А на Казанском вокзале было страшно тесно. И мы сели на пол. И это нам нравилось. Сережка курил и все время сплевывал на пол. Мы с ним играли в солдат, и нам нравилась игра. А я все время поглядывал по сторонам: может быть, увижу Женю. Нет, оркестры не играли нам на прощание. Только на возвышении стоял рояль, и к нему подсел какой-то хмельной морячок и заиграл старинный вальс. И все замолчали и стали слушать. И я слушал, а сам все время поглядывал по сторонам: не идет ли Женя.
Это был какой-то незнакомый вальс, но чувствовалось, что он старинный. Даже дети, которые плакали, вдруг перестали плакать. А морячок раскачивался на стуле, и длинный чуб его свисал и касался клавиш.
- Вот мы с тобой и солдаты,- шепотом сказал мне Сережка.
Морячок играл старинный вальс. Женщины, дети, старики, солдаты, офицеры... И я был счастлив, что сижу на полу вокзала, что рядом - мой вещмешок, что я солдат, что завтра, может быть, дадут мне оружие.
И я был счастлив, что я с ними, что хмельной морячок играет на рояле. И мне очень хотелось, чтобы Женя появилась здесь и увидела нас в этом мире, к которому мы причастились, который так непохож на наши дома, на нашу вчерашнюю жизнь...
А морячок играл старинный вальс. В зале было душно. Но никто не шумел. Все слушали музыку. Они и раньше слушали музыку. И наверное, получше этой. Но эта была особенная. И потому все молчали.
А вальс все звучал и звучал. И офицер с красной повязкой, и два солдата комендантского патруля тоже слушали. Офицер - хмуро, солдаты удивленно.
- Вот мы с тобой и солдаты, - сказал Сережа.
А морячок продолжал играть. И длинный чуб его полоскался по клавишам. Потом он вдруг опустил руки. Они соскользнули вниз и повисли. А голова ткнулась в клавиши, и рояль издал странный грустный звук. Все молчали. И тогда к морячку подошел офицер с красной повязкой на рукаве, и козырнул, и что-то сказал. Вдруг все, кто был ближе, закричали на офицера.
- Что же это, братишки... - сказал морячок, - а если мою мамашу фрицы сожгли?
- Сидит здесь в тылу, - сказал Сережа, - пошел бы туда, знал бы, как с повязкой ходить...
- И чего он привязался? - сказала какая-то женщина.
И тогда я побежал туда и крикнул офицеру:
- Ты, штабная крыса, нечего к людям приставать!
Офицер не слышал меня. А один из патрульных солдат сказал мне устало:
- Иди-ка, парнишка, домой.
...Фронтовые сумерки лезут в окна. Света мы не зажигаем.
- Когда я в кавалерии служил, - говорит Шонгин, - мы, бывало, с марша придем, коней накормим и давай кулеш варить.
- А старшина сегодня опять сахару недодал, - говорит Коля.
- Стала мне теперь жена по ночам сниться, - говорит Сашка Золотарев, не видать нам, ребята, увольнительных.
- Когда я учился в восьмом классе,- говорю я,- у нас учитель по математике был очень смешной. Только отвернется, а мы подсказываем, а он за это двойку, да все не тому...
ДОРОГА
Мы отправляемся на базу армии за минометами. Мы - это младший лейтенант Карпов, старшина, Сашка Золотарев и я. Карпов забирается к водителю в кабину, мы трое устраиваемся в кузове старенькой нашей полуторки.
И машина идет. Надоело это глупое сидение в населенном пункте. Лучше ехать. И все надоело. Мы улыбаемся с Сашкой и подмигиваем друг другу.
Старшина устроился возле самой кабины на мягком сиденье из пустых американских мешков. К кабине прислонился, руки сложил на животе, ноги короткие вытянул и прикрыл глаза.
- Едем, ежики, - говорит он, - смотрите не вывалитесь, пока я вздремну.
Едем.
Может быть, Нину где-нибудь встречу. "Газик" идет легко, потому что подморозило. Он торопится с холма на холм. А впереди - тоже холмы. А за ними - другие. Нам ехать-то всего сорок километров. Это такой пустяк. Посмотрю, как там в глубоком тылу поживают.
Дорога не пуста. Машины, машины... Танки идут. Пехота идет. Все - к передовой.
- А под Москвой сибиряки немцев причесали, - говорит Сашка. - Если бы не они, кто знает, как вышло бы.
- Сибиряки все одного роста, - говорю я, - метр восемьдесят. Специально подобраны.
- Дурачки, - говорит старшина, не открывая глаз,- при чем мамины калоши? Техника под Москвой все решила, техника...
А какой смысл спорить? Пусть себе говорят. Я знаю хорошо, что там было. Мне очевидцы рассказывали. И когда шли сибиряки, немцы катились на запад без остановки. Я знаю. Потому что сибиряки стояли насмерть. Они все охотники, медвежатники. Они с детства смерти в глаза смотрят. Они привыкли. А мы? Вот на нас танки пойдут, ведь мы глаза закроем. И не потому, что мы трусы. Просто мы не привыкли... Смогу я на танк выйти? Нет, не смогу. С минометами это проще.
Тут передовая далеко. Стреляй себе, постреливай, позицию меняй. А лицом к лицу... Хорошо, что мы не пехота.
Вдруг наша полуторка останавливается. Впереди дорога пуста. Только далеко-далеко какой-то одинокий маленький солдатик стоит и смотрит в нашу сторону. Старшина спит. Мы с Сашкой соскакиваем на дорогу. Младший лейтенант Карпов спит в кабине. Нижняя губа у него отвисла, как у старика. Водитель поднял капот.
А солдатик бежит к нам. Маленький солдатик. Меньше и не придумаешь. Он бежит к нам и размахивает руками.
- Гляди, гляди, - говорит Сашка. - Сибиряк бежит.
Я смеюсь. Очень уж маленький этот солдатик. Вот он подбегает к нам, и я вижу, что это девочка. Она в шинели. Аккуратно затянута ремнем. И на плечах - погоны старшины. А лицо маленькое, и нос на нем как крохотный бугорок.
- Подвезите, ребята. Целый час торчу. Все машины - к фронту, а обратно ни одной. А мне вот так надо, - говорит она и проводит рукой по горлу.
Я помогаю ей взобраться в кузов. Мы с Сашкой отдаем ей свои плащ-палатки, и она садится на них.
- Вы откуда, мальчики?
Мы киваем в сторону передовой.
- А пятнадцатая уже шла?
Мы переглядываемся с Сашкой и пожимаем плечами. Наш "газик" наконец трогается. Старшина спит. Он даже всхрапывает.
- Это потрясающе! - говорит наша попутчица и смеется. - Храпит, как на печи.
- Он поспать любит, - говорит Сашка.
Когда она смеется, губы у нее уголками загибаются кверху. Как у клоуна.
Старшина! А я солдат. А куда она такая маленькая, тоненькая, совсем девочка?
Что случилось: всех подняло, понесло, перепутало?.. Ползают школьники по окопам, умирают от ран, безрукими, безногими домой возвращаются...
Девочка-старшина... Что случилось?
- Сорок "юнкерсов" позавчера на базу налетели, - говорит она, - это потрясающе! Мы с ног сбились.
- А что бы на передовой ты делала? - спрашивает Сашка. - Там ведь и похуже бывает.
- Плакала бы, наверно, - говорит она и смеется.
...Что случилось?.. Плакала бы, конечно. Я ведь тоже почти плакал. Перед войной я смотрел кинокартину. Там все бойцы были как бойцы: взрослые, опытные, они знали что к чему. А я не знаю, Сашка не знает, и эта девочка не знает... А старшина спит, и Карпов настоящий командир, хоть и хмурый...
- Меня зовут Маша, - говорит она. - Я старшина медицинской службы. Я в классе всех мальчишек била.
- А ты похвастаться любишь, да, старшина? - говорит Сашка.
Старшина просыпается. Он долго смотрит на Машу.
- Ты еще откуда взялась? - спрашивает он.
- А можно не тыкать? - спокойно говорит Маша.
У старшины шапка ползет на затылок:
- Да как ты со мной разговариваешь?
- Это потрясающе, до чего безграмотный мужчина, - обращается она к нам.
Мне хочется смеяться. Старшина долго разглядывает Машу, потом замечает нашивки на ее погонах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15