Он купил участок земли у Тимау, вождя с побережья соседней бухты, и отправил туда работать китайцев. Посещая поселок с одним из Годфри, он увидел их, бегущих в ужасе толпой к пляжу: Тимау выгнал их, отобрал их пожитки и нарядился со своими людьми в боевые одеяния. В Таахауку была отправлена за подкреплением лодка; дожидаясь ее возвращения, они видели с палубы шхуны Тимау и его людей, продолжавших до полуночи на вершине холма воинственные танцы; и как только лодка вернулась (с тремя жандармами, вооруженными винтовками системы Шаспо, двумя белыми с таахауканской плантации и несколькими туземными воинами), отряд этот отправился схватить вождя, покуда он не проснулся. День еще не наступил, и светила очень яркая луна, когда они поднялись на холм, где в доме из пальмовых листьев Тимау отсыпался после оргии. Нападавшие были полностью на виду, внутренность хижины была совершенно темной, положение отнюдь не выигрышное. Жандармы изготовились к стрельбе с колена, и капитан Харт пошел впереди один. Подойдя к двери, он услышал щелчок взведенного курка и только из соображений самозащиты — иного выхода не было — бросился в дом и схватил вождя. «Тимау, пошли со мной!» — крикнул он. Но вождь — здоровенный детина ростом шесть футов три дюйма, с красными от злоупотребления кавой лицом — отшвырнул его в сторону; и капитан, ожидая немедленного выстрела или удара по голове, разрядил пистолет в темноту. Когда Тимау вынесли из дома на лунный свет, он был уже мертв, и при этом непредвиденном завершении своей вылазки белые будто утратили всю свою воинственность и отступали к лодке под огнем туземцев. Капитан Харт, едва ли не соперничающий в популярности с епископом Дордийоном, был весьма снисходителен к туземцам, относился к ним, как к детям, не обращал внимания на их недостатки и всегда был сторонником мягких мер. Поэтому смерть Тимау легла бременем на его душу, тем более что мушкет вождя нашли в доме незаряженным. Для менее щепетильного человека этот случай покажется несущественным. Если пьяный дикарь взводит курок, приближаясь к нему в открытую, джентльмен не может ждать, чтобы выяснить, заряжено ли его оружие.
Я упомянул о популярности капитана. Она относится к тем явлениям, которые больше всего поражают новичка на Маркизских островах. Он сразу же слышит два имени, неизвестных ему, но прославленных здесь, произносимых с любовью и почтением, — епископа и капитана. Это вызвало у меня сильное желание познакомиться с Хартом, которое впоследствии было удовлетворено. Долгое время спустя в Скорбном Месте — на Молокаи — я вновь обнаружил следы этой проникнутой любовью популярности. Там был белый прокаженный слепец, старый моряк — он называл себя «старым морским волком», — долгое время плававший среди восточных островов. Я навещал этого человека и, поскольку только что прибыл оттуда, сообщал ему новости. Они (в чисто островном духе) представляли собой главным образом хронику кораблекрушений. И вышло так, что я упомянул об одном не особенно удачливом капитане и о том, как он утопил судно мистера Харта. Тут слепой разразился сетованиями. «Утопил судно Джона Харта? — воскликнул он. — Бедный Джон Харт! Как жаль, что это случилось с ним», — закончил он с добавлением сильных выражений, приводить которые я не хочу.
Возможно, если б дела капитана Харта продолжали процветать, популярность его была бы иной. Успех приносит славу, но убивает любовь, а неудача питает ее. И постигшая капитана неудача была поистине неповторимой. Он находился на вершине успеха. Ему принадлежал остров Масс, отданный французами в виде компенсации за грабежи в Таахауку. Однако Масс был пригоден только для скота, двумя его главными базами были Анахо и Нука-хива, обращенные на северо-запад, и Таахауку на Хива-оа, милях в ста к югу, обращенный на юго-запад. Обе базы были в один и тот же день сметены приливной волной, которой не ощутили ни в одной другой бухте, ни на одном другом острове архипелага. Южный берег Хива-оа был покрыт строительным лесом и сундуками из камфарного дерева с товарами; туземцы за обещание умеренного вознаграждения честно привезли все обратно, сундуки, очевидно, не открывались, а часть леса потом пошла на их дома. Но возвращение прибитых к берегу остатков изменить результата не могло. Капитан не мог вынести этой несправедливости судьбы, и с его разорением окончилось процветание Маркизских островов. Анахо совсем прекратил существование, от Таахауку осталась только тень прежнего поселка, и на прежних участках не появилось никаких новых плантаций.
Глава тринадцатая
ХАРАКТЕРЫ
На нашей якорной стоянке в Атуоне было какое-то движение в отличие от мертвого покоя соседнего острова Нука-хива. Видно было, как от берега плывут лодки: то вельботы с туземцами-гребцами, везущие на продажу копру, то одинокие каноэ, плывущие за покупками. Кроме того, на якорной стоянке часто бывали рыбаки, не только одинокие женщины, сидящие в нишах утеса, но и целые компании, которые иногда разбивали лагерь и разводили костер на берегу, иногда лежали в каноэ посреди гавани и поочередно прыгали в воду; ныряли они на глубину восемь-девять футов, чтобы, как мы полагали, загонять рыбу в сети. Покупки туземцы иногда делали странные. Помню, одна лодка возвращалась с единственным окороком, свисавшим с шеста на корме. А однажды в лавку мистера Кина явился очаровательный парень с превосходными манерами, говоривший по-французски правильно, но с каким-то детским акцентом, очень красивый и большой щеголь, что было видно не только по его блестящей одежде, но и по тому, что он купил. Покупки его представляли собой пять судовых бисквитов, флакон духов и два мешочка стиральной синьки. Приплыл он с Тауаты, куда и отправился тем же вечером на лодке с этими сокровищами для юных леди, бросая вызов пучине. Основная масса туземных пассажиров была менее приятной: рослые, крепкие люди, покрытые татуировкой, с пугающими манерами. Их отличало что-то грубое, глумливое, нередко напоминавшее мне трущобы какого-нибудь большого города. Однажды вечером, когда сгущались сумерки, к той части пляжа, где я случайно находился в одиночестве, причалил вельбот. Из него вылезли шесть или семь разбойничьего вида туземцев, все в достаточной мере владели английским, чтобы сказать мне «до свидания», что служило обычным приветствием, или «доброе утро», что они, видимо, считали более выразительным; последовали колкости, они окружили меня с грубым смехом, неприязненными взглядами, и я счел за благо уйти. С мистером Стюартом я был еще незнаком, иначе вспомнил бы о его первой высадке в Атуоне и о юмористе, который впился зубами в пятку отрубленной ноги. Но их соседство угнетало меня, и мне казалось, что будь я потерпевшим кораблекрушение, без надежды на помощь, у меня стало бы плохо с сердцем.
Но не только туземцы плавали там. Пока мы стояли на якоре, произошло странное совпадение. В море появилась шхуна, собиравшаяся войти на якорную стоянку. Мы знали все шхуны на архипелаге, но эта казалась больше остальных, к тому же оснащена была на английский манер, и когда она встала на якорь неподалеку от «Каско», подняла наконец синий кормовой флаг. Тогда, по слухам, в Тихом океане находилось не меньше четырех яхт; но странно было, что две из них оказались борт о борт в этой отдаленной бухте, еще более странно, что во владельце «Нианзы», капитане Дьюаре, я узнал человека из одной со мной страны, одного графства, с которым я гулял в детстве по берегам Альпес Маритаймс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77