальше потрудитесь сами. Я свою клятву исполнил.
- А Ирина знает, кто она и откуда?
- Знают и она и Эпафродит, они там целуются и милуются, как две голубки!
- На Фессалонику! Созывайте совет! Надо решать немедля!
Запели рога, взволновались воины, хлынули на совет старейшины.
Первым поднялся на скалу старейшина Боян и громко, чтоб слова его услышали все, произнес:
- Старейшины, мужи, храбрые воины, братья! Рога призвали вас! Вы пришли, чтоб держать совет. Я спрашиваю, кто не чтит славного Сваруна?
- Слава Сваруну! Слава великому Сваруну!
- Я спрашиваю, кто отдал Моране в сражениях против Хильбудия больше сыновей, больше храбрых воинов, чем он?
- Никто! Девять сыновей его взяла у него Морана! Слава сынам Сваруна! Слава Сваруну!
- Я спрашиваю, чей сын победил вражду между славинами и антами? Кто породил героя, что ведет нас от победы к победе? Я спрашиваю, кто?
Мгновенье тишины сменилось бурей криков. Не щадя глоток, вопили мужчины, девушки поднимали вверх руки, орда топала ногами, звенело оружие, и все эти звуки разом летели к небу.
- Слава Истоку! Слава, слава, слава воеводе!
Боян движением руки успокоил толпу.
- Я спрашиваю, слышали ли вы о горе Сваруна, которое грызет его, словно змея, знаете ли вы, что у него похитили единственную, любимую и всеми нами, дочь?
Над толпой пронесся печальный, полный горечи вздох.
- Я спрашиваю, в чем наш долг, если мы знаем, где похищенная Любиница?
- За ней! К ней! - неистовствовало войско.
- Я спрашиваю, пойдем ли мы за ней, если она укрыта за прочными стенами в Фессалонике?
- На Фессалонику! Смерть Византии! С нами Перун!
Люди обезумели, воины размахивали мечами, шум заглушил рокот морских валов. Радо плакал от радости и обнимал своих молодцов, повторял:
- На Фессалонику! На Фессалонику!
Молчали лишь два человека, два великих героя - Исток и Ярожир.
Шрам на лбу старого воина стал лиловым, губы побелели. Пристально глядел он на Истока, пытаясь прочесть его мысли, понять тяжкую заботу, написанную на его лице. Ярожир догадывался, что Исток ждет, пока утихнут страсти. Тогда он прозовет всю свою мудрость и скажет войску, одурманенному победами, что оно разобьет себе голову и сломает шею у неприступной крепости.
Когда крики стихли и лишь издали эхо доносило гул орды, Исток поднялся на скалу, где стоял старейшина Боян.
- Братья славины, братья анты! - начал он издалека. - Радуется Перун, парки ликуют, видя рождение таких героев, боги пребывают с нами, ибо мы отомстили и за их поруганное имя, люто преследуя христиан. И вот теперь перед нами - Фессалоника!
Вдруг по толпе прошло движение. Все разом повернули головы на восток. В толпу бешеным галопом врезался на взмыленном коне человек. Из груди его с хрипом вылетали отрывистые слова:
- Войско идет... Византия... конница!
Насмерть загнанный гуннский конь ворвался в круг старейшин. Широко расставив ноги, он дрожал всем телом, а хозяин, поднявшись в седле и хватая усталой грудью воздух, кричал:
- По Фессалоникской дороге на нас идет от Константинополя войско. Под началом магистра императорской гвардии Асбада!
Тут же он покачнулся, потерял равновесие и упал на руки воинов, подскочивших на помощь.
Люди замерли, молча устремив взоры на Истока.
Услыхав имя Асбада, Исток вздрогнул, словно его ужалила змея. Он знал, что магистр эквитум идет из Константинополя во всеоружии. Но страх быстро исчез. В сердце зазвучал глас судьбы, и он воспринял его как приказ.
"Не суждено тебе, Исток, вкушать сладость с ее губ, пока ты не завершишь начатое. Не упадет тебе на грудь цветок, пока ты не скажешь: мы отомстили, Ирина, и за твои муки!"
При одной мысли о том, что он идет в бой за нее, только за нее, лицо его озарила радость, она наполнила мужеством сердце старейшин, тревога исчезла с их лиц, так как на лице вождя они видели надежду. Никто ничего не говорил, ничего не советовал.
- Повелевай, Исток! Ты - вождь! - произнес Боян.
И толпа подхватила его слова:
- Повелевай! Мы все пойдем за тобой!
Молодой Сварунич вскочил на коня. Позолоченный шлем его сверкал над толпой, словно он нес пылающий факел. Прозвучала команда, зазвенело оружие, заржали кони, затрубили рога. Не успела еще наступить ночь и необычное кроваво-красное солнце погрузиться в воду, как конница уже мчалась навстречу врагу.
Орда угоняла скот в горы, укрывала его в лесах вокруг крепости. Ей было велено стеречь добычу и пленников до возвращения войска.
И когда тьма опустилась на землю, возле угасающих костров остался один человек - Радован.
"Я ночью не поеду! Бросили меня, как обглоданную кость! Хороша награда за мои муки! "Возвращайся в город! - приказал Исток. - В суматохе ты можешь спастись, потому что богачи бегут из города". Конечно могу. Но не надо гнать меня, как собаку. "Возвращайся в город! Возвращайся в Фессалонику, обрадуй их, все им расскажи и умоли их приехать сюда". Разумеется! Положи им в рот, а они уж, так и быть, сами проглотят. Вот она настоящая любовь! Старики должны отбивать девушек для женихов. "Сегодня же езжай, да побыстрее, очень прошу тебя, отец..." - передразнивал Радован Радо.
- Не поеду я ночью, сказал не поеду и не поеду!
Раздосадованный певец побрел в Топер и принялся рыскать по подвалам. В претории он обнаружил нетронутый запас вина и провианта. Воткнув в землю факел, он тут же разложил костер и принялся за ужин. А поужинав, так часто прикладывал ко рту кувшин с вином, что и не заметил, как погас огонь. Тогда старик положил под голову глиняный горшок и уснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112