Но он убеждал Игорька как-то очень осторожно, в нем тогда не было его сокрушающей силы; он же инвалид, слаб здоровьем, но невероятно силен духом… Вот видите, как я вам ответила… Мое поколение чтит Коллонтай… Дух мужчины, его с а м о с т ь мне были дороже всего остального… Плоть? Ну что ж, конечно, мы взрослые люди – было больно. Но если любишь – можно сесть на диету, пост не зря в России держали; избыточная сытость, говорил Павел Владимирович, рождает похоть.
– Серафима Николаевна, а вы бы не согласились к нам в гости приехать? К моей жене и мне? Саша – доктор, мне бы очень хотелось, чтобы она посмотрела на вас и вас послушала…
Женщина нахмурилась, лицо ее как-то погрубело, появилась в нем замкнутость:
– Но я хочу, чтобы вы меня верно поняли: такое отношение женщины может заслужить человек, подобный Павлу Владимировичу. Я других таких не встречала…
– А почему его жена…
– Жены, – сразу же поправила Серафима Николаевна. – Он был женат дважды.
– Ну хорошо, а отчего его жены не смогли понять его?
– Потому что они были избалованны и, видимо, не любили его. Разве можно любить человека и при этом писать на него жалобы в академию? Это же психология кулака, это какие-то Шейлоки, ростовщики, а не женщины…
– Серафима Николаевна, я готов у вас сидеть вечность, но у меня к вам еще один вопрос: Трифон Кириллович… жив?
– Очень плох. Я была у него вчера в госпитале… Очень плох…
– Сердце?
Женщина грустно улыбнулась, и вновь ее лицо стало мягким:
– Возраст…
– Но я могу к нему попасть?
– Крайне важно?
– Крайне. В какой-то мере это касается судьбы товарища его внука…
Серафима Николаевна посмотрела на часы:
– Меня к нему пускают в любое время… Он шутит: «Как дважды Герою мне обеспечено место на Новодевичьем, а туда не каждый день разрешают посещение, так что пусть Симочка навещает меня постоянно». Особое поколение, особые люди.
– Помните Николая Тихонова? «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей»…
…Уже в машине Серафима Николаевна отрицательно покачала головой:
– Я очень люблю Тихонова, он прекрасный поэт, но если бы сделать анализ химического состава этих «гвоздей», то превалировала бы там кровь. То поколение было невероятно, бесконечно ранимо; у них был крепкий характер, они умели скрывать слезы и не показывать боли, но внутри этих «гвоздей» были кровь и слезы, поверьте мне…
Трифон Кириллович лежал на высоких подушках; у стены стоял кислородный баллон; пахло, однако, в палате одеколоном; Тадава прочел надпись на флаконе: «О'де саваж».
Трифон Кириллович заметил его взгляд:
– Вот уж как двадцать лет мне привозят в подарок именно этот одеколон ученики; раньше я звал их Славик и Виталя, теперь оба генералы; один лыс, другой поседел, но, к счастью, остались «Славиком» и «Виталей» – я имею в виду духовную категорию возраста… Итак, пока вас не изгнали эскулапы, излагайте предмет вашего интереса.
…Выслушав Тадаву, Трифон Кириллович долго молчал, потом ответил:
– Важный и нужный вопрос. Объясните, пожалуйста, каким образом образовался этот узел: мерзавцы Власова, битва за Бреслау, судьба Игоря и его товарищей?
– Мы сейчас разбираем ряд преступлений; нам необходимо поэтому проследить возможные пути из расположения части, где служил Игорь Северский, от Бреслау – в тыл. Неподалеку от Бреслау был убит Григорий Милинко, краснофлотец, из роты морской пехоты Игоря, а убийца, – видимо, русский, – жил у нас по его документам. Живет по его документам по сей день – так точней.
– Так, увы, страшнее…
– Верно. Поэтому нас интересует: какие власовские части были брошены в Бреслау, почему именно в последние месяцы войны, отчего в тот город? Нам важно узнать, где могут храниться материалы на этих мерзавцев, их личные дела, фотографии. Нам важно также получить все, что можно, о наших частях, сражавшихся за Бреслау, о тыловых соединениях, находившихся в сорока километрах к западу от фронта… Мне надо вычертить маршрут Милинко, настоящего, а не того, который сейчас живет под его именем…
– Вы в нашем военно-историческом архиве уже поработали?
– Да.
– Значит, общую обстановку представляете?
– В общих чертах…
– Изучите не в общих чертах, влезьте в мелочи, в документы не только армейского или дивизионного масштаба – копайте в архивах батальонов, рот, – тогда доищетесь, тогда сможете выстроить точный маршрут; цепляйтесь за расположения санбатов. Милинко, как я помню из письма Игорька, получил отпуск в связи с орденом и легким ранением, вроде б так?
– Я поражаюсь вашей памяти, – сказал Тадава.
– Напрасно. Привычка – вторая натура; это нарабатывается профессией, иначе невозможно писать… И потом, вы считаете, что старик совсем г о т о в? Мозг умирает в последнюю очередь, дух как-никак; поначалу, – он хохотнул, – отказывает нижний этаж… Так вот, установите все медсанбаты, все регулировочные пункты; где базировались военторги; откуда шли эшелоны в тыл. Нанесите эти данные на карту, и у вас возникнет перед глазами картина; повстречайтесь с ветеранами – кое-кто еще остался, не все мы уже повымирали; найдете, если только приложите в с е силы… Что же касается вашего вопроса о власовцах в Бреслау… Очень интересный вопрос… Туда были брошены звери – понимаете? Звери, готовые на все. Они боялись нашей победы больше, чем иные немецкие генералы; за каждым из них кровь, палачество; одно слово – иуды. Я подобрал много материалов об этих мерзавцах… Можете познакомиться в академии, я позвоню, скажу, что придет симпатичный грузин, вам покажут… Я не успел, увы, дописать… Вряд ли успею…
Серафима Николаевна, изредка поглядывавшая на часы (сидела у окна, не мешала разговору мужчин, будто и нет ее), сказала раздраженно:
– А кто это за вас сделает, хотела б я знать, Трифон Кириллович?
– В общем-то – никто… Впрочем, что это я?! Конечно, кто-нибудь да сделает, но я был очевидцем; невероятна разница между документом о событии и свидетельским показанием очевидца! Почему в Бреслау? – повторил он, взял шланг с кислородом, подышал, приложив к губам черный зловещий респиратор, и продолжил: – Потому что Бреслау – это польский город Вроцлав. Понимаете?
– Нет.
– Гиммлеру надо было бросить именно власовцев на защиту древнего славянского города от наступавших славян. Вдумайтесь в меру унижения: «Вы, „русская освободительная армия“, одетая в наши шинели и вооруженная нашими автоматами, будете защищать от русских Вроцлав, который на самом деле есть Бреслау и должен им навсегда остаться». Унижение – всегда прямолинейно, как бы его ни пудрили. Унижение такого рода поставило Власова и его соединения в положение холуев, и они согласились на это холуйство. Почему съезд «Комитета за освобождение народа России» Гиммлер приказал провести в Праге, в славянском опять-таки городе? Для того, чтобы показать чехам: «Вот как мне служат славяне, берите с них пример. Сыты, обуты, при оружии – торопитесь, чехи, а то будет поздно!» Гиммлер в середине сорок четвертого еще верил в возможность т о р г а, он думал, что они смогут в ы к а р а б к а т ь с я. Значит, они смогут довести до конца свой план уничтожения славян, евреев и цыган. А что дальше? Вольтер писал: «Если б евреев не было, их бы следовало выдумать». И Гиммлер придумал д о л г и й план: он п р и д у м а л мерзавцев Власова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Серафима Николаевна, а вы бы не согласились к нам в гости приехать? К моей жене и мне? Саша – доктор, мне бы очень хотелось, чтобы она посмотрела на вас и вас послушала…
Женщина нахмурилась, лицо ее как-то погрубело, появилась в нем замкнутость:
– Но я хочу, чтобы вы меня верно поняли: такое отношение женщины может заслужить человек, подобный Павлу Владимировичу. Я других таких не встречала…
– А почему его жена…
– Жены, – сразу же поправила Серафима Николаевна. – Он был женат дважды.
– Ну хорошо, а отчего его жены не смогли понять его?
– Потому что они были избалованны и, видимо, не любили его. Разве можно любить человека и при этом писать на него жалобы в академию? Это же психология кулака, это какие-то Шейлоки, ростовщики, а не женщины…
– Серафима Николаевна, я готов у вас сидеть вечность, но у меня к вам еще один вопрос: Трифон Кириллович… жив?
– Очень плох. Я была у него вчера в госпитале… Очень плох…
– Сердце?
Женщина грустно улыбнулась, и вновь ее лицо стало мягким:
– Возраст…
– Но я могу к нему попасть?
– Крайне важно?
– Крайне. В какой-то мере это касается судьбы товарища его внука…
Серафима Николаевна посмотрела на часы:
– Меня к нему пускают в любое время… Он шутит: «Как дважды Герою мне обеспечено место на Новодевичьем, а туда не каждый день разрешают посещение, так что пусть Симочка навещает меня постоянно». Особое поколение, особые люди.
– Помните Николая Тихонова? «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей»…
…Уже в машине Серафима Николаевна отрицательно покачала головой:
– Я очень люблю Тихонова, он прекрасный поэт, но если бы сделать анализ химического состава этих «гвоздей», то превалировала бы там кровь. То поколение было невероятно, бесконечно ранимо; у них был крепкий характер, они умели скрывать слезы и не показывать боли, но внутри этих «гвоздей» были кровь и слезы, поверьте мне…
Трифон Кириллович лежал на высоких подушках; у стены стоял кислородный баллон; пахло, однако, в палате одеколоном; Тадава прочел надпись на флаконе: «О'де саваж».
Трифон Кириллович заметил его взгляд:
– Вот уж как двадцать лет мне привозят в подарок именно этот одеколон ученики; раньше я звал их Славик и Виталя, теперь оба генералы; один лыс, другой поседел, но, к счастью, остались «Славиком» и «Виталей» – я имею в виду духовную категорию возраста… Итак, пока вас не изгнали эскулапы, излагайте предмет вашего интереса.
…Выслушав Тадаву, Трифон Кириллович долго молчал, потом ответил:
– Важный и нужный вопрос. Объясните, пожалуйста, каким образом образовался этот узел: мерзавцы Власова, битва за Бреслау, судьба Игоря и его товарищей?
– Мы сейчас разбираем ряд преступлений; нам необходимо поэтому проследить возможные пути из расположения части, где служил Игорь Северский, от Бреслау – в тыл. Неподалеку от Бреслау был убит Григорий Милинко, краснофлотец, из роты морской пехоты Игоря, а убийца, – видимо, русский, – жил у нас по его документам. Живет по его документам по сей день – так точней.
– Так, увы, страшнее…
– Верно. Поэтому нас интересует: какие власовские части были брошены в Бреслау, почему именно в последние месяцы войны, отчего в тот город? Нам важно узнать, где могут храниться материалы на этих мерзавцев, их личные дела, фотографии. Нам важно также получить все, что можно, о наших частях, сражавшихся за Бреслау, о тыловых соединениях, находившихся в сорока километрах к западу от фронта… Мне надо вычертить маршрут Милинко, настоящего, а не того, который сейчас живет под его именем…
– Вы в нашем военно-историческом архиве уже поработали?
– Да.
– Значит, общую обстановку представляете?
– В общих чертах…
– Изучите не в общих чертах, влезьте в мелочи, в документы не только армейского или дивизионного масштаба – копайте в архивах батальонов, рот, – тогда доищетесь, тогда сможете выстроить точный маршрут; цепляйтесь за расположения санбатов. Милинко, как я помню из письма Игорька, получил отпуск в связи с орденом и легким ранением, вроде б так?
– Я поражаюсь вашей памяти, – сказал Тадава.
– Напрасно. Привычка – вторая натура; это нарабатывается профессией, иначе невозможно писать… И потом, вы считаете, что старик совсем г о т о в? Мозг умирает в последнюю очередь, дух как-никак; поначалу, – он хохотнул, – отказывает нижний этаж… Так вот, установите все медсанбаты, все регулировочные пункты; где базировались военторги; откуда шли эшелоны в тыл. Нанесите эти данные на карту, и у вас возникнет перед глазами картина; повстречайтесь с ветеранами – кое-кто еще остался, не все мы уже повымирали; найдете, если только приложите в с е силы… Что же касается вашего вопроса о власовцах в Бреслау… Очень интересный вопрос… Туда были брошены звери – понимаете? Звери, готовые на все. Они боялись нашей победы больше, чем иные немецкие генералы; за каждым из них кровь, палачество; одно слово – иуды. Я подобрал много материалов об этих мерзавцах… Можете познакомиться в академии, я позвоню, скажу, что придет симпатичный грузин, вам покажут… Я не успел, увы, дописать… Вряд ли успею…
Серафима Николаевна, изредка поглядывавшая на часы (сидела у окна, не мешала разговору мужчин, будто и нет ее), сказала раздраженно:
– А кто это за вас сделает, хотела б я знать, Трифон Кириллович?
– В общем-то – никто… Впрочем, что это я?! Конечно, кто-нибудь да сделает, но я был очевидцем; невероятна разница между документом о событии и свидетельским показанием очевидца! Почему в Бреслау? – повторил он, взял шланг с кислородом, подышал, приложив к губам черный зловещий респиратор, и продолжил: – Потому что Бреслау – это польский город Вроцлав. Понимаете?
– Нет.
– Гиммлеру надо было бросить именно власовцев на защиту древнего славянского города от наступавших славян. Вдумайтесь в меру унижения: «Вы, „русская освободительная армия“, одетая в наши шинели и вооруженная нашими автоматами, будете защищать от русских Вроцлав, который на самом деле есть Бреслау и должен им навсегда остаться». Унижение – всегда прямолинейно, как бы его ни пудрили. Унижение такого рода поставило Власова и его соединения в положение холуев, и они согласились на это холуйство. Почему съезд «Комитета за освобождение народа России» Гиммлер приказал провести в Праге, в славянском опять-таки городе? Для того, чтобы показать чехам: «Вот как мне служат славяне, берите с них пример. Сыты, обуты, при оружии – торопитесь, чехи, а то будет поздно!» Гиммлер в середине сорок четвертого еще верил в возможность т о р г а, он думал, что они смогут в ы к а р а б к а т ь с я. Значит, они смогут довести до конца свой план уничтожения славян, евреев и цыган. А что дальше? Вольтер писал: «Если б евреев не было, их бы следовало выдумать». И Гиммлер придумал д о л г и й план: он п р и д у м а л мерзавцев Власова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70