К счастью, броневик, не доходя версты до станции, почему-то остановился и, послав нам несколько снарядов, пошел назад вместе с цепями.
На станции добровольцы захватили весьма ценную добычу - до 500 артиллерийских снарядов, крайне нам нужных, много винтовок, патронов и значительное количество разных запасов.
Потери наши также были значительны: 35 убитых и до 100 раненых.
Обширная, как большинство кубанских станиц, Кореновская с чистыми домиками, старою церковью и даже памятником казакам - участникам русско-турецкой войны имела вид уездного города. Однако немощеные улицы в это время года представляли собой настоящее болото.
Значительную часть населения станицы составляли иногородние, и этим отчасти объясняется упорство обороны Кореновской. Многолетняя вражда между казаками и иногородними, не имеющая такого острого характера на Дону, где неказачье население живет по большей части отдельными слободами, а в станицах в небольшом числе, особенно сильна была на Кубани: здесь иногородние в большинстве случаев являлись батраками и арендаторами у богатых казаков и, завидуя им, не любили их так же, как крестьяне помещиков в остальной России. Иногородние и составляли значительную часть большевиков.
В Кореновской мы получили окончательное подтверждение слуха, что отряд кубанских добровольцев под командой полковника Покровского с кубанским атаманом полковником Филимоновым, Радой и правительством в ночь на 1 марта оставили Екатеринодар, и последний уже занят большевиками.
Теперь мы поняли, что обозначали виденные нами в последние ночи вспышки на горизонте, точно зарницы, и отдаленный гром днем: то уходили с боем кубанцы за Кубань.
Для Добровольческой армии это был большой удар: исчезла ясная и определенная цель, к которой мы так упорно стремились, пропала надежда на отдых и сильную поддержку верных Кубани казаков, и перед нами после 300 верст похода снова, как в первый день, стал роковой вопрос: куда же идти?
А между тем отдых был до крайности необходим; уже сказывалось среди войск крайнее утомление, физическое и моральное; обоз с ранеными увеличился до огромных размеров; необходимо было дать несчастным людям передышку, привести все в порядок.
В тяжкие дни особенно угнетала нас полная неопределенность обстановки, неизвестность того, что делалось за пределами страшного кольца красных, которыми мы постоянно были окружены.
Питались только слухами, случайно найденной на убитом большевике газетой, зная при этом, что большая часть написанного там - наглая ложь. Местные жители и сами пленные ничего не знали, а из наших разведчиков почти никто не возвращался: их захватывали большевики и убивали...
Однако нужно было идти дальше. Но куда? Возвращаться назад было немыслимо. Идти на Екатеринодар, разбить противника и этим резко изменить настроение Кубани в свою пользу? Или перейти Кубань и в горах, в горных станицах и черкесских аулах, по всем вероятностям, еще не тронутых большевизмом, дать отдых измученной Добровольческой армии...
За первое, смелое, но рискованное решение стояли генералы Деникин и Романовский. Корнилов остановился на втором, которое разделяли и мы все, старшие начальники, надеявшиеся найти отдых для своих переутомленных бойцов за Кубанью.
5 марта с наступлением сумерек в полной тишине мы выступили из Кореновской на Усть-Лабинскую.
Глава V.
Станица Усть-Лабинская
Прославленная бесчисленными боевыми подвигами русских войск и горцев в полувековой героической борьбе за Кавказ река Лаба у ее впадения в реку Кубань в станице Усть-Лабинской послужила для нас местом нового тяжкого испытания, которое Добровольческая армия снова выдержала, с честью выйдя после горячего боя на четыре фронта почти невредимой из смертельной опасности.
Кореновскую мы оставили в обычном походном порядке. Я с партизанами шел в арьергарде, прикрывая наш растянувшийся на несколько верст обоз с 500 раненых и больных.
Колонна очень долго вытягивалась из станицы, и мой полк, имевший едва 400 штыков, вышел из нее только перед рассветом. Вслед за мной ее заняли большевики и очень скоро начали нас преследовать. Едва рассвело, как моим партизанам уже пришлось отбиваться от наседавших красных. Однако после решительного отпора большевики стали осторожнее и не слишком напирали, но зато не давали нам покоя своей артиллерией. Перелетавшие снаряды падали и около обоза, но, к счастью, без вреда для него.
Останавливаясь, быстро рассыпаясь в цепь и отстреливаясь и снова собираясь в колонну, мой арьергард дошел до хуторов верстах в четырех от станицы Усть-Лабинской. Здесь нам пришлось остановиться и принять бой по всем правилам. Двигаться вперед уже было невозможно, так как окраина станицы и железнодорожная насыпь были заняты крупными силами красных. С ними уже вступил в бой авангард Маркова.
Наше положение было отчаянное.
Впереди - огромная станица, за которой длинная, до трех верст, дамба с железным мостом через глубокую, с крутыми берегами реку Кубань. Сзади на меня энергично напирал Сорокин со значительными силами. По железной дороге Екатеринодар - Кавказская большевики очень легко могли подвезти с обеих сторон свои подкрепления, артиллерию и бронепоезда.
Мы не знали ни сил противника, ни того, цел ли мост. Если бы он был взорван, наше положение стало бы критическим.
Но выбора не было. Во что бы то ни стало мы должны были пробиться через станицу и перейти за реку Кубань.
Обоз попал между двух огней. Генерал Эльснер стянул его на открытом поле в более короткую колонну и ждал конца боя. Жуткое это было ожидание для несчастных раненых и всего гарнизона обоза. Все знали, какая ужасная участь грозила им в случае победы большевиков.
Мое положение становилось все труднее. Каждую минуту я получал донесения из боевой части, что уже нет сил сдерживать красных... Резерв мой таял, и вскоре я остался только со своим штабом. Стоять приходилось на совершенно открытом поле, где не было никаких укрытий, и лавировать между фонтанами из земли от падающих гранат.
Прискакал ко мне из боевой части какой-то молодой офицер на взмыленной лошади, сильно взволнованный, и доложил, что большевики обходят наши цепи, которые вынуждены отступать.
- Доложите об этом генералу Корнилову, но скажите, что я еще буду держаться до последней возможности, - приказал я ему.
Офицер ускакал и, как сказал мне потом генерал Корнилов, доложил ему, что положение арьергарда отчаянное и что я прошу подкреплений.
Спустя полчаса ко мне подлетает карьером одетая в черкеску баронесса Боде, служившая ординарцем в нашей коннице, отчаянно храбрая молодая женщина, впоследствии убитая во время атаки генерала Эрдели под Екатеринодаром, и докладывает, что генерал Корнилов посылает мне свой последний резерв: два эскадрона конницы. Вдали рысью шла за ней конная колонна.
Зная, что впереди она будет нужнее, я отправил ее обратно, надеясь удержаться своими силами. Слава Богу, удалось.
Между тем бой в станице едва не кончился катастрофой. Корниловцы, выбив большевиков из нее, увлеклись преследованием их вдоль реки Кубани, не оставив заслона против станицы Кавказской. И вот, когда все слабые силы добровольцев были разбросаны на значительном пространстве в разных концах станицы, неожиданно появился с востока сильный эшелон красных, разгрузился в поле и начал наступление на станицу, осыпая ее снарядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
На станции добровольцы захватили весьма ценную добычу - до 500 артиллерийских снарядов, крайне нам нужных, много винтовок, патронов и значительное количество разных запасов.
Потери наши также были значительны: 35 убитых и до 100 раненых.
Обширная, как большинство кубанских станиц, Кореновская с чистыми домиками, старою церковью и даже памятником казакам - участникам русско-турецкой войны имела вид уездного города. Однако немощеные улицы в это время года представляли собой настоящее болото.
Значительную часть населения станицы составляли иногородние, и этим отчасти объясняется упорство обороны Кореновской. Многолетняя вражда между казаками и иногородними, не имеющая такого острого характера на Дону, где неказачье население живет по большей части отдельными слободами, а в станицах в небольшом числе, особенно сильна была на Кубани: здесь иногородние в большинстве случаев являлись батраками и арендаторами у богатых казаков и, завидуя им, не любили их так же, как крестьяне помещиков в остальной России. Иногородние и составляли значительную часть большевиков.
В Кореновской мы получили окончательное подтверждение слуха, что отряд кубанских добровольцев под командой полковника Покровского с кубанским атаманом полковником Филимоновым, Радой и правительством в ночь на 1 марта оставили Екатеринодар, и последний уже занят большевиками.
Теперь мы поняли, что обозначали виденные нами в последние ночи вспышки на горизонте, точно зарницы, и отдаленный гром днем: то уходили с боем кубанцы за Кубань.
Для Добровольческой армии это был большой удар: исчезла ясная и определенная цель, к которой мы так упорно стремились, пропала надежда на отдых и сильную поддержку верных Кубани казаков, и перед нами после 300 верст похода снова, как в первый день, стал роковой вопрос: куда же идти?
А между тем отдых был до крайности необходим; уже сказывалось среди войск крайнее утомление, физическое и моральное; обоз с ранеными увеличился до огромных размеров; необходимо было дать несчастным людям передышку, привести все в порядок.
В тяжкие дни особенно угнетала нас полная неопределенность обстановки, неизвестность того, что делалось за пределами страшного кольца красных, которыми мы постоянно были окружены.
Питались только слухами, случайно найденной на убитом большевике газетой, зная при этом, что большая часть написанного там - наглая ложь. Местные жители и сами пленные ничего не знали, а из наших разведчиков почти никто не возвращался: их захватывали большевики и убивали...
Однако нужно было идти дальше. Но куда? Возвращаться назад было немыслимо. Идти на Екатеринодар, разбить противника и этим резко изменить настроение Кубани в свою пользу? Или перейти Кубань и в горах, в горных станицах и черкесских аулах, по всем вероятностям, еще не тронутых большевизмом, дать отдых измученной Добровольческой армии...
За первое, смелое, но рискованное решение стояли генералы Деникин и Романовский. Корнилов остановился на втором, которое разделяли и мы все, старшие начальники, надеявшиеся найти отдых для своих переутомленных бойцов за Кубанью.
5 марта с наступлением сумерек в полной тишине мы выступили из Кореновской на Усть-Лабинскую.
Глава V.
Станица Усть-Лабинская
Прославленная бесчисленными боевыми подвигами русских войск и горцев в полувековой героической борьбе за Кавказ река Лаба у ее впадения в реку Кубань в станице Усть-Лабинской послужила для нас местом нового тяжкого испытания, которое Добровольческая армия снова выдержала, с честью выйдя после горячего боя на четыре фронта почти невредимой из смертельной опасности.
Кореновскую мы оставили в обычном походном порядке. Я с партизанами шел в арьергарде, прикрывая наш растянувшийся на несколько верст обоз с 500 раненых и больных.
Колонна очень долго вытягивалась из станицы, и мой полк, имевший едва 400 штыков, вышел из нее только перед рассветом. Вслед за мной ее заняли большевики и очень скоро начали нас преследовать. Едва рассвело, как моим партизанам уже пришлось отбиваться от наседавших красных. Однако после решительного отпора большевики стали осторожнее и не слишком напирали, но зато не давали нам покоя своей артиллерией. Перелетавшие снаряды падали и около обоза, но, к счастью, без вреда для него.
Останавливаясь, быстро рассыпаясь в цепь и отстреливаясь и снова собираясь в колонну, мой арьергард дошел до хуторов верстах в четырех от станицы Усть-Лабинской. Здесь нам пришлось остановиться и принять бой по всем правилам. Двигаться вперед уже было невозможно, так как окраина станицы и железнодорожная насыпь были заняты крупными силами красных. С ними уже вступил в бой авангард Маркова.
Наше положение было отчаянное.
Впереди - огромная станица, за которой длинная, до трех верст, дамба с железным мостом через глубокую, с крутыми берегами реку Кубань. Сзади на меня энергично напирал Сорокин со значительными силами. По железной дороге Екатеринодар - Кавказская большевики очень легко могли подвезти с обеих сторон свои подкрепления, артиллерию и бронепоезда.
Мы не знали ни сил противника, ни того, цел ли мост. Если бы он был взорван, наше положение стало бы критическим.
Но выбора не было. Во что бы то ни стало мы должны были пробиться через станицу и перейти за реку Кубань.
Обоз попал между двух огней. Генерал Эльснер стянул его на открытом поле в более короткую колонну и ждал конца боя. Жуткое это было ожидание для несчастных раненых и всего гарнизона обоза. Все знали, какая ужасная участь грозила им в случае победы большевиков.
Мое положение становилось все труднее. Каждую минуту я получал донесения из боевой части, что уже нет сил сдерживать красных... Резерв мой таял, и вскоре я остался только со своим штабом. Стоять приходилось на совершенно открытом поле, где не было никаких укрытий, и лавировать между фонтанами из земли от падающих гранат.
Прискакал ко мне из боевой части какой-то молодой офицер на взмыленной лошади, сильно взволнованный, и доложил, что большевики обходят наши цепи, которые вынуждены отступать.
- Доложите об этом генералу Корнилову, но скажите, что я еще буду держаться до последней возможности, - приказал я ему.
Офицер ускакал и, как сказал мне потом генерал Корнилов, доложил ему, что положение арьергарда отчаянное и что я прошу подкреплений.
Спустя полчаса ко мне подлетает карьером одетая в черкеску баронесса Боде, служившая ординарцем в нашей коннице, отчаянно храбрая молодая женщина, впоследствии убитая во время атаки генерала Эрдели под Екатеринодаром, и докладывает, что генерал Корнилов посылает мне свой последний резерв: два эскадрона конницы. Вдали рысью шла за ней конная колонна.
Зная, что впереди она будет нужнее, я отправил ее обратно, надеясь удержаться своими силами. Слава Богу, удалось.
Между тем бой в станице едва не кончился катастрофой. Корниловцы, выбив большевиков из нее, увлеклись преследованием их вдоль реки Кубани, не оставив заслона против станицы Кавказской. И вот, когда все слабые силы добровольцев были разбросаны на значительном пространстве в разных концах станицы, неожиданно появился с востока сильный эшелон красных, разгрузился в поле и начал наступление на станицу, осыпая ее снарядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30