Над человекоподобным пятном плесени возле очага поднималась она, эта
слабая, болезнетворная, чуть светящаяся дымка; клубясь и извиваясь в
темноте, она, казалось, непрерывно принимала различные неясные, но пугающие
формы, постепенно истончаясь и улетучиваясь в черноту огромного дымохода,
оставляя за собой характерный омерзительный смрад. Все это было
отвратительно и лично для меня усугублялось всем, что мне было известно об
этом месте. Дав себе слово не покидать своего поста, что бы ни случилось, я
внимательно наблюдал за исчезновением испарения и, наблюдая, не мог
отделаться от ощущения, что и оно, в свою очередь, плотоядно следит за мной
своими не столько видимыми, сколько воображаемыми зрачками. Когда я
рассказал обо всем дяде, он пришел в сильное возбуждение и после часа
напряженных раздумий принял определенное и радикальное решение. Взвесив в
уме всю важность предмета и всю весомость нашего отношения к нему, он
настоял на том, чтобы мы оба подвергли испытанию а, если возможно, то и
уничтожению ужас этого дома путем совместного неусыпного дежурства по ночам
в затхлом клейменом плесенью подвале.
4
В среду 25 июня 1919 года, с разрешения Кэррингтона Гарриса, которому
мы, впрочем, не стали говорить о своих истинных намерениях, я и дядя
притащили в страшный дом два складных стула, одну раскладушку и кое-какие
научные приборы, исключительно громоздкие и хитроумные. Разместив все это в
подвале при свете дня, мы занавесили окна бумагой и оставили дом до вечера,
когда должно было начаться первое наше дежурство. Перед уходом мы надежно
заперли дверь, ведущую из подвала в первый этаж, чтобы наши
высокочувствительные приборы, добытые под большим секретом и по высокой
цене, могли оставаться там в безопасности столько дней, сколько могло нам
потребоваться для дежурств. План на вечер был такой: до определенного часа
мы оба сидим не смыкая глаз, а затем начинаем дежурить в очередь по два часа
каждый, сначала я потом дядя; при этом один из нас отдыхает на раскладушке.
Природная предприимчивость, с которой дядюшка раздобыл инструменты в
лабораториях университета Брауна и арсенала на Крэнстон-стрит, а также
инстинктивно выбранное им направление наших поисков, великолепно показывают,
какой запас жизненных сил и энергии сохранялся в этом 80-летнем джентльмене.
Образ жизни Илайхью Уиппла соответствовал тем принципам гигиены, которые он
пропагандировал как врач, и если бы не ужасное происшествие, то и по сей
день он пребывал бы в полном здравии. Только двум лицам ведомы истинные
причины случившегося Кэррингтону Гаррису и вашему покорному слуге. Я не мог
не рассказать обо всем Гаррису, так как он был владельцем дома и имел право
знать о нем все. Кроме того, мы предуведомили его о своем эксперименте, и
после того, что случилось с дядей, я решил, что один только Гаррис в силах
понять меня и поможет мне дать необходимые публичные разъяснения. Услышав
мою историю, Гаррис побелел, как мел; но он согласился помочь, и я решил,
что теперь можно без всякой опаски пустить в дом жильцов.
Заявить, что во время бдения в ту непогожую ночь мы чувствовали себя
вполне бодро, было бы с моей стороны глупо и нечестно. Я уже говорил, что мы
ни в коем случае не были подвержены вздорным суевериям, однако научные
штудии и долгие размышления научили нас тому, что известная нам трехмерная
вселенная представляет собой лишь ничтожную долю от всего материального и
энергетического мира. В данном, конкретном случае несметное количество
свидетельств из многочисленных достоверных источников указывали на явное
существование неких сил, обладающих огромной мощью и, с точки зрения
человека, исключительно недобрых. Сказать, что мы серьезно верили в вампиров
или, скажем, в оборотней, означало бы сделать слишком обобщенное и потому
неточное заявление. Скорее следует указать на то, что мы отнюдь не были
склонны отрицать возможность существования неких неведомых и
незафиксированных модификаций жизненной силы и разряженного вещества;
модификаций, редко встречающихся в трехмерном пространстве из-за своего
более тесного родства с другими измерениями, но, тем не менее, находящихся в
достаточной близости к нашему миру, чтобы время от времени проявлять себя
перед нами, каковые проявления мы, из-за отсутствия подходящего пункта
наблюдения, вряд ли когда-нибудь сможем объяснить.
Короче говоря, мы с дядей полагали, что бесчисленное множество
неоспоримых фактов указывает на известное пагубное влияние, гнездящееся в
страшном доме, влияние, восходящее к тому или иному из злополучных
французских переселенцев двухвековой давности и по-прежнему проявляющее себя
через посредство каких-то непонятных и никому не ведомых законов движения
атомов и электронов. О том, что члены семьи Руле находились в некоем
противоестественном контакте с внешними кругами бытия кругами враждебными,
внушающими нормальным людям лишь страх и отвращение, достаточно красноречиво
говорили письменные свидетельства. Не вышло ли, в таком случае, так, что
волнения черни в те давно канувшие в прошлое тридцатые годы семнадцатого
столетия привели в движение некие кинетические структуры в патологически
устроенном мозгу одного или нескольких из французов хотя бы того же
порочного Поля Руле, в результате чего структуры эти, так сказать,пережили
своих умерщвленных носителей и продолжали функционировать в каком-то
многомерном пространстве вдоль исходных силовых линий, определенных
неистовой злобой взбунтовавшихся горожан?
В свете новейших научных гипотез, разработанных на основе теории
относительности и внутриатомного взаимодействия, такого рода вещи уже не
могут считаться невозможными ни в физическом, ни в биохимическом отношениях.
Вполне можно вообразить некий чужеродный сгусток вещества или энергии пускай
бесформенный, пускай какой угодно, существование которого поддерживается
неощутимым или даже нематериальным паразитированием на жизненной силе или
телесной ткани и жидкости других, более, что ли, живых организмов, в которые
он проникает и с материей которых он временами сливается. Сгусток этот может
иметь явно враждебные намерения, а может и просто руководствоваться слепыми
мотивами самосохранения. В любом случае такой монстр в наших глазах
неизбежно приобретает вид аномалии и незваного гостя, и истребление его
должно составлять священный долг каждого, кто не враг природе, здоровью и
здравому смыслу.
Что смущало нас более всего, так это наше полное неведение относительно
того, в каком виде предстанет нам противник. Ни один из людей, находившихся
в здравом уме, никогда не видел его, и лишь очень немногие более или менее
ясно его ощущали. Это могла быть энергия в чистом виде как бы некий эфирный
образ, пребывающий вне царства вещества, а могло быть и что-то материальное,
но лишь отчасти; какая-нибудь там неизвестная науке пластичная масса,
способная произвольно видоизменяться, образуя расплывчатые подобия твердого,
жидкого, газообразного или нераздельно-неслиянного состояний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11