Однако, очевидно, что складывающиеся в культуре представления об экологической опасности, а также программы разрешения экологических проблем всегда были ограничены прошлым опытом. Каждый шаг развития человеческого общества открывал новые возможности вмешательства человека в природные процессы, что нередко приводило к возникновению новых, порой необычных явлений, которые становились причиной формирования экологической напряженности.
Особая роль в преодолении подобных ситуаций принадлежит культурным традициям. Это объясняется тем, что и в век научно-технического прогресса подавляющее большинство людей в своей деятельности все-таки руководствуются традициями, производными от спонтанного самопознания жизни. Стоит однако напомнить, что на рубеже позднего Возрождения и Нового времени многими мыслителями овладела иллюзия возможности полного освобождения от власти традиции. Философия Нового времени также формировалась и развивалась под знаменем мятежа против традиции. Борьба Ф.Бэкона с идолами была - так же как и сомнения Р.Декарта - в значительной степени борьбой против традиции, попыткой «очищения холста» для новой философии. Р.Декарт признает, что научился не придавать особой веры тому, что было внушено только посредством примера и обычая. «Тщетно ожидать, - писал Ф.Бэкон, - большого прибавления в знаниях от введения и прививки нового к старому. Должно быть совершено обновление до последних основ, если мы не хотим вечно вращаться в круге с самым ничтожным движением вперед». Творцы философии Нового времени исходили из того, что человеческая мысль должна начинать свой путь к истине с начала, или же почти с самого начала, ибо суждениям, полученным в наследство, нельзя доверять. Эта идея «начинания» с чистого листа оказала глубокое влияние на всю европейскую культуру и философию Нового времени.
Однако сегодня очевидно, что научная рациональность не может отвергать культивирование традиции на том лишь основании, что существует незаконный авторитет традиции, поскольку сами традиции являются продуктами разумной деятельности. То есть разум всегда существует в некоторой традиции, определяется ею. Подобный взгляд на соотношение разума и традиции не должен оцениваться как иррационалистический. Рациональные структуры человеческого опыта не являются самодостаточными, они погружены в своеобразный океан иных видов опыта. Именно на это указывал Аристотель, когда утверждал, что «недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших (или рассудительных) внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом деле, благодаря тому, что опыт дал им «око», они видят все правильно». Таким образом, суть проблемы заключается не в выборе «разум или традиция», а в принятии их единства - «и разум, и традиции». Этот вывод имеет важное методологическое значение для нашего дальнейшего исследования поставленной проблемы. Одним из оснований для такого вывода является рассмотрение традиции с привлечением понятия «социальная память». Как отмечает Я.К. Ребане, социальная память - это отнюдь не сумма передаваемых в обществе знаний. По аналогии с общенаучным понятием памяти (память как накопленная информация) социальную память можно охарактеризовать как «накопленную в ходе социально-исторического развития информацию, зафиксированную в результатах практической и познавательной деятельности, передаваемую из поколения в поколение с помощью социокультурных средств».
Причем понятие информации используется в данном случае в кибернетическом смысле, как разнообразие, или ограничение разнообразия, как нечто такое, что «придает форму», как структурная упорядоченность в процессах управления. Носителем социальной памяти является: во-первых, человек как общественное существо; во-вторых, орудия труда и овеществленные результаты труда; в-третьих, возникшая на основе производственной деятельности человека система объективных общественных отношений, данная людям как внешняя социальная реальность; в-четвертых, язык, во всех его проявлениях и неязыковые семиотические системы. Средства передачи и сохранения социальной памяти являются одновременно и средствами накопления внегенетической информации, то есть информации, которая накапливается и сохранияется в социокультурной среде. А одним из важнейших универсальных социокультурных механизмов аккумуляции и трансляции такой информации как раз и являются традиции.
Действие механизма культурной традиции, специфическими чертами которой являются: социальная природа (надбиологичность), надиндивидуальность, устойчивость, нормативность и уникальность, обеспечивает включение субъектов экологически ориентированной деятельности в апробированные на практике формы деятельности, а также регулирование этой деятельности. Причем видение процесса предметно-преобразующей деятельности сквозь призму содержания понятия «культурная традиция», принятие функции стабилизации в качестве одной из определяющих характеристик традиции, отражает лишь момент воспроизводства деятельности, ее продолжения по заданным основаниям, или, говоря иначе, воспроизводство заранее данных отношений.
Если ограничиться рассмотрением только этой стороны и функции традиции, то вся культура предстанет как монотонный процесс воспроизводства наличных форм, деятельность человека получит одностороннюю характеристику, абсолютизирующую ее репродуктивный аспект, да и сам процесс возникновения традиций, как и любого другого феномена действительности не получит удовлетворительного объяснения. С решением этого вопроса непосредственно связана проблема соотношения традиции, старого и нового. Следует учесть, что традиции, будучи устойчивым феноменом, в некоторых случаях допускают интерпретацию в качестве «старого»: ведь последнее предполагает в определенном смысле нечто устоявшееся, сложившееся. Вместе с тем, «старым» может быть и то, что противоположно традиции, - нечто единичное, случайное, неповторимое. Таким образом, «традиции» и «старое» выступают как «перекрещивающиеся», но отнюдь не покрывающие друг друга по объему понятия.
Грубой ошибкой будет отождествление традиции с устаревшим в культурно-историческом развитии. В философской литературе понятие старого нередко употребляют в трех основных смыслах: тормозящего процесс, вредного и поэтому требующего безусловного преодоления и даже ликвидации; временно необходимого для развития нового как способствующего укреплению последнего и потому нуждающегося в сохранении на определенные сроки; безусловно необходимого для дальнейшего процесса и означающего, в случае утраты, прекращения развития, регресса. Устаревшее, очевидно, необходимо связывать со старым в первом его значении. Когда же традиция проявляется как старое во втором и третьем его значениях, ее необходимо сохранять.
Более сложный характер имеет проблема соотношения традиции и нового. Информационные программы деятельности, заложенные в традиции, коррелируются с объектами, на которые направлена деятельность и с условиями, в которых она осуществляется. Но как замечает Б.М. Бернштейн, ценою некоторого упрощения в традиции можно различить двоякую направленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Особая роль в преодолении подобных ситуаций принадлежит культурным традициям. Это объясняется тем, что и в век научно-технического прогресса подавляющее большинство людей в своей деятельности все-таки руководствуются традициями, производными от спонтанного самопознания жизни. Стоит однако напомнить, что на рубеже позднего Возрождения и Нового времени многими мыслителями овладела иллюзия возможности полного освобождения от власти традиции. Философия Нового времени также формировалась и развивалась под знаменем мятежа против традиции. Борьба Ф.Бэкона с идолами была - так же как и сомнения Р.Декарта - в значительной степени борьбой против традиции, попыткой «очищения холста» для новой философии. Р.Декарт признает, что научился не придавать особой веры тому, что было внушено только посредством примера и обычая. «Тщетно ожидать, - писал Ф.Бэкон, - большого прибавления в знаниях от введения и прививки нового к старому. Должно быть совершено обновление до последних основ, если мы не хотим вечно вращаться в круге с самым ничтожным движением вперед». Творцы философии Нового времени исходили из того, что человеческая мысль должна начинать свой путь к истине с начала, или же почти с самого начала, ибо суждениям, полученным в наследство, нельзя доверять. Эта идея «начинания» с чистого листа оказала глубокое влияние на всю европейскую культуру и философию Нового времени.
Однако сегодня очевидно, что научная рациональность не может отвергать культивирование традиции на том лишь основании, что существует незаконный авторитет традиции, поскольку сами традиции являются продуктами разумной деятельности. То есть разум всегда существует в некоторой традиции, определяется ею. Подобный взгляд на соотношение разума и традиции не должен оцениваться как иррационалистический. Рациональные структуры человеческого опыта не являются самодостаточными, они погружены в своеобразный океан иных видов опыта. Именно на это указывал Аристотель, когда утверждал, что «недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших (или рассудительных) внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом деле, благодаря тому, что опыт дал им «око», они видят все правильно». Таким образом, суть проблемы заключается не в выборе «разум или традиция», а в принятии их единства - «и разум, и традиции». Этот вывод имеет важное методологическое значение для нашего дальнейшего исследования поставленной проблемы. Одним из оснований для такого вывода является рассмотрение традиции с привлечением понятия «социальная память». Как отмечает Я.К. Ребане, социальная память - это отнюдь не сумма передаваемых в обществе знаний. По аналогии с общенаучным понятием памяти (память как накопленная информация) социальную память можно охарактеризовать как «накопленную в ходе социально-исторического развития информацию, зафиксированную в результатах практической и познавательной деятельности, передаваемую из поколения в поколение с помощью социокультурных средств».
Причем понятие информации используется в данном случае в кибернетическом смысле, как разнообразие, или ограничение разнообразия, как нечто такое, что «придает форму», как структурная упорядоченность в процессах управления. Носителем социальной памяти является: во-первых, человек как общественное существо; во-вторых, орудия труда и овеществленные результаты труда; в-третьих, возникшая на основе производственной деятельности человека система объективных общественных отношений, данная людям как внешняя социальная реальность; в-четвертых, язык, во всех его проявлениях и неязыковые семиотические системы. Средства передачи и сохранения социальной памяти являются одновременно и средствами накопления внегенетической информации, то есть информации, которая накапливается и сохранияется в социокультурной среде. А одним из важнейших универсальных социокультурных механизмов аккумуляции и трансляции такой информации как раз и являются традиции.
Действие механизма культурной традиции, специфическими чертами которой являются: социальная природа (надбиологичность), надиндивидуальность, устойчивость, нормативность и уникальность, обеспечивает включение субъектов экологически ориентированной деятельности в апробированные на практике формы деятельности, а также регулирование этой деятельности. Причем видение процесса предметно-преобразующей деятельности сквозь призму содержания понятия «культурная традиция», принятие функции стабилизации в качестве одной из определяющих характеристик традиции, отражает лишь момент воспроизводства деятельности, ее продолжения по заданным основаниям, или, говоря иначе, воспроизводство заранее данных отношений.
Если ограничиться рассмотрением только этой стороны и функции традиции, то вся культура предстанет как монотонный процесс воспроизводства наличных форм, деятельность человека получит одностороннюю характеристику, абсолютизирующую ее репродуктивный аспект, да и сам процесс возникновения традиций, как и любого другого феномена действительности не получит удовлетворительного объяснения. С решением этого вопроса непосредственно связана проблема соотношения традиции, старого и нового. Следует учесть, что традиции, будучи устойчивым феноменом, в некоторых случаях допускают интерпретацию в качестве «старого»: ведь последнее предполагает в определенном смысле нечто устоявшееся, сложившееся. Вместе с тем, «старым» может быть и то, что противоположно традиции, - нечто единичное, случайное, неповторимое. Таким образом, «традиции» и «старое» выступают как «перекрещивающиеся», но отнюдь не покрывающие друг друга по объему понятия.
Грубой ошибкой будет отождествление традиции с устаревшим в культурно-историческом развитии. В философской литературе понятие старого нередко употребляют в трех основных смыслах: тормозящего процесс, вредного и поэтому требующего безусловного преодоления и даже ликвидации; временно необходимого для развития нового как способствующего укреплению последнего и потому нуждающегося в сохранении на определенные сроки; безусловно необходимого для дальнейшего процесса и означающего, в случае утраты, прекращения развития, регресса. Устаревшее, очевидно, необходимо связывать со старым в первом его значении. Когда же традиция проявляется как старое во втором и третьем его значениях, ее необходимо сохранять.
Более сложный характер имеет проблема соотношения традиции и нового. Информационные программы деятельности, заложенные в традиции, коррелируются с объектами, на которые направлена деятельность и с условиями, в которых она осуществляется. Но как замечает Б.М. Бернштейн, ценою некоторого упрощения в традиции можно различить двоякую направленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32