Слова сии произвели в ней радость; она бросилась ко мне с объятиями и, оказав мне множество ласк, отвечала:
— Любезный Тарбелс! Ты извинишь жесточайшую мою к тебе любовь, принудившую меня разлучить тебя с твоим другом. Ведай, что я волшебница, которая влюбилась в тебя в то время, когда ты со Звениславом начал обороняться от разбойников. Я, закрытая облаком, взирала на твою храбрость и, остановясь от пути моего взирать на твои поступки, пленилась твоею красотою. Я помогала разбойникам схватить тебя и отвести в лес, чтоб там удобнее могла похитить тебя, понеже страшное оружие друга твоего препятствовало совершить мне то в его присутствии. Когда уже ничто не мешало, привела я разбойников в оплошность, и ты оказал новый опыт своей отважности, чтоб совершенно победить мое сердце. Тогда я волшебством воздвигла бурю и гром; вам казалось, что лошадь ваша испужалась, упала с вами в пропасть и что я подхватила вас, прилетев на крылатом звере; но все сие была мечта, а вы находились уже в моих объятиях. О кончав сие, наговорила она мне тысячу нежностей и хотела целовать меня, но я оттолкнул ее с презрением.
— Не думаешь ли ты, проклятая ведьма,— сказал я с досадою,— чтоб ты воспользовалась твоим чародейством? Ты никогда не привлечешь меня к мерзкому своему намерению. Если б ты была и сама богиня Лада, то и в таком случае я прежде бы умер, нежели изменил моей дражайшей супруге.
Неизвестно, правду ли говорил Тарбелс, но получил за это с дюжину пламенных поцелуев от своей Любаны и продолжал:
— Волшебница не огорчилась на сие мое чистосердечное признание и уверяла меня, что я одумаюсь со временем и воспользуюсь счастием владеть ею, когда уже Любаны моей возвратить не можно. Она мне наговорила множество хитростей, коими чаяла привлечь меня. Однако я всегда отвечал ей только презрением. Но скучно было бы рассказывать все ее слова. Все средства истощены ею без успеха: прибегала к угрозам, мучила меня в скаредном заключении и наконец, видя, что меня поколебать невозможно, пришла в такую ярость, от коей я погибель мою считал неизбежною. Прелестное лицо ее пропало, и я не видал уже кроме страшного лица старухи. Она велела мне избирать род животного, в которое я превращен быть желаю.
— Сие для того,— говорила она,— чтоб ты вечно не имел надежды владеть моею ненавистною совместницею, ибо хотя ты по смерти моей и можешь освободиться из неволи, но, оставшись в образе птицы или зверя, не будешь узнан Любаною. Ну, избирай!—сказала она толь страшным голосом, что я чуть мог объявить, что желаю быть птицею. Тогда остановилась она на несколько, не решась, в какую птицу обратить меня. В страшную видом не дозволяло ей ее сердце, понеже оно хранило еще ко мне страсть, и для того по прочтении ею некоторых слов получил я тот вид, в котором предстал вам.
Я надеялся, что найду способ когда-нибудь улететь от нее, но в сем ошибся. Волшебница заперла меня в железную клетку и каждый день, приходя кормить меня, твердила мне о любви. Иногда она, выходя из терпения, что я, не могши отвечать ей словами, оказывал омерзение мое к ней, отворачивая от нее мои взоры, не давала мне есть. Однако, опять смягчась, довольствовала меня изящнейшими ествами, переменяла вид свой из красавицы в красавицу, причем я очень опасался, чтоб не вспала она на мысли принять на себя образ моей возлюбленной Любаны, который против воли моей, конечно бы, поверг меня во искушение. По счастию, ведьма о том не вздумала и вошла в смешнейшие глупости. Она оборачивалась сама птицею, как видно думая, что я во образе сем лучше прельщусь мне подобною. Я вздумал подкреплять ее дурачество, начав оказывать к ней ласковость, в намерении, не удастся ли мне обмануть ее и учинить бегство. Невозможно изобразить радости волшебницыной при сем неожидаем ом ее обороте. Она отворила мою клетку, начала оную вычищать и готовить себе особливую в ней жердочку, на которой садиться, ибо она заключила окончить век свой со мною в клетке. Я, лаская ее, вылез из клетки; страстная дура того не приметила, и, прежде нежели осмотрелась, я улетел уже далеко от ее замка. Таковым образом только ныне поутру освободился я из моей неволи.
Вскоре увидел я волшебницу, гонящуюся за мною на своем крылатом медведе. Легко догадаться, что я усугубил мой полет; со всем тем невозможно бы мне избегнуть от моей неприятельницы, если б не показался мне Златокопыт. Сей неоцененный конь как бы нарочно подоспел в мою оборону, и я, уповая, что и вы, любезный Звенислав, близ оного находитесь, бросился к нему и сел на седло. Ведьма покусилась было меня сорвать с седла, но Златокопыт дал ей задними своими ногами толь исправный отпор, что разбил ее и с крылатым ее зверем вдребезги.
Оставшись в безопасности, изъявлял я криком и трепетанием крыл признание мое Златокопыту, а быв утомлен, заснул я на седле крепким сном. Во оном представилась мне женщина в белом одеянии, и висящий чрез плечо ее зодиак вразумил меня, что вижу я благодетельную волшебницу.
— Тарбелс! — сказала она мне.—Я принесла тебе радостные вести. Ныне соединишься ты со своею возлюбленною Любаною и найдешь друга своего и сестру свою.
Конец вашим бедствиям настал. Не заботься о средстве, каковым достигнуть тебе до места, где любезные тебе особы теперь находятся: Златокопыт привезет тебя туда. Что ж лежит до возвращения прежнего твоего образа, сие не в моей силе. Однако если ты найдешь в себе столько мужества, чтоб разрубить себя об меч Звениславов, то избавление твое от очарования зависит в силе божественного Самосека. Боги не оставят наградить испытанное твое постоянство, с каковым ты защищался чрез столько лет от нападения хитрой ведьмы. А как для сего только небо и разлучило тебя с твоею супругою, чтоб лета зрелого возраста учинили тебя способнейшим познать цену брака и предохранить тебя от ветрености, коей в нраве твоем были неприметные корни, то ожидай теперь только благополучных дней
Волшебница, сказав сие, стала невидима, а я, проснувшись, увидел, что Златокопыт несет меня на себе к вам. Прочее вам известно и какую силу действия оказал надо мною Самосек.
Тарбелс кончил свое повествование, и приветствия возобновились, а особливо Любана не знала мер в нежных благодарностях, чем бы заплатить за верность к себе своего возлюбленного, она осыпала его вместо снов поцелуями. Звенислав рассказал ему о своих приключениях, то, которое описано уже в прежних листах Они вознамерились следовать в Ятвягию и готовы уже были прибегнуть с просьбою о конях к Златокопыту, как вдруг увидели выходящих из рощи мужчину и женщину, которые, казалось, прогуливались на приятном вечернем воздухе. Оные, взглянув на них со своей стороны, побежали к ним без памяти и в то ж мгновение познали в них Слотана с Бряцаною
Боги!— кричал первый — Государи! Я нахожу вас неожидаемо.. Как! близ самой ятвяжской столицы, когда я считал вас на краю света!
Все обнимали его наперехват и все спрашивали не впрямь ли мы в Ятвягии Слотан уверял их, что он за час только вышел из столичного города прогуляться со своею женою Он начал было препоручать в милость своих государей жену свою, как, сказав несколько слов, остановился и, прерывая, произнес только Какое изрядное время спать!
Упал на траву и захрапел весьма спокойно Сон действовал на всех равно, все дремали и заснули крепко, нимало не медля, кроме одного Звенислава, который, удивляясь и зевая, повалился близ своей Алзаны после всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142