приятный ценник в Москве 

 

Туда же был перевезен и дом Кузнецовых, который переоборудовали под общественную пекарню.
Весной в деревнях и селах района начали организовываться первые сельскохозяйственные артели. А когда колхозникам потребовалась помощь, Ника одним из первых вызвался ехать в село – помогать в составлении плана посевных площадей.
«Как сейчас, вижу высокие сани, в которые мы погрузили свои нехитрые пожитки, – вспоминает друг комсомольской юности Николая Кузнецова Федор Александрович Белоусов, – Ника был в белой меховой мохнатой шапке. Выехали мы под вечер. Сначала погода не предвещала ничего плохого. А потом вдруг замело. Ветер крепчал с каждой минутой. Он подхватывал кучи снега и швырял их о борта наших саней, слепил глаза. И вот уже все вокруг нас превратилось в сплошное бушующее месиво. Мы и не заметили, как сбились с дороги. Лошадь с трудом тащилась по глубоким сугробам. Я уже приуныл. Взглянул на Нику, он раскраснелся, по-прежнему весел, может быть, потому, что вырос в деревне и не боялся метели.
Неизвестно, сколько мы проехали, как вдруг Ника попросил остановиться. Долго всматривался в снежную крутоверть, а потом решительно проговорил:
– Ну, Федька, давай жми прямо!
Как оказалось потом, сквозь белесую мглу вьюги Ника сумел разглядеть сигнальные огни семафора.
Больше недели прожили мы тогда в селе Елань. С утра до вечера ходили с колхозниками по заснеженным полям, еще рассеченным на мелкие полоски и клинья. Рассчитывали, где и что лучше посеять, сколько и каких семян припасти к весне, сколько потребуется тягловой силы. До ночи при тусклом свете семилинейки вычерчивали планы посевов, перекраивая чересполосицу. Поля получались у нас большие, широкие…»
Семья Кузнецовых добросовестно трудилась в коллективном хозяйстве. Осенью 1929 года Виктора Кузнецова правление коммуны послало учиться на курсы трактористов. Так, менее чем через полгода, подтвердились слова Ники, сказанные брату, что в коллективном хозяйстве он станет специалистом.
А Николай продолжал учебу в Талицком лесном техникуме.
То было грозовое время. Империалисты во главе с папой Римским сколачивали легионы для крестового похода против Советской России. В Германии зашевелились гитлеровские молодчики. Китайские империалисты захватили КВЖД– На границах нашей страны милитаристы прощупывали крепость сил молодого социалистического государства. В воздухе пахло порохом…
Однажды, осенью 1929 года, темной ночью студентов техникума подняли по тревоге. Отряд, предводительствуемый военруком, направился к ближайшей железнодорожной станции. В сосновом бору, километрах в полутора от станции, остановились. Секретарь райкома партии объявил:
– Империалисты пытаются нарушать наши дальневосточные границы. Готовы ли вы отправиться на боевые позиции? Если кто трусит или болен, может идти домой.
Глубокую тишину прорезал звонкий, взволнованный голос:
– Готовы, хоть сейчас отправляйте в бой!..
Это был Николай Кузнецов.
В техникуме Ника получил не только знания, но и хорошую закалку бойца. Он был верен комсомольской клятве, беззаветно любил свою Родину.
Ника старался быть бескомпромиссным во всем. Он не терпел краснобайства и высокомерия. Сам был скромен, всегда подтянут. На одном из комсомольских собраний Кузнецов резко критиковал секретаря комсомольской организации за беспринципность. Он знал, что комсомольский вожак ругает ребят за выпивку, а сам втихомолку тоже прикладывается к «злодейке с наклейкой». Секретарь комсомольской ячейки, молодой парень, в условиях города находил нужным держать в хозяйстве лошадь. «Ты что, собираешься возвращаться к НЭПУ?» – корил Кузнецов незадачливого руководителя.
Однажды на молодежном вечере, когда Копейка начал пошло острить над девушкой, с которой танцевал Ника, Кузнецов публично отчитал остряка – «пустозвона балалайкина».
И над комсомольцем-активистом начали сгущаться тучи. У клокотавшего местью Копейки появился союзник – секретарь комсомольской организации. Тот нашел предлог выступить в роли «сугубо бдительного». Собрав послушный для себя круг студентов, секретарь устроил «расширенное» заседание бюро ячейки и выступил обвинителем Кузнецова. Секретарю рьяно помогал Копейка. Николаю вменялось в вину, что он якобы принадлежал к кулацкой семье и вместе с отцом, белогвардейским офицером, отступал с белыми.
– К тому же ты дружил с «есенинцем» Белоусовым! – кричал Копейка. (Федя Белоусов неделей раньше был исключен из комсомола за то, что дружил с девушкой из старой интеллигентной семьи, где действительно почитали Есенина.)
Удар, подготовленный интригами, был для Ники неожиданным. Бюро заседало не в полном составе, Кузнецову не дали высказаться. Здесь, в трудную для него минуту, Ника узнал, что один из друзей, которому он когда-то верил, трусливо отвернулся и даже закулисно участвовал в подготовке травли Кузнецова.
Использовав факты из биографии Николая в искаженном виде, секретарь ячейки поставил вопрос о «пребывании» его в комсомоле. При голосовании большинством в два голоса Николай Кузнецов был исключен из комсомола и с последнего курса техникума. Но он понимал, что подтасовку фактов под лозунгом борьбы с кулачеством протащили те, кто хотел свести с ним личные счеты.
– Ника уходил со слезами на глазах, – вспоминает Александра Фирсовна Тарасова, соученица Николая, проживающая ныне в Перми. – Обратившись к собранию, он сказал: «Здесь произошла ошибка… Мне выразили политическое недоверие. Но вы еще услышите обо мне! Я докажу, что со мной поступили несправедливо. Я докажу, что достоин называться сыном социалистической Отчизны».
Этот страшный сам по себе удар, обрушившийся на плечи восемнадцатилетнего юноши, да еще накануне окончания техникума и осуществления заветной мечты о работе в любимых уральских лесах, мог бы свалить и более зрелого человека. Но убежденность в своей правоте, глубокая уверенность в том, что несправедливость будет исправлена, помогли Николаю Кузнецову найти в себе мужество и силы, чтобы справиться с потрясением, выстоять, не надломиться, не опустить рук. Дома, когда мать уговаривала сына бросить свои хлопоты, не мучить себя переживаниями, Ника с суровой решимостью ответил:
– За правду я буду стоять насмерть!..
Вернувшись домой, Ника стал работать в коммуне «Красный пахарь». Вместе с братом Виктором и старыми друзьями-коммунарами он возил сено, дрова, ухаживал за скотом. Многие односельчане недоуменно спрашивали Николая:
– Как это получилось? Ты учился, почти уже техник, был активным комсомольцем и вдруг возишь навоз?
– Меня не смущает физическая работа, – отвечал им Ника. – Любой труд почетен. Пройдет немного времени, и я докажу, что могу не только навоз возить, но и делать что-либо посерьезнее.
В связи с постигшим его в эти дни несчастьем, Ника написал на фотографии, которую подарил брату Виктору: «Как видишь, мое лицо невольно выражает не только горе, но и известную растерянность перед совершенной несправедливостью. Это настроение надо преодолеть».
Сам он не любил этот фотоснимок. Действительно, на фотографии Ника выглядел подавленным. Обычно аккуратный до педантичности, он не заметил, что воротник рубашки измят, а галстук съехал набок. Позднее брат уничтожил эти фотокарточки, и только одна из них случайно сохранилась в Талице у знакомых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
 магазин сантехники Москва 

 плитка для ванной 20х50