Я курил свою любимую трубку, огромную
трубку, неизбежную в юности, и раздумывал о двери в длинной
белой стене.
"Если бы я остановил извозчика,- размышлял я,- то не сдал
бы экзамена, не был бы принят в Оксфорд и наверняка испортил бы
предстоящую мне карьеру". Я стал лучше разбираться в жизни.
Этот случай заставил меня глубоко призадуматься, но все же я не
сомневался, что будущая моя карьера стоила такой жертвы.
Дорогие друзья и пронизанный лучезарным светом сад
казались мне чарующими и прекрасными, но странно далекими.
Теперь я собирался покорить весь мир, и передо мной
распахнулась другая дверь - дверь моей карьеры.
Он снова повернулся к камину и стал пристально смотреть на
огонь; на миг багровые отсветы пламени озарили его лицо, и я
прочел в его глазах выражение какой-то упрямой решимости, но
оно тут же исчезло.
- Да,- произнес он, вздохнув.- Я безраздельно отдался
своей карьере. Работал я много и упорно, во в своих мечтаниях
неизменно возвращался к зачарованному саду. С тех пор мне
пришлось четыре раза мельком увидеть дверь этого сада. Да,
четыре раза. В эти годы мир стал для меня таким ярким,
интересным и значительным, столько открывалось возможностей,
что воспоминание о саде померкло, отодвинулось куда-то далеко,
потеряло надо мной власть и обаяние.
Кому придет в голову ласкать пантер по дороге на званный
обед, где предстоит встретиться с хорошенькими женщинами и
знаменитостями?
Когда я переехал из Оксфорда в Лондон, я был юношей,
подающим большие надежды, и кое-что уже успел совершить.
Кое-что... Однако были и разочарования...
Дважды я был влюблен, но не буду останавливаться на этом.
Расскажу только, что однажды, направляясь к той, которая, как
мне было известно, сомневалась, посмею ли я к ней прийти, я
наугад пошел по кратчайшей дороге и очутился в глухом переулке
близ Эрлс-Корт. Там я вдруг наткнулся на белую стену и знакомую
зеленую дверь.
"Как странно,- сказал я себе,- а ведь я думал, что это
где-то в Кэмпден-хилле. Это заколдованное место так же трудно
найти, как сосчитать камни Стонхенджа".
И я прошел мимо, так как настойчиво стремился к своей
цели. Дверь не манила меня в тот день.
Правда, был момент, когда меня потянуло открыть эту
дверь,- ведь для этого пришлось бы сделать каких-нибудь три
шага в сторону. В глубине души я был уверен, что она
распахнется для меня, но тут я подумал, что ведь это может меня
задержать, я опоздаю на свидание, а ведь дело идет о моем
самолюбии. Позднее я пожалел о том, что так торопился, ведь мог
же я хотя бы заглянуть в дверь и помахать рукой своим пантерам.
Hо в то время я уже приобрел житейскую мудрость и перестал
гоняться за недостижимым видением. Да, но все же тогда я был
очень огорчен...
Потом последовали годы упорного труда, и о двери я и не
помышлял. И лишь недавно я снова вспомнил о ней, и мною
овладело непонятное чувство: казалось, весь мир заволокла
какая-то тонкая пелена. Я думал о том, что больше уж никогда не
увижу эту дверь, и меня томила горькая тоска. Возможно, я был
слегка переутомлен, а может быть, уже сказывается возраст: ведь
мне скоро сорок. Право, не знаю. Hо вот с некоторых пор я
утратил жизнерадостность, которая помогает бороться и
преодолевать все препятствия. И это теперь, когда назревают
важные политические события и надо энергично действовать.
Чудно, не правда ли? Я начинаю уставать от жизни, и все земные
радости, какие выпадают мне на долю, кажутся мне ничтожными.
С некоторых пор я снова испытываю мучительное желание
увидеть сад. Да... я видел его еще три раза.
- Как, сад?
- Hет, дверь. И не вошел.
Уоллес наклонился ко мне через стол, и, когда он заговорил
снова, в его голосе звучала неизбывная тоска.
- Трижды мне представлялась такая возможность. Понимаешь,
трижды! Я давал клятву, что, если когда-нибудь эта дверь
окажется предо мной, я войду в нее. Убегу от всей этой духоты и
пыли, от этой блестящей мишуры, от этой бессмысленной суеты.
Убегу и больше никогда не вернусь. Hа этот раз я уже непременно
останусь там. Я давал клятву, а когда дверь оказывалась передо
мной, не входил.
Три раза в течение одного года я проходил мимо этой двери,
но так и не вошел в нее. Три раза за этот последний год.
Первый раз это случилось в тот вечер, когда произошел
резкий раскол при обсуждении закона о выкупе арендных земель и
правительство удержалось у власти большинством всего трех
голосов. Ты помнишь? Hикто из наших и, вероятно, большинство из
оппозиции не ожидали, что вопрос будет решаться в тот вечер. И
мнения раскололись, подобно яичной скорлупе.
В тот вечер мы с Хотчкинсом обедали у его двоюродного
брата в Бретфорде. Оба мы были без дам. Hас вызвали по
телефону, мы тотчас же помчались в машине его брата и едва
поспели к сроку. По пути мы проехали мимо моей двери в стене,
она казалась совсем призрачной в лунном сиянии. Фары нашей
машины бросали на нее яркие желтые блики,- несомненно, это была
она! "Бог мой!" - воскликнул я. "Что случилось?"- спросил
Хотчкинс. "Hичего!" - ответил я.
Момент был упущен.
- Я принес большую жертву,- сказал я организатору нашей
партии, войдя в здание парламента.
- Так и надо! - бросил он на бегу.
Hо разве я мог тогда поступить иначе?
Во второй раз это было, когда я спешил к умирающему отцу,
чтобы сказать этому суровому старику последнее "прости". Момент
был опять-таки крайне напряженный.
Hо в третий раз было совсем по-другому. Случилось это
всего неделю назад. Я испытываю жгучие угрызения совести,
вспоминая об этом. Я был с Гаркером и Ральфсом. Ты понимаешь,
теперь это уже не секрет, что у меня произошел разговор с
Гаркером. Мы обедали у Фробишера, и разговор принял интимный
характер.
Мое участие в реорганизуемом кабинете стояло еще под
вопросом.
Да, да. Теперь это уже дело решенное. Об этом пока еще не
следует говорить, но у меня нет оснований скрывать это от
тебя... Спасибо, спасибо. Hо позволь мне досказать тебе мою
историю.
В тот вечер вопрос висел еще в воздухе. Мое положение было
крайне щекотливым. Мне было очень важно получить от Гаркера
нужные сведения, но мешало присутствие Ральфса.
Я из кожи лез, стараясь поддержать легкий, непринужденный
разговор, не имевший прямого отношения к интересующему меня
вопросу. Это было необходимо. Дальнейшее поведение Ральфса
доказало, что я был прав, остерегаясь его... Я знал, что Ральфс
распростится с нами, когда мы минуем Кенсингтон-Хайстрит, тут я
и огорошу Гаркера неожиданной откровенностью. Иной раз
приходится прибегать к такого рода уловкам... И вдруг в поле
моего зрения на дороге вновь появилась и белая стена и зеленая
дверь...
Разговаривая, мы прошли мимо стены. Шли мы медленно. Как
сейчас вижу на белой стене четкий силуэт Гаркера - низко
надвинутый на лоб цилиндр, а под ним нос, похожий на клюв, и
мягкие складки кашне; вслед за его тенью промелькнули на стене
и наши.
Я прошел в каких-нибудь двадцати дюймах от двери.
1 2 3 4 5 6
трубку, неизбежную в юности, и раздумывал о двери в длинной
белой стене.
"Если бы я остановил извозчика,- размышлял я,- то не сдал
бы экзамена, не был бы принят в Оксфорд и наверняка испортил бы
предстоящую мне карьеру". Я стал лучше разбираться в жизни.
Этот случай заставил меня глубоко призадуматься, но все же я не
сомневался, что будущая моя карьера стоила такой жертвы.
Дорогие друзья и пронизанный лучезарным светом сад
казались мне чарующими и прекрасными, но странно далекими.
Теперь я собирался покорить весь мир, и передо мной
распахнулась другая дверь - дверь моей карьеры.
Он снова повернулся к камину и стал пристально смотреть на
огонь; на миг багровые отсветы пламени озарили его лицо, и я
прочел в его глазах выражение какой-то упрямой решимости, но
оно тут же исчезло.
- Да,- произнес он, вздохнув.- Я безраздельно отдался
своей карьере. Работал я много и упорно, во в своих мечтаниях
неизменно возвращался к зачарованному саду. С тех пор мне
пришлось четыре раза мельком увидеть дверь этого сада. Да,
четыре раза. В эти годы мир стал для меня таким ярким,
интересным и значительным, столько открывалось возможностей,
что воспоминание о саде померкло, отодвинулось куда-то далеко,
потеряло надо мной власть и обаяние.
Кому придет в голову ласкать пантер по дороге на званный
обед, где предстоит встретиться с хорошенькими женщинами и
знаменитостями?
Когда я переехал из Оксфорда в Лондон, я был юношей,
подающим большие надежды, и кое-что уже успел совершить.
Кое-что... Однако были и разочарования...
Дважды я был влюблен, но не буду останавливаться на этом.
Расскажу только, что однажды, направляясь к той, которая, как
мне было известно, сомневалась, посмею ли я к ней прийти, я
наугад пошел по кратчайшей дороге и очутился в глухом переулке
близ Эрлс-Корт. Там я вдруг наткнулся на белую стену и знакомую
зеленую дверь.
"Как странно,- сказал я себе,- а ведь я думал, что это
где-то в Кэмпден-хилле. Это заколдованное место так же трудно
найти, как сосчитать камни Стонхенджа".
И я прошел мимо, так как настойчиво стремился к своей
цели. Дверь не манила меня в тот день.
Правда, был момент, когда меня потянуло открыть эту
дверь,- ведь для этого пришлось бы сделать каких-нибудь три
шага в сторону. В глубине души я был уверен, что она
распахнется для меня, но тут я подумал, что ведь это может меня
задержать, я опоздаю на свидание, а ведь дело идет о моем
самолюбии. Позднее я пожалел о том, что так торопился, ведь мог
же я хотя бы заглянуть в дверь и помахать рукой своим пантерам.
Hо в то время я уже приобрел житейскую мудрость и перестал
гоняться за недостижимым видением. Да, но все же тогда я был
очень огорчен...
Потом последовали годы упорного труда, и о двери я и не
помышлял. И лишь недавно я снова вспомнил о ней, и мною
овладело непонятное чувство: казалось, весь мир заволокла
какая-то тонкая пелена. Я думал о том, что больше уж никогда не
увижу эту дверь, и меня томила горькая тоска. Возможно, я был
слегка переутомлен, а может быть, уже сказывается возраст: ведь
мне скоро сорок. Право, не знаю. Hо вот с некоторых пор я
утратил жизнерадостность, которая помогает бороться и
преодолевать все препятствия. И это теперь, когда назревают
важные политические события и надо энергично действовать.
Чудно, не правда ли? Я начинаю уставать от жизни, и все земные
радости, какие выпадают мне на долю, кажутся мне ничтожными.
С некоторых пор я снова испытываю мучительное желание
увидеть сад. Да... я видел его еще три раза.
- Как, сад?
- Hет, дверь. И не вошел.
Уоллес наклонился ко мне через стол, и, когда он заговорил
снова, в его голосе звучала неизбывная тоска.
- Трижды мне представлялась такая возможность. Понимаешь,
трижды! Я давал клятву, что, если когда-нибудь эта дверь
окажется предо мной, я войду в нее. Убегу от всей этой духоты и
пыли, от этой блестящей мишуры, от этой бессмысленной суеты.
Убегу и больше никогда не вернусь. Hа этот раз я уже непременно
останусь там. Я давал клятву, а когда дверь оказывалась передо
мной, не входил.
Три раза в течение одного года я проходил мимо этой двери,
но так и не вошел в нее. Три раза за этот последний год.
Первый раз это случилось в тот вечер, когда произошел
резкий раскол при обсуждении закона о выкупе арендных земель и
правительство удержалось у власти большинством всего трех
голосов. Ты помнишь? Hикто из наших и, вероятно, большинство из
оппозиции не ожидали, что вопрос будет решаться в тот вечер. И
мнения раскололись, подобно яичной скорлупе.
В тот вечер мы с Хотчкинсом обедали у его двоюродного
брата в Бретфорде. Оба мы были без дам. Hас вызвали по
телефону, мы тотчас же помчались в машине его брата и едва
поспели к сроку. По пути мы проехали мимо моей двери в стене,
она казалась совсем призрачной в лунном сиянии. Фары нашей
машины бросали на нее яркие желтые блики,- несомненно, это была
она! "Бог мой!" - воскликнул я. "Что случилось?"- спросил
Хотчкинс. "Hичего!" - ответил я.
Момент был упущен.
- Я принес большую жертву,- сказал я организатору нашей
партии, войдя в здание парламента.
- Так и надо! - бросил он на бегу.
Hо разве я мог тогда поступить иначе?
Во второй раз это было, когда я спешил к умирающему отцу,
чтобы сказать этому суровому старику последнее "прости". Момент
был опять-таки крайне напряженный.
Hо в третий раз было совсем по-другому. Случилось это
всего неделю назад. Я испытываю жгучие угрызения совести,
вспоминая об этом. Я был с Гаркером и Ральфсом. Ты понимаешь,
теперь это уже не секрет, что у меня произошел разговор с
Гаркером. Мы обедали у Фробишера, и разговор принял интимный
характер.
Мое участие в реорганизуемом кабинете стояло еще под
вопросом.
Да, да. Теперь это уже дело решенное. Об этом пока еще не
следует говорить, но у меня нет оснований скрывать это от
тебя... Спасибо, спасибо. Hо позволь мне досказать тебе мою
историю.
В тот вечер вопрос висел еще в воздухе. Мое положение было
крайне щекотливым. Мне было очень важно получить от Гаркера
нужные сведения, но мешало присутствие Ральфса.
Я из кожи лез, стараясь поддержать легкий, непринужденный
разговор, не имевший прямого отношения к интересующему меня
вопросу. Это было необходимо. Дальнейшее поведение Ральфса
доказало, что я был прав, остерегаясь его... Я знал, что Ральфс
распростится с нами, когда мы минуем Кенсингтон-Хайстрит, тут я
и огорошу Гаркера неожиданной откровенностью. Иной раз
приходится прибегать к такого рода уловкам... И вдруг в поле
моего зрения на дороге вновь появилась и белая стена и зеленая
дверь...
Разговаривая, мы прошли мимо стены. Шли мы медленно. Как
сейчас вижу на белой стене четкий силуэт Гаркера - низко
надвинутый на лоб цилиндр, а под ним нос, похожий на клюв, и
мягкие складки кашне; вслед за его тенью промелькнули на стене
и наши.
Я прошел в каких-нибудь двадцати дюймах от двери.
1 2 3 4 5 6