Есть зацепка - та самая крохотная, тщедушная. Доктор
взял денежки - три "штуки" - за десять доз, а оставил
тринадцать ампул! Не может быть такого, чтобы этот айболит не
поинтересовался или вообще забыл о своем барахле. Для начала он
мог звякнуть. А я включил бы свой телефон, даже пребывая под
балдой. Аппарат у меня клевый, с режимом "hands free", то есть c
громкоговорителем (тысячу "хрустов" за него отстегнул еще до
либерализации). У меня рука до телефона бы дотянулась. Ведь не
лежал я неподвижным бревном во время своих видений, а вертелся
на диване. И наверняка бормотал, живо описывая голосом яркие
образы своих галлюцинаций.
Допустим, докторишка позвонил, когда я представлял, что
простреливаю насквозь Гасан-Мамедова. Вероятно, я даже способен был
на вопросы отвечать. Едва стадия губительных видений у меня
кончалась и наступал спокойный отруб, доктор, как бы получив от
меня все инcтрукции, принимался устраивать свои мокрые делишки.
А термос он мог мне подсунуть, когда я ранним утречком спускался
по темной лесенке и хватался за все, что ни попадя.
А разве доктору не надобятся деньжата? Возится же он со всякой
химией, которая бьет по мозгам. Сам нюхает, пробует, ищет, что
покайфовее.
Я в расследовательском порыве разбудил художника, он мне всю
правду и срезал: "Доктор твой - жалкий наркоман. Если сел он
на иглу, то потребности его организма таковы, что монеты
требуются постоянно, без всякого перерыва. Кстати, поскольку ты
явно выберешься из этого говенного заведения, оставлю я тебе
телефончик одной художницы. Она из моей секции арт-нудистов.
Стремно живописует телеса, от мускулов до внутренностей. Это
тебе пригодится, ты ж говорил, что у тебя нелады с оформлением
книжульки."
Утром я всю свою догадку Илье изложил. А к вечеру наступила
победа. Когда оперативники стали подъезжать к дому доктора
Лапеко, тот оперативно удрал, сломав по дороге челюсть одному
неповоротливому прохожему. Между прочим, медработник проживал на
моей же улице, через дорогу наискось, и мог, не слезая со стула,
наблюдать мое окно. У гражданина Лапеко в логове и "травка"
произрастала, и валялись ампулы со следами такой серьезной штуки
как ЛСД, и в баночках всякие химикалии плескались, которыми он
Владиславского угробил, и стояли башмаки с теми самыми
подметками, что запечатлелись на месте кончины Гасан-Мамедова и
Сухорукова. И даже обнаружился родной брат того термоса,
который обыграл в игре "смерть-жизнь" молодого бизнесмена.
Отпустил меня Илья. Я пошел на все четыре стороны, а деньжатки
мои милые как отдыхали в сейфе, так и остались лежать на левом
боку - ничего с ними не случилось. Завтра надо оказаться в
Москве, сменять наличку на безналичку, чтобы затем перечислить
деньги в типографию. А сегодня стоит навестить ту самую
расхудожницу из секции арт-нудистов.
4.
Особа с интересным ртом отворила дверь. Я заговорил о Петрухе
(том живописце, что за голую задницу томился безвинно в КПЗ).
Когда хозяйка разместила меня в кресле, я стал толковать о своих
делах. Потом попробовал узнать, в чем она мастерица, и мне ее
творчество в стиле критического некрореализма по нраву пришлось.
Поэтому договорился я с художницей Любовью, что говорится,
полюбовно. Через неделю она мне должна была выдать
привлекательный жутик. Центральный образ на "крышке" -
веселенький трупак в смокинге, обедающий другим трупаком.
Рассказываю я увлекательный сюжет и самые веселые сценки из своей
книги этой самой художнице Любови, а она слушает как бы с
интересом. Однако ноги ее, длинные и гладкие, приковывают
внимание и мешают работе серого вещества, потому что сидит она
на пуфике в коротенькой юбчонке. Художница была красива,
особенно если смотреть снизу. Надо учесть, что с дамами я месяца
три общался лишь в идеальной сфере и это уже стало приедаться.
Такой срок истек с тех пор, как сбежала моя последняя телесная
любовь, а чтоб давать объявления в газету: "Двухметровый блондин
мужчина невзрачной наружности ищет напарницу для встреч-разлук",
перо пока не поднималось.
Потому-то я от художницы как бы уехал, но все равно на
привязи остался. Напало на меня дома острое сексуальное
беспокойство и подозрение, что Любовь - мастерица не только
в живописи. Я себя, конечно, успокаивал умничаниями на тему, что
все приятности любви меж полами созданы лишь для того, чтоб
процветала лженаука-генетика. Но помогло это слабо и пришлось
себя утешать сцеволином.
Возникло из иглы видение, как никогда объемное, яркое и полное.
Началось оно с того, что я вышел из дома с рукописью и
отправился долгой дорогой к Любови на Гражданку. Люба-из-глюка
не шибко удивилась моему появлению. Впрочем, повод-то у меня
имелся - я ведь рукопись привез для лучшего понимания целей и
задач. Художница откуда-то мигом выковыряла бутылочку, стала
разливать и кромсать огурчики, пока я зачитывал кусочек из
будущей книги. Я еще обрадовался, что в видении текст точно
такой же, как в правдивой реальности.
"Где-то около трех ночи на тихой лондонской улице возле люка
остановилось двое. В высоких рыбацких сапогах и длинных
прорезиненных макинтошах.
- Холмс, вы уверены, что через этот колодец мы попадем в
ремонтируемый и совершенно сухой водовод? А вдруг в действующую
канализацию?
- Мы были бы обязаны прокрасться на водонапорную станцию даже
через действующую канализацию. Однако, на ваше счастье, Уотсон,
эти две системы не сопрягаются. Не бойтесь намокнуть, водовод
сух уже десять дней - ремонтники, которые занимались чисткой,
тоже бастуют. Мы спокойно, не замочив калош, прогуляемся как на
Риджент-стрит до пустого подземного резервуара, что
располагается у основания Ист-Эндской станции.
Двое джентльменов переместилось под мостовую, в холодный
и, несмотря на благостные обещания, довольно скользкий туннель.
- А вы настаивали на калошах, Уотсон. Рыбацкие сапоги - вот что
поможет нам сохранить здоровье.- попытался отшутиться Холмс.
Он зажег масляный светильник и друзья, сильно согнувшись, как
по большой нужде, двинулись вперед под низким потолком.
- Здесь текла вода, которой, конечно, еще предстояла очистка,
но все же, побывай я тут раньше, перешел бы с чая на пиво. Какая
плесень, водоросли. А аромат чего стоит?- заявил Уотсон,
топорща усы.
- Вонища, мой друг, а не аромат. Как бы нам самим не завоняться.
- Сэр, как можно. Такие слова...
- Молчок, Уотсон. Замрите на секундочку... Вам не послышалось
шлепанье третьей пары ног?
- Нет, Холмс, должно быть какое-то эхо виновато. Вот мы стоим и
ничего не слышим, кроме капели.
- Тогда вперед, нам осталось меньше ста ярдов до встречи с
главной достопримечательностью.
Когда остаток пути был преодолен, джентльмены уткнулись носом в
решетку, за которой, судя по гулкому отзвуку, находилась
подземная полость.
- Это тот самый резервуар. Доставайте ножовки, Уотсон.
Ржавая до невозможности решетка вскоре была осилена и Холмс
сделал шаг вперед.
- Пожалуй, резервуар не успел пересохнуть. В нем глубины футов
семь с хвостиком. Не зря, выходит, я решил захватить с собой
резиновую лодку последней конструкции и насосик.
Через десять минут плавсредство, нареченное "Стерегущий", было
спущено на воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18