Ты что же, Сабу, не помнишь, за что ее прогнали из деревни? Покойный твой отец вышвырнул ее из дому. Как она буянила, сколько раз вмешивалась полиция! Из-за нее нам было стыдно людям на глаза показаться. Ни один человек с нами не знался. И вдобавок, когда отец умер, она устроила скандал, чтоб отхватить себе дом. А теперь чего ей понадобилось? (По бледному лицу О-Кадзи пробегает дрожь.) Ей твои денежки нужны! Будь осторожен! Каждый раз, когда эта мерзавка здесь появляется, непременно случается несчастье. Одурачит она тебя! Выгони ее немедля! Ты только посмотри, какой у нее взгляд!
Мансабуро (растерянно). Ясно! Все будет хорошо! Буду держать с ней ухо востро! А ты давай-ка переходи в дом. В конюшне тебе оставаться – перед людьми неудобно: я как-никак уже дома…
О-Кадзи. Пока ты не выгонишь О-Тори, я глаз ночью не смогу сомкнуть… С тех пор как ты вернулся, я за ней приглядываю… Если она будет кружить возле твоей комнаты, я ее убью, честное слово. (Все больше распаляясь.) Честное слово. Я не успокоюсь, пока эта дрянь не уберегся из нашего дома!
Мансабуро. Мне, дорогая матушка, сорок лет как-никак… Ха-ха-ха…
О-Кадзи (запинаясь от волнения). Отнеси скорее эти деньги Ияма. Случись что, как тогда быть?
Мансабуро. Ладно-ладно. Не беспокойся, мы договорились, что Кихэй отнесет.
О-Кадзи. А вот и он, кажется! Сабу, поаккуратнее с деньгами! А, черт! Сабу, по деревне ходят слухи, что она была в Дзёсю любовницей у какого-то богатея, а потом отравила своего сожителя и прибрала к рукам все его деньги. Гляди! Это же разбойница! (Уходит трясущейся походкой.)
Кихэй (влетает). Думал пораньше прийти, да пропустил чарочку, хоть и давал себе слово не пить, пока не выполню твоего поручения.
Мансабуро (заворачивая деньги). Я уж заждался! Ненадежный ты человек!
Кихэй. Виноват!
Мансабуро. Как бы то ни было, отнеси это. А потом будем пить сколько влезет, поди, не терпится…
Кихэй. Вот это? Постой! Дай-ка хоть подержу немножко. Черт, даже не верится! Неужели ты и впрямь привез такие деньги, Сабу?
Мансабуро. Кто ж, как не я!
Кихэй. Нет, в самом деле? Надо было и мне на юг податься. Эх, жалость какая! Я как узнал, что ты приехал дом спасать, поразился, честное слово…
Мансабуро. Потом поговорим, а сейчас отправляйся живо за распиской от Ияма. Очень тебя прошу!
Кихэй. Неужели все это ему достанется? Эх, жалость какая! Хоть бы на денек их мне! Вот было бы дело! Черт! Неужели все это попадет в мошну мерзавца Ияма? Черт! (Стонет.)
Мансабуро. Ха-ха-ха, а не лучше для тебя бочонок сакэ? Пойти, что ль, и мне, посмотреть, как танцуют, давно уж не видал! Как вернешься, Кихэй, за мной, будь спокоен, не пропадет.
Кихэй. Эх, Сабу, не поехать ли на сей раз и мне с тобой на юг? Ах, жалость какая!
Уходят. Через некоторое время Мансабуро возвращается, с ним – Ямакагэ и Фурумати.
Фурумати. О тебе, право, столько разговора! Еще до твоего приезда шуму в деревне было! Одни говорят, Мансабуро привез две-три тысячи. Другие: мол, раз он отдает долг Ияма, должно быть, – тысяч пять… А то поговаривают, что все десять нажил… во как!
Мансабуро. Ха-ха-ха, от пересудов никуда не денешься…
Ямакагэ. Из наглей деревни уехали десять семей, а преуспел ты один. (Испытующе смотрит.) Сколько ж ты заработал? Отгадать? (Растопырив пальцы на руке.) Пять тысяч?
Мансабуро. Ха-ха-ха…
Ямакагэ. А?!
Фурумати. Сейчас в деревне и про Бон забыли, все шумят, только и гадают, какое у вас с О-Тори состояние. Мир перевернулся. Мать-то твоя что должна чувствовать?!
Мансабуро. Верно, так или иначе все уладилось…
Ямакагэ. Кстати, Сабу… (покашливает) на минуточку, разговор имеется. Все о тех же долгах… Дело в том, что мы не знали о твоем возвращении…
Мансабуро. А, вот вы о чем! Спасибо вам огромное. Мне все подробно доложили и матушка, и Кихэй… вы уж нас извините…
Ямакагэ Гм… Да, мы вроде договорились уже о расчете, но…
Фурумати внимательно слушает.
Но с нашей стороны такое соглашение в какой-то мере уступка, ведь мы имели дело с твоей матушкой. (Говорит себе под нос, полушепотом). Ну а раз ты приехал, нам надо все заново оговорить. Исэкин – особая статья, а мы вот с матушкой Фурумати одного мнения. (Покашливает.)
Мансабуро. Так в чем же дело?
Ямакагэ (потупившись). Короче, мы в общем хотим, чтоб с нами рассчитались наличными, как с Ияма.
Мансабуро. Ну уж извините, сэнсэй, ведь у нас посредник был, Кихэй…
Фурумати смотрит на Ямакагэ. словно желая сказать. ‹Говорила я!»
Ямакагэ. Но раз мы встретились с тобой, нам не нужны никакие посредники!
Входит О-Тори; возникает неловкое молчание.
О-Тори. Ага, все в сборе…
Фурумати (в растерянности). Ходила танцы смотреть?
О-Тори. Подойдешь – и сердце сжимается, чувствуешь, что и впрямь вернулась на родину. Мы с вами, сэнсэй, в прежние времена тоже неплохо танцевали, ха-ха-ха…
Ямакагэ вымученно улыбается.
Мансабуро (с хмурым видом). Эти господа, тетушка, сказали, что хотели бы получить с меня…
О-Тори. А что, есть еще какие-то счета?
Мансабуро. Да нет, все те же, о которых Кихэй договаривался.
О-Тори. Еще чего! (Пауза.) Вам же заплатили, сэнсэй?
Ямакагэ (в замешательстве). Кх, это… да нет. Я верну все, что взял вместо денег… Ну, это – лошадь и двенадцать циновок.
О-Тори. Да не может быть, чтоб вы всерьез… Что вы?!
Ямакагэ (себе под нос, полушепотом). Да нет, мы тут с матушкой Фурумати посовещались…
О-Тори (вдруг переходя на крик). Чушь какая-то! Раз вы не шутите, я тоже кое-что скажу! Вам тут, может, море по колено – ведете себя с деревенскими мужиками, как заблагорассудится, но О-Тори прошла огонь и воду, со мной этот номер не выйдет. Вы меня плохо знаете! Шантажисты!
Ямакагэ (робко). Да я же не с тобой разговариваю, а с Сабу…
О-Тори (в гневе). А это все равно! Думаешь, Сабу – простачок, вот и хочешь его надуть! Мошенники! Вы…
Ямакагэ (удивленно). Как? Мошенники?!
О-Тори. Вот именно! Я вас выведу на чистую воду! Вам понравится, если я раззвоню по всей деревне?! На это я мастерица, это я люблю! Полюбуйтесь: этот господин не держит своего слова.
Фурумати и Ямакагэ смущенно молчат.
Фуру мат и. Ни к чему так кричать, О-Тори! Люди ведь услышат…
О-Тори. А я и кричу, чтоб меня услышали. И всюду буду кричать.
Фурумати (еще более растерянно). Нам лучше уйти, доктор. Позору не оберешься. С этой женщиной спорить… (Направляется к выходу.)
О-Тори. А я вам так просто не дам уйти. Мы еще не кончили разговора. Ну-ка, сядьте, пожалуйста. Я хочу от вас все точно услышать.
Ямакагэ и Фурумати в замешательстве останавливаются у двери. Бодро влетает Кихэй.
Кихэй. Дело сделано! Ой, и вы тут, уважаемые? Надо пропустить по чарочке за удачу.
Ямакагэ и Фурумати возвращаются.
Сабу! Старик Ияма разложил денежки и всем, кто ни придет, похваляется, что, мол, эти денежки с юга приехали. Да, и взял он только тысячу двести пятьдесят иен. Остальные – сколько там? – две иены пятьдесят дзэни уступил, чтоб было на что обмывать. Вот и расписка: «Получил сполна». На, Мансабуро, погляди хорошенько.
Мансабуро (с трепетом берет расписку). Все точно.
О-Тори. Что ты сказал? Уступил две иены пятьдесят дзэни? Так?
Кихэй. Ага. Уступаю, говорит, две иены пятьдесят дзэни из общей суммы тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни. Для такого жадюги это здорово!
О-Тори (кричит). Отнеси обратно! Что за дурень! Ты же отдавал громадный долг, это тебе не штуку ткани купить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11