Словом страсти накалялися и вот!..
Впрочем, пусть и вот через главу пойдет.
А в главе, что продолжает эту,
Уделим вниманье дяде Зету.
Глава двенадцатая
Вкусил ли дядя Зет таинственных плодов?
Нет, трижды нет! Я душу прозакладывать готов.
А впрочем, что ж закладывать!
Судите сами,
Вот труд его последний перед вами,
Пространный и внушительный весьма
Куризм-баллада под названием Зима
Он начинался так:
Ха-ха!
Какая стать у петуха!
Как будто он не суп грядущий,
А знатный мистик из Дубовой Тишины!
Как будто вовсе не на ужин,
А для великих дел он нужен,
Для процветания страны
Иль пробуждения весны.
Как будто этот снег
И этот смех,
И эти куры!..
Ах, как не совпадают две фактуры,
Как портится повествованья лад!
А может и т.д. и никаких баллад?
Ведь вспомните, Компилий Бороде,
Любитель и знаток чужого текста,
Тем и прославился на Зете, как известно,
Что как никто умел предельно неуместно
В цитате важной вдруг поставить и т.д..
Поступим так и мы, чтоб не губить сюжета
И скажем так:
Сей опус дяди Зета
(Он зимний был, а на планете лето)
Запрятала наждачная газета
На сто четвертой, посезонной полосе.
Но все ж его нашли и прочитали все.
За исключеньем, впрочем, Тез Ядяда.
Он что-то был не в духе в этот день.
- Прочли бы! - принц сказал. - Прекрасная баллада.
- Нет настроения. Да и, признаться, лень.
- Могу вам вслух прочесть. Хотите?
- Нет, не надо!..
Принц с удивленьем глянул на врача
И снова стал читать балладу, бормоча:
- Похоже, да... Весьма, весьма похоже,
В отдельных строчках юмор есть. Вы слышите?
- Допустим. Ну и что же?
- А то, что дядя Зет вкусил плодов.
- О боже!
Какой нелепо-примитивный взгляд.
С каким-то вызовом вдруг молвил Тез Ядяд.
Там, где вам юмор чудится, там грусть, и только грусть.
Возьмите это место. Или это!..
И вдруг, закрыв Наждачную газету,
Целитель отошел в сторонку, стал спиною к свету
И... прочитал балладу наизусть.
Не знаю, можно ль говорить об удивленье принца,
Пожалуй, здесь уместней было б слово шок.
Поскольку нервы в нем,
Свершив какой-то фантастический прыжок,
На место прежнее уж не сумели приземлиться
Шесть раз (подобный шок довольно долго длится)
Принц воздух ртом ловил
И, наконец, сказал:
- Смешно!..
А дядя Зет, он что?.. Вы может с ним знакомы?
- Не важно, принц. Но я скажу одно:
На свете есть поэзии законы.
И основной из них я изложил бы так:
Чтобы создать любых параметров творенье,
Поэту нужды нет вкушать какие-то плоды или коренья.
Всю гамму чувств таит в себе высокий плод прозренья,
Как суть всех солнц - вселенский черный мрак.
А вы... Вы, принц, ужасны с юмором своим.
И если существом души своей иль плоти
Ему противовес вы не найдете,
То я боюсь, что так и не поймете,
Чего мы стоим и на чем стоим.
И высшая приязнь вовек вас не встревожит,
Тот, кто смеется, тот любить не может.
Ну, а теперь!..
Целитель снял парик,
Отклеил элегантную бородку.
И вырвался у принца изумленья крик
И чувство странное ему сдавило глотку.
... Она еще похорошела, честно говоря,
Глаза смотрели смело и открыто.
Принц что-то лепетал,
Так словно заклинания творя...
Пред ним стояла девушка-заря.
Да, да, вы правы, то была Тазитта.
- Ну вот и все! - она сказала. - Кончен маскарад.
Прощайте, принц. Сегодня я уеду.
- Куда? - невольно принц спросил.
- К больному деду.
Я думаю, бедняга будет рад.
А наша дружба... От нее не отрекусь.
И если, как сказал великий Тетий,
Вас жажда встречи осенит,
Как осеняет грусть,
В сторожке дальней вы меня найдете.
- Но я сейчас, сейчас уже грущу!
Воскликнул принц. - Я вас не отпущу
Я запереть ворота дам приказ.
- Ах бросьте, принц. Ведь я сильнее вас.
Я мистикант, целитель. И поэт!
Ведь кроме прочего я...
- Кто?
- Я дядя Зет.
Вы имя помните мое? Так вот,
Прочтите Тез Ядяд наоборот.
Сказавши так, Тазитта вышла прочь
В огромную, зияющую ночь.
А принц стоял, как громом пораженный,
Держась за стенку и открывши рот,
Не то растерянный, не то уже влюбленный.
Какой-то свет неведомо бездонный
Входил в него. И он душою потрясенной...
Но к делу! К делу! Время нам сказать И вот!
Глава тринадцатая
И вот на разговории закрытом
Довольно сипло (он болел когда-то мытом)
Хранитель Синей Глины вдруг спросил:
- Когда же, господа, прибегнем к примененью сил?
Когда же грохнем шоковым копытом
По мерзким рожам сих хохочущих верзил?
Иль так и будем ждать в бездействии,
Чтоб гром их поразил?!
В ответ послышалось:
- Чего?
- Куда?!
- Кому?!!
- Погромче повтори, осел, да пояснее!!!
Когда на разговории так страстно просят пояснений,
Понять уже не трудно, что к чему.
И свой вопрос не повторил спросивший.
Всей силой ужаса, всем страхом естества
Он понял вдруг, какие брякнул дикие слова.
У каждого есть родственник вкусивший.
А у Бол-Вана даже целых два.
- Ну все! - подумалось, - теперь загонят в гроб.
И слыша голоса:
- Да повтори же, остолоп!
Он стал багровым, вытер потный лоб
Наждачною газетой, побледнел,
- Прошу прощенья! - молвил. - Это шутка.
И засмеялся вдруг, но дико так и жутко,
Что было видно, он плоды не ел.
Поочередно то пунцов, то бел
Бедняга бился в судорогах, квакал,
Снимал зачет-то сапоги, терял сознанье, плакал,
Пытался кляпом рот заткнуть себе и на глазах худел.
Так с хохотом метался он секреций пять иль семь
И этот страшный смех вдруг передался всем.
Родится в муках все и юмор в том числе.
Ревнители Заветов Старины, Держатели Стрижалей,
Ногами дергая, катались по земле
И словно кони тонущие ржали.
Бол-Ван смеялся так, что старый свищ в паху
Не просто вытек, вышел вместе с корнем.
От хохота на ставнях раскалились шкворни,
А мантия его на горностаевом меху
Дала такой сильнейший электрический разряд,
Что превратилась в молнию и с неба хлынул град.
Тот град шел восемь суток не стихая.
И восемь суток на планете Зет
Бродил от дома к дому, полыхая,
Какой-то жуткий, нестерпимый свет.
Так рухнул мир, что здесь я описал,
Так во вселенной Зета прежнего не стало.
Поднявши сотни лиц к тревожным небесам,
Планета Несмеянна хохотала.
А что же на Земле?
У Колли в астрозале
Творилась дикая белиберда.
Культуры в колбах герметических скисали,
Все стрелки на приборах шейк плясали
А самописцы осциллографов писали
Слова, что пишут на заборах иногда.
- Что делать? - думал Колли. - Это Дерево Веселья!
Что делать, как порядок навести?
Он подключился к щекотистке-травести
И дрожь такую ощутил в ее тщедушном теле,
Что содрогнулся сам и прошептал:
- Прости!
Смятение умов и слабых душ
Уж обернулось катастрофой первой.
Великий Тети и с горя обожрался груш
И умер хохоча от заворота нервов.
Самоубийство признак слабости,
Не так ли?
Но как перенести такой провал?!
Не просто в щекодень, а в день его спектакля
Огромный щекотарий пустовал!..
Страдал ли ты, читатель дорогой,
Как чтец, певец иль кто-нибудь другой?
Не приходилось? Ну, тогда послушай.
Ты в парке на эстраде. Взмах рукой.
Сейчас ты душу изольешь. Да и не только душу!
Ты изольешься весь, как личность, как художник.
Сейчас, сейчас... Но теплый летний дождик
Успел излиться раньше. И все зрители, увы,
Бегут, спасая сухость головы.
1 2 3 4 5 6 7 8