Отвязав мешок, уронил на землю, где он откликнулся
воплем. Никак человек внутри спрятан? Я быстро снял
стягивающую веревку с мешка и вывалил на траву его живое
содержимое. Вначале и сообразить не мог, кто это там выпал. Ясно
только было, что человек, а не зверь. Когда рассмотрел, то
нашел, что это женщина некрепкого телосложения, да еще со
связанными руками. Я выудил из-за пояса кривой нож и перерезал
веревку, ожидая благодарствия за нечаянное-негаданное
избавление.
Освободившимися своими руками женщина мигом ударила мое лицо,
отчего едва не вышибла ласковый глаз, и расцарапала щеку. Пока я
в чувство приходил от ошеломления, метнулась она бежать
стремглав, петляя между глыб подобно напуганному зайцу.
Экая лярва! Задержать ее, иначе беде случится - уж в этом я
был уверен, бросаясь вдогонку. Только не догнал бы, кабы не
срезал путь, перемахнувши через каменную кучу. И вот опять
столкнулся с ней. Постыдно и срамно это было, но пришлось
женщину кулаком гвоздануть, аж сопелька вылетела. Но иначе оная
дикарка всю мою красу испортила бы, индо вновь посягновение
совершила на мое лицо, чуть ус не оторвала да еще попробовала
вонзить острую свою коленку мне в чресла. От моего тычка
дерзкая женщина упала ничком, а егда стала на спину
переворачиваться, я приготовил было ремень, дабы связать ей
руки. Но она молвила нежданно умиротворенным голосом, хоть из ее
глаз выглядывали страх и ярость:
- Все, полно, не сбегу я от вас.- Одета ведь как татарка, но
язык ее - франкогалльский, каковой едва я разумею. Но все-таки
разумею!
Татарка, умеющая изъяснится по-франкогалльски, чудно это
как-то. Ино нет? Я порылся в своей памяти как в ворохе
ветхих книг. Ага, таковская цепочка воспоминаний, кажется,
годится. Потекли мысленные слова, вначале странные по смыслу, но
засим все более привычные.
В 6750 годе от сотворения мира перенес лютый хан Батый свое
становище на развалины разоренного им города Парижа и назвал его
- Сарай, кочевые же аилы разбрелись по полям Прованса,
Лангедока и прирейнским лугам.
Вот минуло сто лет и его потомок Булат, прославленный яко Синяя
Борода, не признавши власть великого хана, что сидел в
Каракоруме, стал владыкою Большой Еуропейской Орды. Триста лет
еще Еуропа служила местом кочевий, ибо татары поля затаптывали,
городовые стены срывали, деревни и замки ровняли с землей, в
лесах истребляли благородную дичь, а сами их выжигали, всех
людей мужеского пола убивали нещадно, а женского умыкали в свои
кибитки. Но в восемнадцатом веке Большая Еуропейская Орда
разбилась волею Неба на Галльскую и Тевтонскую, последняя часто
воевала Польское и Киевское ханства. В Альпах проживали горские
татары, на Средиземном море - племена прибрежных татар. В том
же веке мурзы и беки сажать стали крестьян на свою землю, чтобы
утруждались те земледелием, платя оброк и подати, орды же
разделились на множество ханств, эмиратов и султанатов,
беспрерывно чинивших друг другу военные хлопоты.
И воспользовалось сей усобицей Московское княжество,
единственное место на всем свете белом, где сохранилась
просиянна Вера Христова, где по нынешний день пребывает святой
престол папы римского и патриарха константинопольского.
Княжество, занимая положение весьма выгодное между враждующими
западными и восточными татарами, стало мало-помалу преуспевать и
ширить свои земли, покоряя мечом ханства и эмираты окрест себя.
Но в ту пору под счастливой звездой на западе Еуропы родился
злочестивый султан Вильгельм, каковой опять скрепил под своей
мощной рукой тевтонских и галльских татар, да стал
приготовляться к великому походу на княжество Московское.
Попутно оный владыка запросил союза и помощи у восточных улусов,
чтобы ударили те со своей стороны. И тогда московский князь
надумал стравить султана Вильгельма с его далеким родственником
великим ханом. Юрт же великого хана по прошествии веков
переместился из монгольского Каракорума в среднеазиатский
Самарканд. Ино великий Тимур-Хромец и его преемники осилили
наследников Хубилая, собрав восточные улусы вплоть до
Японского моря и обратили всех людей там в магометанскую веру. И
решился тогда московский князь на хитрость: послал человека к
великому хану - отвезти ему подложную грамоту-ясу тевтонского
султана. А в той грамоте черным по белому писано, что хочет
Вильгельм взять рукой мощной все земли мира и вновь создать
Монголистан от океана до океана, понеже он есть самый прямой
потомок Чингиса, Бодончара и Небесного света, а в прочих ханах
течет собачья кровь. Подложная грамота смотрелась яко настоящая,
потому что скреплялась она подлинной печатью султана Вильгельма,
что была выкрадена московским лазутчиком Максимкой Исаевым из
харема тевтонского владыки.
А еще велел князь похитить в западных землях женщину-кровососа и
такоже доставить к великому хану, дабы увидел тот, каковые
прелестницы станут изводить его воинов, коли случится соединение
с Вильгельмом.
Погоди-ка. Подложную-то грамоту и женщину по велению князя
доставляю к великому хану именно я - москвитянин, сын боярский
Сенцов, а по легенде - мурза Ахмат Опанасенко, верноподданный
Киевского эмира.
- Вздорная неразумная женщина, отставь свое лукавство. Аще
благочиние не передано тебе родителями, все рано постарайся
быть послушной и радивой. Надо нам лошадей собрать. За вьючной
вернуться и ездовую сыскать. И запомни, без меня - пропадешь ты
и сгинешь без следа.
Не зря я попомнил второго коня. Не пустился же я
в дальний путь без ездового... кажется, завиднелся он на
склоне, хотя не отзывается на свист. Не слышит ино напуган?
- Будь ласкова, не отставай,- продолжал вразумлять я вздорную
женщину,- тогда не стану вязать тебе руки и сажать в мешок
словно дикого зверя.
Встала она и потянулась следом, однако не забыла спросить:
- Почему же мне должно шествовать за тобой по собственной воле,
коли ты, яко тать окаянный, выкрал меня из отчего юрта, из
крепости моего отца - батыра Саламбека де Шуазеля.
Отчего я назван тятем, да еще окаянным? Отчего до сих пор не
открыл правды вздорной женщине, скорой на обидные словеса?
- Я крал не дочь Саламбека-батыра, почто нужна мне благородная
дева? Многознающие люди известили меня, что в крепости живет
адское исчадие-упырь. Я, прокравшись туда через несколько стен,
во мраке башни повстречал некое существо, сочтенное мной за
ведьму-кровопийцу. Неведомо мне было, что в мой мешок
попадешься ты, благородная дева.
- И куда ты приволок меня, проклятый похититель?- голос ее не
был слишком почтительным.
- Отвечу правдой, невзирая на оскорбительные слова. Мы на
высотах Бадахшана, что неподалеку от Индийских земель.
- Индийских земель? Где под ногами лежат яхонты и обитают
песьеголовые люди.
- И люди совсем без головы тоже там обитаются.
Она прилежно зарыдала, прижавши щеку к мрачному граниту скалы.
Вьючная лошадка с удивлением скосила свой сиреневый глаз. Я же,
ухватив за рукав слезливую девицу, заторопился к своему жеребцу.
Пришлось еще побродить-поплутать между камней, прежде чем поймал
его за узду. Впрочем, он не пытался бежать меня, прижав уши,
каурого коня более всего занимал поиск редких травинок среди
камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
воплем. Никак человек внутри спрятан? Я быстро снял
стягивающую веревку с мешка и вывалил на траву его живое
содержимое. Вначале и сообразить не мог, кто это там выпал. Ясно
только было, что человек, а не зверь. Когда рассмотрел, то
нашел, что это женщина некрепкого телосложения, да еще со
связанными руками. Я выудил из-за пояса кривой нож и перерезал
веревку, ожидая благодарствия за нечаянное-негаданное
избавление.
Освободившимися своими руками женщина мигом ударила мое лицо,
отчего едва не вышибла ласковый глаз, и расцарапала щеку. Пока я
в чувство приходил от ошеломления, метнулась она бежать
стремглав, петляя между глыб подобно напуганному зайцу.
Экая лярва! Задержать ее, иначе беде случится - уж в этом я
был уверен, бросаясь вдогонку. Только не догнал бы, кабы не
срезал путь, перемахнувши через каменную кучу. И вот опять
столкнулся с ней. Постыдно и срамно это было, но пришлось
женщину кулаком гвоздануть, аж сопелька вылетела. Но иначе оная
дикарка всю мою красу испортила бы, индо вновь посягновение
совершила на мое лицо, чуть ус не оторвала да еще попробовала
вонзить острую свою коленку мне в чресла. От моего тычка
дерзкая женщина упала ничком, а егда стала на спину
переворачиваться, я приготовил было ремень, дабы связать ей
руки. Но она молвила нежданно умиротворенным голосом, хоть из ее
глаз выглядывали страх и ярость:
- Все, полно, не сбегу я от вас.- Одета ведь как татарка, но
язык ее - франкогалльский, каковой едва я разумею. Но все-таки
разумею!
Татарка, умеющая изъяснится по-франкогалльски, чудно это
как-то. Ино нет? Я порылся в своей памяти как в ворохе
ветхих книг. Ага, таковская цепочка воспоминаний, кажется,
годится. Потекли мысленные слова, вначале странные по смыслу, но
засим все более привычные.
В 6750 годе от сотворения мира перенес лютый хан Батый свое
становище на развалины разоренного им города Парижа и назвал его
- Сарай, кочевые же аилы разбрелись по полям Прованса,
Лангедока и прирейнским лугам.
Вот минуло сто лет и его потомок Булат, прославленный яко Синяя
Борода, не признавши власть великого хана, что сидел в
Каракоруме, стал владыкою Большой Еуропейской Орды. Триста лет
еще Еуропа служила местом кочевий, ибо татары поля затаптывали,
городовые стены срывали, деревни и замки ровняли с землей, в
лесах истребляли благородную дичь, а сами их выжигали, всех
людей мужеского пола убивали нещадно, а женского умыкали в свои
кибитки. Но в восемнадцатом веке Большая Еуропейская Орда
разбилась волею Неба на Галльскую и Тевтонскую, последняя часто
воевала Польское и Киевское ханства. В Альпах проживали горские
татары, на Средиземном море - племена прибрежных татар. В том
же веке мурзы и беки сажать стали крестьян на свою землю, чтобы
утруждались те земледелием, платя оброк и подати, орды же
разделились на множество ханств, эмиратов и султанатов,
беспрерывно чинивших друг другу военные хлопоты.
И воспользовалось сей усобицей Московское княжество,
единственное место на всем свете белом, где сохранилась
просиянна Вера Христова, где по нынешний день пребывает святой
престол папы римского и патриарха константинопольского.
Княжество, занимая положение весьма выгодное между враждующими
западными и восточными татарами, стало мало-помалу преуспевать и
ширить свои земли, покоряя мечом ханства и эмираты окрест себя.
Но в ту пору под счастливой звездой на западе Еуропы родился
злочестивый султан Вильгельм, каковой опять скрепил под своей
мощной рукой тевтонских и галльских татар, да стал
приготовляться к великому походу на княжество Московское.
Попутно оный владыка запросил союза и помощи у восточных улусов,
чтобы ударили те со своей стороны. И тогда московский князь
надумал стравить султана Вильгельма с его далеким родственником
великим ханом. Юрт же великого хана по прошествии веков
переместился из монгольского Каракорума в среднеазиатский
Самарканд. Ино великий Тимур-Хромец и его преемники осилили
наследников Хубилая, собрав восточные улусы вплоть до
Японского моря и обратили всех людей там в магометанскую веру. И
решился тогда московский князь на хитрость: послал человека к
великому хану - отвезти ему подложную грамоту-ясу тевтонского
султана. А в той грамоте черным по белому писано, что хочет
Вильгельм взять рукой мощной все земли мира и вновь создать
Монголистан от океана до океана, понеже он есть самый прямой
потомок Чингиса, Бодончара и Небесного света, а в прочих ханах
течет собачья кровь. Подложная грамота смотрелась яко настоящая,
потому что скреплялась она подлинной печатью султана Вильгельма,
что была выкрадена московским лазутчиком Максимкой Исаевым из
харема тевтонского владыки.
А еще велел князь похитить в западных землях женщину-кровососа и
такоже доставить к великому хану, дабы увидел тот, каковые
прелестницы станут изводить его воинов, коли случится соединение
с Вильгельмом.
Погоди-ка. Подложную-то грамоту и женщину по велению князя
доставляю к великому хану именно я - москвитянин, сын боярский
Сенцов, а по легенде - мурза Ахмат Опанасенко, верноподданный
Киевского эмира.
- Вздорная неразумная женщина, отставь свое лукавство. Аще
благочиние не передано тебе родителями, все рано постарайся
быть послушной и радивой. Надо нам лошадей собрать. За вьючной
вернуться и ездовую сыскать. И запомни, без меня - пропадешь ты
и сгинешь без следа.
Не зря я попомнил второго коня. Не пустился же я
в дальний путь без ездового... кажется, завиднелся он на
склоне, хотя не отзывается на свист. Не слышит ино напуган?
- Будь ласкова, не отставай,- продолжал вразумлять я вздорную
женщину,- тогда не стану вязать тебе руки и сажать в мешок
словно дикого зверя.
Встала она и потянулась следом, однако не забыла спросить:
- Почему же мне должно шествовать за тобой по собственной воле,
коли ты, яко тать окаянный, выкрал меня из отчего юрта, из
крепости моего отца - батыра Саламбека де Шуазеля.
Отчего я назван тятем, да еще окаянным? Отчего до сих пор не
открыл правды вздорной женщине, скорой на обидные словеса?
- Я крал не дочь Саламбека-батыра, почто нужна мне благородная
дева? Многознающие люди известили меня, что в крепости живет
адское исчадие-упырь. Я, прокравшись туда через несколько стен,
во мраке башни повстречал некое существо, сочтенное мной за
ведьму-кровопийцу. Неведомо мне было, что в мой мешок
попадешься ты, благородная дева.
- И куда ты приволок меня, проклятый похититель?- голос ее не
был слишком почтительным.
- Отвечу правдой, невзирая на оскорбительные слова. Мы на
высотах Бадахшана, что неподалеку от Индийских земель.
- Индийских земель? Где под ногами лежат яхонты и обитают
песьеголовые люди.
- И люди совсем без головы тоже там обитаются.
Она прилежно зарыдала, прижавши щеку к мрачному граниту скалы.
Вьючная лошадка с удивлением скосила свой сиреневый глаз. Я же,
ухватив за рукав слезливую девицу, заторопился к своему жеребцу.
Пришлось еще побродить-поплутать между камней, прежде чем поймал
его за узду. Впрочем, он не пытался бежать меня, прижав уши,
каурого коня более всего занимал поиск редких травинок среди
камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17