Очевидно, так бывает, раз это случилось с ним. Конрад не стал ломать голову над законами сновидений. Но его одолела досада — он видел два нехороших сна, возможно, даже один сон в другом, но что происходило в тех сновидениях, вспомнить не мог. Были приключения, удивительные события, но какие, черт побери? Было плохо, даже очень плохо — вот и все, что он помнил о них. Конрад посмотрел на развилку дорог. Все три дороги казались одинаковыми, но на двух с ним случилось несчастье. Он не чувствовал себя в силах сделать хотя бы шаг к ним. Правда, несчастья произошли во сне, а не наяву, но ведь и сны бывают вещими. Но надо было идти, он задумал достичь удачного будущего, а на пустой развилке не виделось никакого будущего — просто скучное, пустое, ничего не выражающее и ничего не сулящее местечко. Для уверенности он обратился к своему неизменному наставнику — Внутреннему Голосу. Правильно ли он поступит, выбирая теперь среднюю дорогу? Внутренний Голос был из породы агитаторов, он не просто советовал и наставлял, а требовал, настаивал, горячо убеждал, Конрад знал его лишь таким. Но сейчас Голос только убеждённо прозвенел: «Средняя — это истинно твоя счастливая дорога».
И Конрад зашагал по единственной не испытанной ни во снах, ни наяву дороге — средней.
Он неторопливо двигался, предчувствуя, что хорошего не ждать. Дорога шла явно не в Анатру, а в сторону от города. Ни на дальнем, ни на близком расстоянии от столицы не было ничего, что манило бы к себе: ни крупных городов, хоть отдалённо напоминающих Анатру с её огромным населением почти в тысячу человек, ни больших заводов. Все промышленные предприятия — их отец называл почему-то кустарными мастерскими; название, по всему, выражало особенное уважение — располагались в Анатре. Правда, была ещё долина Альдонсы с её обширной пещерой, где уже больше ста лет возились с повреждённым при посадке звездолётом, и Альдонса была как раз где-то там, куда шёл Конрад. Но к пещере и близко не подпускали, да и что делать у звездолёта человеку, ничего не понимающему в древней космической технике — в ней, так говорил отец, теперь и сами механики не разбираются.
Эти мысли настраивали на грусть. Конраду уже начинало казаться, что он, поссорившись с отцом и удрав из дому, поступил не лучшим образом. Впереди — он все определённей удалялся от столицы — не светило радужным, а окружающее было таким, что впору ругаться, а не радоваться. Воздух затянула багровая дымка. Тусклая Москита превратилась во что-то тёмное, потянуло вечерним холодом, хотя до вечера было ещё не близко. А дорога превратилась в полосу препятствий: нигде на равнине не виделось столько ям, сколько зияло на ней, и нигде не было навалено столько валунов, сколько вместила она. И Конрад, падая духом от бесперспективности, запросил Внутренний Голос, не пора ли возвращаться и просить у отца прощения, на что Внутренний Голос недовольно ответствовал: «Иди как идёшь!»
Над дорогой пролетели два стреломобиля. Они выбросили крылья и стрекозами покружились над Конрадом, потом сели на дорогу — один впереди, другой позади Конрада. Из передней машины вышел высокий, красивый мужчина, Конрад сразу узнал его: портреты этого человека, Марка Фигероя, были развешаны на дорогах, правительство за доставку его живым или мёртвым сулило почти состояние. Из второй машины выбрался вооружённый импульсатором солдат и бравый офицер, и его Конрад узнал: за этого человека, Франциска Охлопяна, друга и правую руку вождя мятежников, тоже обещался солидный куш.
— Прохожий, ты наш или не наш? — строго спросил Марк Фигерой.
У Конрада перехватило дыхание, он не набрал силы ответить. За него ответил приблизившийся Франциск Охлопян:
— Господин Фигерой, даже слепой безошибочно увидит, что перед нами презренный солдат правительства, закамуфлированный под мирного прохожего. Если позволишь мне дать ему разок-другой по уху, он мигом признается, что шпионит в пользу проклятого майора Шурудана.
Конрад наконец обрёл способность говорить:
— Нет, нет, господин министр экономики, я не шпион! Я никогда не служил в войсках правительства. Я не люблю правительства.
— Ты, я вижу, парень, знаешь меня, — сказал Фигерой смягчившимся голосом. — Но я уже не министр экономики. Подлый интриган майор Шурудан, которого мы все — и ты, надеюсь, тоже — дружно ненавидим, возмутительно и незаконно выставил меня из правительства. За это он поплатится своей головой. Беру тебя, парень, к себе. Господин Охлопян, выдайте ему запасной импульсатор. Ты умеешь пользоваться оружием? Отлично. Полетишь в моем стреломобиле, будешь охранять меня от нападения в воздухе.
— Я бы все-таки поставил тебя к стенке, парень, — с сожалением сказал Франциск Охлопян, вручая Конраду импульсатор. — Тебе не кажется, что так было бы надёжней?
— Нет, не кажется, господин Охлопян! — отрезал Конрад и на всякий случай поспешно отдалился от человека, которого называли правой рукой вождя мятежников.
В мутном багровом воздухе показались светящиеся точки. К маленькой группке Фигероя прибывало подкрепление — три летающих монаха. Впереди мощно махал крыльями широкоплечий верзила с такими яркими фонариками на плечах, что их можно было разглядеть и за километр. И крылья у него выделялись: из пяти, а не из трех пластмассовых дисков каждое, да и диски покрупней. Два других летающих монаха были щупленькие, узкоплечие, со слабенькими светящимися погонами, с трехдисковыми маломощными крылышками.
— Что случилось, почтённый Антон Пустероде? — спросил Фигерой крылатого верзилу. — Почему ты мчишься, будто за тобой гонится проклятый Шурудан?
— Я спешил доложить, что Шурудан неподалёку и что его можно взять голыми руками, господин Фигерой. Отряд, им возглавляемый, взимает в данную минуту пятидесятку на соседнем хуторке. Солдаты так увлеклись грабежом, который они называют получением законных налогов, что их можно всех проимпульсировать, прежде чем они схватятся за оружие.
— Отлично. Сейчас мы нападём на них. Господин Франциск Охлопян, лети за нашим пешим отрядом и поведи его в хутор. Я полечу вперёд выбирать позицию для внезапного удара.
Взгляд Антона Пустероде упал на скромно стоящего в сторонке Конрада. Летающий монах безмерно удивился.
— Посторонний? И с оружием в руках? Тебя ещё не расстреляли, парень?
— Как видите, господин Пустероде, — хмуро ответил Конрад.
— Расстрел от тебя не уйдёт, — успокоил его летающий монах. — Как тебя зовут? Конрад Подольски? Никогда не слыхал такого малозначащего имени и такой невыразительной фамилии. Впрочем, в списках казнённых у меня хватает и других недостойных имён и возмутительных фамилий: ты будешь среди приличествующих тебе мертвецов.
— Надеюсь, что нет! — Конрад повернулся спиной к рыгочущему от удовольствия крылатому шпиону.
Марк Фигерой велел Конраду садиться рядом с собой. Второй стреломобиль и летающие монахи умчались. Конрад, как ему было приказано, бдительно всматривался в проплывающую внизу равнину. Впереди все было пусто и уныло. Позади, среди красноватых кустарников и невысоких рыжих холмов, двигался отряд мятежников, над ним стрекозою висел стреломобиль и реяли три летающих монаха. Марк Фигерой направил свою машину вниз и посадил на поляне, окружённой кустарником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14