Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно.
— Как тебя зовут?
Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же её исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд.
— Как тебя зовут по-испански?
— Алехандро.
— А сокращённо?
— Сача. В испанском языке нет буквы "ш".
В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем.
— Скажи мне что-нибудь на твоём языке.
Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы "ш". Слова сыпались, отскакивали от зубов. Казалось, что они формируются не в глубине гортани, а где-то между губами и зубами.
Я посмотрела в его лицо и увидела, что его речь похожа на его щеки и глаза.
— Что ты сказал? Переведи.
Подошёл официант.
Александр заказал почти все меню сверху донизу. Я поняла — он широкий человек. А в широких людях много умещается. И хорошего, и плохого.
Наконец появились он и она.
Она — высокая блондинка, вьющаяся и улыбчивая, вся в летящем шёлке волос. Уголки губ и глаз приподняты кверху и будто бы готовы взлететь.
Он славный, но немножко задрипанный. Из игоревистов.
Она кивнула мне со счастливым выражением, а потом точно с таким же выражением уставилась на Александра.
— Познакомьтесь, — она представила своего мужа.
Александр представил меня. Все сунули другу другу ладошки и перечислили имена: Лиля, Славик, Александр, Вероника.
— Имя Вероника произносится с ударением на "о", — поправил меня Славик. — От города Верона.
— А ты откуда знаешь? — Лиля с удивлением уставилась на мужа. Он на неё, и они некоторое время рассматривали друг друга. Чувствовалось, что процесс взаимного узнавания у них ещё не завершился.
Когда Лиля произносила слова, то её губы смыкались на согласных с наивным и трогательным выражением. А глаза были раскрыты только для добра и удивления. В ней было что-то завораживающее, я смотрела на неё, как змея на дудку заклинателя.
— Вы учитесь? — спросила Лиля.
— Я портниха, — ответила я.
Далее я должна была поинтересоваться родом её деятельности, но я не стала спрашивать.
— А меня вызвали на конкурс «Алло, мы ищем таланты».
Я должна была спросить насчёт талантов, но воздержалась. А вдруг не нашли…
— У меня был неудачный репертуар, — сказала Лиля.
— Просто ты не умеешь петь, — сказал муж.
— Конечно. Ты никогда не находишь во мне никаких достоинств. Тебе любая лучше, чем я.
— Ну почему же? — возразил Александр, хотя это должен был сказать муж.
— Эта, из Казани, и вовсе петь не умеет. Истеричка, да и все, — обиженно сказала Лиля. — Просто у неё был подходящий репертуар.
— Она понравилась всему жюри, — дипломатично сказал Александр.
Подошёл официант, заставил весь стол яствами. Александр положил мне на тарелку китайскую закуску: зеленые яйца, стухшие каким-то особенным, китайским образом, и к ним водяных червей.
— Сплошные калории, — объяснил он.
Славик разлил водку по рюмкам. Все подняли рюмки и сдвинули взгляды: летящие глаза Лили, испанские глаза Алехандро, неприкаянные мои глаза и равнодушные — Славика, под пеплом вежливой скуки.
— За знакомство, — определила Лиля.
Все молча выпили.
На вкус тухлое яйцо оказалось именно тухлым яйцом, и ничем иным. А черви в соевом соусе пахли сыростью.
Александр стал рассказывать Славику о жюри, о конкурсе, о талантах и о взаимосвязи этих трех категорий. Он говорил увлечённо, слегка подобострастно, как бы оправдываясь за неуспех Лили. Славик слушал, его лицо было внимательным и деликатным. Он, казалось, отодвигал подобострастие Александра и даже суть вопроса о конкурсе. Оставлял только суть самого Александра и был вежливо снисходителен к этой сути.
Лиля смотрела по сторонам с наивным и рассеянным выражением.
Я сидела и честно выполняла свою роль крыши.
Человек, которого берут для вида, называется «крыша»…
Я — крыша Александра. Славик — крыша Лили. Вернее, не крыша — а зонтик. Она держит его при себе на случай дождя или жары. А когда хорошая погода, то складывает и прячет в сумку: Лиля бегает по жизни с зонтиком и ищет себе дом.
Подошёл какой-то хмырь и позвал её танцевать.
Она поднялась из-за стола, но не сразу, а сначала потянулась, задвигала талией, как бы вывинчивая её из бёдер. Потом отделилась от стула и пошла.
Все мужчины в зале перестали жевать, смотрели на Лилю и посылали ей вослед и навстречу мощные флюиды. Воздух был плотный от флюидов, и Лиля шла медленно, разводя флюиды руками, плечами, коленями. Её движения были замедленные и гибкие, как у кошки.
Славик безучастно смотрел ей вслед, а Александр положил руку на спинку моего стула, как бы говоря: у тебя — твоё, а у меня моё, и твоего мне не надо.
Музыканты обрадовались и застучали как бешеные. Все запрыгали, и Хмырь запрыгал, а Лиля стояла неподвижно, с опущенным глазами, как бы вбирая в себя ритм.
Потом ритм вошёл в неё и стал главнее, чем она сама. Лиля вскинула руки над головой во всю длину, как бы показывая все своё божье тело и одновременно извиняясь: ну простите, что я так хороша, уж так вышло. Она некоторое время вздрагивала на своих длинных ногах, потом перечеркнула в себе какую-то грань и пошла, гонимая вдохновением.
Если рассматривать танец как самовыражение, то танец Лили можно было прочитать так: я все беру у тебя, жизнь. Я все у тебя беру и все отдаю. Ничего не придерживаю. Я все прощаю и за все мщу. Я пойду по лежачим и сама согласна стать жертвой и услышать ботинок на своём лице…
— Ну, завелась, — сказал Славик обычным тоном, без восхищения и без раздражения. Видно, ему это божье тело и божье вдохновение успели десять раз надоесть.
— Она очень красивая, — сказала я.
— Да? — удивился Славик. — Там, где мы живём, другая эстетика.
— А где вы живёте?
— В Муромской области. Село Карачарово.
— Действительно? — не поверила я.
— Ну, конечно, — Славик улыбнулся. Улыбка у него была какая-то неокончательная.
— А кем вы работаете?
— Врач, — сказал Славик. — А Лилька лаборантка.
Я был для неё большое начальство.
— А что делает лаборантка? — спросила я.
— Анализы.
— Какие?
— Кровь. Моча и прочее.
— Лиля имеет дело с мочой? — искренне удивилась я.
— На это надо смотреть как на материал, — сказал Славик.
Подошла Лиля, сопровождаемая Хмырём. Из неё били фонтанчики счастья, а уголки глаз и губ норовили взлететь с лица.
— Душно, — радостно пожаловалась Лиля.
— Ничего. Положительные эмоции — это тот же кислород. Они ускоряют окислительные процессы.
Я посмотрела на Александра и догадалась: все радости жизни и явления природы не существуют для него самостоятельно, сами по себе, а выполняют служебную роль и служат непосредственно ему, Александру.
Музыка — кайф. Еда — калории. Радость — положительные эмоции. И мне вдруг захотелось в палатку к Игорю Корнееву. Сидеть себе, возведя глаза к звёздам, и гладить на коленях нежную малахитовую ящерицу.
Александр разлил водку по рюмкам.
1 2 3 4 5