тут 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Не делал и потому, что Борис Морев, фон Гайер, министры, генералы и вся эта продажная и жестокая правящая клика могла бы, скажи ты правду, разделаться с тобой, и тогда твоя жизнь окончилась бы катастрофой. Нравственная ценность любого поступка определяется не побуждениями, его вызвавшими, а предвидением его последствий. Все остальное – самообман и лицемерие. Вот он. итог твоей жизни!.. Единственное, что тебе остается. – это признать истину. Люди умирают, но жизнь продолжается, идет вперед, становится лучше. Не гляди на разруху и хаос, которые сейчас надвигаются. Они затрагивают лишь твой тупой и ограниченный мир!.. Так… Ты почти успокоился? А сейчас ты можешь погладить это несчастное худенькое личико, эту маленькую мумию, эти бронзово-рыжие волосы… Ей и правда очень пошло бы платье из бледно-желтого шелка, если бы твой мир не морил детей голодом. Смерть Аликс – это протест тысяч голодных детей, за чью жизнь и хлеб бьются те люди, которых ты видел прошлой ночью».
Сумерки в комнате все сгущались, и маленькая мумия приобрела какие-то нереальные, призрачные очертания. Кто-то постучал в дверь. Костов сказал:
– Войдите.
– Господин, – тревожно сказал врач, входя в комнату. – Вас просят к телефону: звонят из казарм.
– Иду.
Руководимые разумом партии, солдаты восстановили па постах нескольких офицеров. Звонил один из них, тот самый, к которому накануне заходил Костов. Офицер сообщил эксперту, что два военных грузовика уезжают через полчаса. Следующая колонна машин тронется завтра в шесть утра. Офицер считал, что Костову и его спутникам лучше выехать утром. Костов согласился.
– Какая-нибудь неприятность? – озабоченно спросил врач-грек, когда Костов положил трубку.
– Нет.
– Если вам что-нибудь угрожает, я, вероятно, мог бы вам помочь… У меня есть несколько знакомых в ЭАМ.
– Нет, мне ничто не угрожает. Благодарю.
Костов спустился в холл. За столом, на котором недавно стоял гроб с, телом Бориса, сидел греческий поп. После приступа лихорадки он с жадностью набросился на сардины, жаркое и белый хлеб. Потом у него заболел живот, и он молча сидел, скорчившись и думая о своей старшей дочери, чье лицо покрывала сыпь постыдной болезни. Девушка не заразилась бы, если бы голод не принудил ее спать с немецкими солдатами. Когда поп подумал об этом, в его глазах снова вспыхнуло антихристово пламя.
Нищий греческий поп наелся до отвала, но все-таки в доме осталось много консервов, много вина, много масла, сахара, белой муки, и Костов распределил все это между попом, Кристалле и врачом. Осталось также много чемоданов с изысканной одеждой, которые невозможно было увезти на машине. Эксперт попросил врача передать их какому-нибудь приюту для одиноких стариков. Затем он велел Виктору Ефимовичу позвать доверенное лицо сбежавшего грека, хозяина того дома, в котором они жили. Когда уполномоченный пришел, Костов сказал ему:
– Проверьте по описи. Передаю вам дом и мебель в полной сохранности.
– Я в этом не сомневаюсь и проверять не стану, – ответил тот. – Вы человек честный… Чего нельзя сказать о жившем напротив полковнике: тот увез в Болгарию мебель своего домохозяина-грека.
Костов спросил врача хриплым голосом:
– Вы позаботитесь о погребении девочки?
– Разумеется, – ответил врач. – Я уже говорил об этом со священником.
Эксперт вынул из кармана небольшую пачку банкнотов и роздал их Кристалле, врачу и священнику.
– Болгарские деньги, вероятно, не слишком обесценятся, – заметил он. – Банк гарантирует их золотом.
– Это слишком много, сударь!.. – запротестовал врач. – Вы слишком щедры.
Он хотел было возвратить часть денег, но Костов сказал:
– Доходы нашей фирмы от ксантийского табака тоже были немаленькие… Мы уезжаем рано утром… Прощайте и спокойной ночи.
Эксперт пожал руки всем троим и устало поднялся на второй этаж. На неосвещенной площадке он почувствовал острую боль в сердце, застонал и, сгорбившись, в темноте отыскал и положил под язык таблетку нитроглицерина.
После его ухода Кристалле сказала:
– Этот человек добром не кончит.
– Почему? – спросил врач, без всякой радости засовывая в карман свой огромный гонорар.
С видом древней пророчицы Кристалло ответила:
– Не жилец он на этом свете.
Тронувшись в путь рано утром, Ирина и Костов поехали вслед за вооруженной болгарской коленной интендантства, которая снабжала гарнизон в Кавалле и в эти дни продолжала курсировать между болгарской Македонией и Беломорьем. Колонна состояла из десятка грузовиков с флажками и наспех нарисованными новыми эмблемами. Рядом с шоферами сидели солдаты, вооруженные автоматами, с гранатами за поясом, а в кузове первого грузовика был даже пулемет. Солдаты ожидали нападения белых андартов, но по пути им встречались только возвращавшиеся в родные селенья дружеские отряды ЭАМ, которые обменивались с ними приветствиями. За грузовиками медленно двигался лимузин с Костовым, Ириной и Виктором Ефимовичем. Греческие часовые не требовали у них никаких объяснений. Радость победы делала пролетариев великодушными и не особенно бдительными. Да и каких объяснений можно было требовать от этого дряхлого мужчины с парализованной рукой и какой-то женщины в трауре? Красные греческие часовые небрежно делали взмах рукой, и женщина с пустым взглядом и холодным лицом вела машину дальше.
Но близ старой болгарской границы их основательно допросили, и тут эксперт показал документы, полученные от Макрониса.
– Куда едете? – спросил партизан, проверявший документы.
– Возвращаемся в Софию.
– А не боитесь? – Партизан усмехнулся.
– Нам бояться нечего, товарищ… Мы просто торговцы, патриоты.
– Ну, ясно!.. Езжайте.
Партизана удовлетворили и эти ответы, и документы. Он точно выполнял директиву Отечественного фронта. Надо было внушить спокойствие даже подобным людям.
Машина следовала дальше. Теперь она отделилась от военной колонны и ехала одна, так как находилась уже на болгарской территории и угроза нападения белых андартов миновала. Направляясь в Беломорье, они проезжали через Рупел и Кресну, а возвращались но долине Месты. После каждой оставшейся позади горной вершины краски юга все больше бледнели, а воздух становился прохладнее. Впервые за двадцать дней Ирина увидела облака. Она вспомнила о тишине, соснах и холодных звездах Чамкории, потом о разрушенных домах и поблекшей зелени Софии. И ее охватила тоска по отлетающему блеску юга. Под смоковницами и гранатовыми деревьями Тасоса ей хотелось в Чамкорию, а тут она затосковала по острову. Но Ирина не понимала, что, если она с тоской вспоминает лишь о красках юга, а не о смерти Бориса, фон Гайера или Динко, в этом есть что-то страшное, противоестественное. Все так же бесстрастно и холодно текли ее мысли: «Надо взять драгоценности и бумаги из несгораемого шкафа в Чамкории… Надо позаботиться насчет паспорта… Теперь это дело нелегкое, но Павел его уладит». Следующая мысль вызвала у нее беззвучный циничный смех: «Мы стали торговцами-патриотами… До чего он забавный, этот Отечественный фронт…»
Шоссе начало подниматься в гору. Ирина переключила скорость и сказала рассеянно:
– Вы не думаете, что Отечественный фронт создан англичанами?
– Нет, – сухо ответил эксперт, раздраженный ее политическим невежеством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
 https://sdvk.ru/Firmi/ZorG/ 

 Alma Ceramica Рефлекс Ирис