Этому удивительному, великолепному человеку жизнь отказала в любви и успехе. И, поняв это, Варвара полюбила его еще больше.
Все это пронеслось в ее голове за мгновение, после того, как она ответила, зачем пришла к нему. А он держал себя так, как она и ожидала: даже при лунном свете было видно, что он нахмурился.
– Тебе хорошо и у Мичкина… – ответил он, подумав, что ей страшно. – Его люди охраняют шоссе и, вероятно, не будут драться.
Но она сказала:
– Я хочу быть там, где сражаются… Я хочу быть с тобой.
Они шли рядом и говорили так тихо, что едва слышали собственные слова. Динко шагал медленно, как тяжеловооруженный гладиатор, выходящий на арену, а Варвара семенила легко и быстро. Ее бесцветное, увядшее лицо похорошело от волнения.
Динко усмехнулся и сказал рассеянно, думая о чем-то другом:
– Значит, ты решила быть храброй!..
А потом окинул напряженным, острым взглядом одинокий холм, возвышавшийся над равниной, па котором немцы могли установить секретный пост. Оттуда можно было ожидать первого выстрела. Но холм был довольно далеко от станции, и Динко успокоился, только подал знак своим людям ускорить шаг. И тут он вспомнил о Варваре.
– Ты можешь проявить себя и в группе Мичкина, если немцам придет подкрепление из Пороя.
В голосе его прозвучала легкая насмешка, которой он столько раз отталкивал Варвару. Но сейчас эту насмешливость захлестнула ее ликующая, самоотверженная любовь, подавляющая бунт гордости.
Она сказала:
– Нет… Я просто хочу быть с тобой… Я буду драться, буду стрелять…
Голос его снова стал язвительным.
– Вот как? Но ведь обычно ты зарываешься головой в землю и стреляешь в воздух.
– О, не говори так… Сегодня будет совсем иначе… Сегодня я буду биться, как ты, спокойно и смело.
– В самом деле? – Он засмеялся.
– Да, в самом деле! – Голос ее дрожал, он как будто исходил из глубины ее души. – Потому что я люблю тебя…
Он не услышал ее. Глаза его, горящие, как у тигра, который подстерегает добычу, снова обежали всю равнину. Одинокий холм безмолвствовал, но метрах в двухстах от него угрожающе темнела тень оливы – оттуда тоже мог грянуть выстрел. Если это произойдет, внезапность нападения – одна из основных предпосылок успеха – окажется сорванной. Около полминуты Динко шел, пристально всматриваясь в оливу, не видя и не слыша Варвары. Но прошло еще полминуты, и он опять успокоился. Немецкого секрета под деревом не было.
– Что ты сказала? – спросил он.
А Варвара с лихорадочной страстностью шептала ему о своей любви.
– Я знаю… Это совершенно безнадежно… недопустимо… Я некрасива, немолода, а ты во цвете лет… но то. что я чувствую, наполняет мою жизнь смыслом… делает меня лучше… вселяет в меня смелость… Понимаешь?… Это поможет мне умереть за партию без страданий… без сожаления о том, что я что-то упустила в жизни…
Он слушал ее, пораженный. Но вскоре подумал сурово: «Сумасшедшая!» И это заставило его спросить с неожиданной грубостью:
– Чего тебе от меня нужно?
– О, не говори так!.. – взмолилась Варвара. – Мне ничего не нужно… ничего… Только быть вместе с тобой в бою… Бой будет тяжелый…
– Глупости болтаешь!.. – Ее сдавленный голос раздражал Динко. – Немедленно вернись в группу Мичкина.
– Не могу, – с горечью произнесла Варвара. – Ты не должен так говорить со мной… Ты не имеешь права ненавидеть меня, ведь я ничего у тебя не прошу.
Динко вдруг вспомнил Ирину и подумал: какой мучительной иногда бывает любовь! Потом он опять окинул взглядом равнину и перестал слушать Варвару, потому что ни на мгновенье, даже когда отвечал ей, его не покидало высокое чувство ответственности за товарищей, которые с минуты на минуту должны были вступить в бой. Но залитая лунным светом равнина все так же безмолвна и спокойна: как ни подозрительны были ее тени, не грянуло ни одного выстрела. Партизаны шагали к станции длинной вереницей призраков. Группа Мичкина быстро удалялась к шоссе, которое огибало южный склон холма, а где-то справа исчезла группа, возглавляемая Шишко. Так!.. Исходные позиции занимаются благополучно, подумал Динко. Немцы пока ничего не подозревают. Динко вздохнул с облегчением и снова вспомнил о маленькой женщине, что шла рядом с ним. Он услышал ее голос, теперь скорбный и жалобный.
– Неужели я настолько противна?… Неужели ты даже не можешь терпеть меня около себя?
Он подумал с досадой: «Эта женщина окончательно помешалась». Потом спохватился, что перед боем не следует ее огорчать, и сказал мягко:
– Откуда у тебя такие мысли?… Я тебя уважаю и ценю… Но сейчас ты должна вернуться в группу Мичкина.
– Не вернусь, – упорствовала Варвара.
Динко разозлился и закричал в сердцах:
– В таком случае я тебе приказываю!.. Немедленно к Мичкину!..
Она посмотрела на него удивленно и печально и, не сказав ни слова, побежала догонять подразделение Мичкина, которое уже скрывалось за холмом. Она бежала, и скатка ее одеяла, веревкой привязанная к плечам, болталась у нее за спиной. Динко посмотрел ей вслед и вспомнил день, когда она впервые пришла в лагерь – нелепый никелированный револьвер-игрушка, как часы, висел у нее на шее. Она мужественно выносила голод, холод, лишения, нечеловеческие испытания и, как и все партизаны, жила между жизнью и смертью. И как любого из них, сегодня ее могли убить. А когда Динко все это осознал, он подумал сочувственно и покаянно: «Бедная женщина!» И тотчас же забыл о ней.
Где-то далеко, справа, раздался выстрел из карабина. Группа подрывников, которой предстояло взорвать железнодорожный мост, наткнулась на дозор. Последовало еще несколько быстрых, тревожных выстрелов, а затем взвилась красная ракета. Охранявшая мост немецкая застава успела подать сигнал тревоги. Застрекотали автоматы, выстрелы которых издалека напоминали потрескивание костра. Правый фланг отряда начинал бой.
Динко передал ручной пулемет товарищу, шедшему впереди, и скомандовал:
– Бегом вперед! Не залегать без надобности!
Партизаны бросились навстречу смерти.
Холм, высотой около тридцати метров, словно оторванный от горного склона, стоял одиноким островком на равнине. Асфальтированное шоссе огибало его, делая плавный поворот, и, отступив от железной дороги, уходило на юг, чтобы потом подняться зигзагами по склону другой горы, которая ограничивала равнину с юго-запада. До этого склона было не более двух километров. Он был совсем оголенный, и при лунном свете извилины шоссе выступали так отчетливо, что Мичкнн мог бы вовремя заметить противника, если бы он там появился. Справа находились железнодорожная станция и бензохранилище, а слева, расширяясь воронкой, уходила вдаль равнина, на которой расположились болгарские гарнизоны. Командиры этих гарнизонов, однако, не испытывали ни малейшею желания драться с партизанами и тем более помогать немцам. Слева от холма по другую сторону шоссе простиралась трясина, и это обеспечивало фланг. Пространство между станцией и холмом, стоявшим в каких-нибудь трехстах метрах от нее, было совсем ровное, без всяких укрытий. Для его защиты вполне хватило бы одного легкого пулемета. Вообще позиция казалась очень удобной, а опасность, которой подвергались занимавшие ее партизаны, – ничтожной, так как они не должны были принимать участия в лобовой атаке на станцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
Все это пронеслось в ее голове за мгновение, после того, как она ответила, зачем пришла к нему. А он держал себя так, как она и ожидала: даже при лунном свете было видно, что он нахмурился.
– Тебе хорошо и у Мичкина… – ответил он, подумав, что ей страшно. – Его люди охраняют шоссе и, вероятно, не будут драться.
Но она сказала:
– Я хочу быть там, где сражаются… Я хочу быть с тобой.
Они шли рядом и говорили так тихо, что едва слышали собственные слова. Динко шагал медленно, как тяжеловооруженный гладиатор, выходящий на арену, а Варвара семенила легко и быстро. Ее бесцветное, увядшее лицо похорошело от волнения.
Динко усмехнулся и сказал рассеянно, думая о чем-то другом:
– Значит, ты решила быть храброй!..
А потом окинул напряженным, острым взглядом одинокий холм, возвышавшийся над равниной, па котором немцы могли установить секретный пост. Оттуда можно было ожидать первого выстрела. Но холм был довольно далеко от станции, и Динко успокоился, только подал знак своим людям ускорить шаг. И тут он вспомнил о Варваре.
– Ты можешь проявить себя и в группе Мичкина, если немцам придет подкрепление из Пороя.
В голосе его прозвучала легкая насмешка, которой он столько раз отталкивал Варвару. Но сейчас эту насмешливость захлестнула ее ликующая, самоотверженная любовь, подавляющая бунт гордости.
Она сказала:
– Нет… Я просто хочу быть с тобой… Я буду драться, буду стрелять…
Голос его снова стал язвительным.
– Вот как? Но ведь обычно ты зарываешься головой в землю и стреляешь в воздух.
– О, не говори так… Сегодня будет совсем иначе… Сегодня я буду биться, как ты, спокойно и смело.
– В самом деле? – Он засмеялся.
– Да, в самом деле! – Голос ее дрожал, он как будто исходил из глубины ее души. – Потому что я люблю тебя…
Он не услышал ее. Глаза его, горящие, как у тигра, который подстерегает добычу, снова обежали всю равнину. Одинокий холм безмолвствовал, но метрах в двухстах от него угрожающе темнела тень оливы – оттуда тоже мог грянуть выстрел. Если это произойдет, внезапность нападения – одна из основных предпосылок успеха – окажется сорванной. Около полминуты Динко шел, пристально всматриваясь в оливу, не видя и не слыша Варвары. Но прошло еще полминуты, и он опять успокоился. Немецкого секрета под деревом не было.
– Что ты сказала? – спросил он.
А Варвара с лихорадочной страстностью шептала ему о своей любви.
– Я знаю… Это совершенно безнадежно… недопустимо… Я некрасива, немолода, а ты во цвете лет… но то. что я чувствую, наполняет мою жизнь смыслом… делает меня лучше… вселяет в меня смелость… Понимаешь?… Это поможет мне умереть за партию без страданий… без сожаления о том, что я что-то упустила в жизни…
Он слушал ее, пораженный. Но вскоре подумал сурово: «Сумасшедшая!» И это заставило его спросить с неожиданной грубостью:
– Чего тебе от меня нужно?
– О, не говори так!.. – взмолилась Варвара. – Мне ничего не нужно… ничего… Только быть вместе с тобой в бою… Бой будет тяжелый…
– Глупости болтаешь!.. – Ее сдавленный голос раздражал Динко. – Немедленно вернись в группу Мичкина.
– Не могу, – с горечью произнесла Варвара. – Ты не должен так говорить со мной… Ты не имеешь права ненавидеть меня, ведь я ничего у тебя не прошу.
Динко вдруг вспомнил Ирину и подумал: какой мучительной иногда бывает любовь! Потом он опять окинул взглядом равнину и перестал слушать Варвару, потому что ни на мгновенье, даже когда отвечал ей, его не покидало высокое чувство ответственности за товарищей, которые с минуты на минуту должны были вступить в бой. Но залитая лунным светом равнина все так же безмолвна и спокойна: как ни подозрительны были ее тени, не грянуло ни одного выстрела. Партизаны шагали к станции длинной вереницей призраков. Группа Мичкина быстро удалялась к шоссе, которое огибало южный склон холма, а где-то справа исчезла группа, возглавляемая Шишко. Так!.. Исходные позиции занимаются благополучно, подумал Динко. Немцы пока ничего не подозревают. Динко вздохнул с облегчением и снова вспомнил о маленькой женщине, что шла рядом с ним. Он услышал ее голос, теперь скорбный и жалобный.
– Неужели я настолько противна?… Неужели ты даже не можешь терпеть меня около себя?
Он подумал с досадой: «Эта женщина окончательно помешалась». Потом спохватился, что перед боем не следует ее огорчать, и сказал мягко:
– Откуда у тебя такие мысли?… Я тебя уважаю и ценю… Но сейчас ты должна вернуться в группу Мичкина.
– Не вернусь, – упорствовала Варвара.
Динко разозлился и закричал в сердцах:
– В таком случае я тебе приказываю!.. Немедленно к Мичкину!..
Она посмотрела на него удивленно и печально и, не сказав ни слова, побежала догонять подразделение Мичкина, которое уже скрывалось за холмом. Она бежала, и скатка ее одеяла, веревкой привязанная к плечам, болталась у нее за спиной. Динко посмотрел ей вслед и вспомнил день, когда она впервые пришла в лагерь – нелепый никелированный револьвер-игрушка, как часы, висел у нее на шее. Она мужественно выносила голод, холод, лишения, нечеловеческие испытания и, как и все партизаны, жила между жизнью и смертью. И как любого из них, сегодня ее могли убить. А когда Динко все это осознал, он подумал сочувственно и покаянно: «Бедная женщина!» И тотчас же забыл о ней.
Где-то далеко, справа, раздался выстрел из карабина. Группа подрывников, которой предстояло взорвать железнодорожный мост, наткнулась на дозор. Последовало еще несколько быстрых, тревожных выстрелов, а затем взвилась красная ракета. Охранявшая мост немецкая застава успела подать сигнал тревоги. Застрекотали автоматы, выстрелы которых издалека напоминали потрескивание костра. Правый фланг отряда начинал бой.
Динко передал ручной пулемет товарищу, шедшему впереди, и скомандовал:
– Бегом вперед! Не залегать без надобности!
Партизаны бросились навстречу смерти.
Холм, высотой около тридцати метров, словно оторванный от горного склона, стоял одиноким островком на равнине. Асфальтированное шоссе огибало его, делая плавный поворот, и, отступив от железной дороги, уходило на юг, чтобы потом подняться зигзагами по склону другой горы, которая ограничивала равнину с юго-запада. До этого склона было не более двух километров. Он был совсем оголенный, и при лунном свете извилины шоссе выступали так отчетливо, что Мичкнн мог бы вовремя заметить противника, если бы он там появился. Справа находились железнодорожная станция и бензохранилище, а слева, расширяясь воронкой, уходила вдаль равнина, на которой расположились болгарские гарнизоны. Командиры этих гарнизонов, однако, не испытывали ни малейшею желания драться с партизанами и тем более помогать немцам. Слева от холма по другую сторону шоссе простиралась трясина, и это обеспечивало фланг. Пространство между станцией и холмом, стоявшим в каких-нибудь трехстах метрах от нее, было совсем ровное, без всяких укрытий. Для его защиты вполне хватило бы одного легкого пулемета. Вообще позиция казалась очень удобной, а опасность, которой подвергались занимавшие ее партизаны, – ничтожной, так как они не должны были принимать участия в лобовой атаке на станцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251