Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу.
– Сынок?! – почему-то сразу узнал его отец.
– Я, батя! На целых четыре часа.
– Какая жалость, – расстроился отец. – У меня до конца работы как раз четыре часа.
– А нельзя отпроситься?
– Нельзя, – ответил отец. – Работа срочная. Ну да я что-нибудь придумаю.
Пассажир повесил трубку.
Проводник как раз возвращался из тоннеля.
– Едем через два часа, – объявил он.
– Как – через два?! – ахнул пассажир. – Вы же обещали: через четыре!
– Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, а теперь говорит: за два, – объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля.
Пассажир бросился к телефону:
– Отец! Тут, понимаешь, какое дело: не четыре часа у меня, а два!
– Какая досада! – огорчился отец. – Ну да ничего, поднажму маленько – может, за час управлюсь.
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник:
– Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю!
Пассажир бросился к телефону:
– Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час!
– Вот незадача-то! – приуныл отец. – В полчаса я, конечно, не уложусь.
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник:
– Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса.
– Что ж он голову-то морочит?! – закричал пассажир и бросился к телефону. – Отец! А за десять минут не сделаешь?
– Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:
– Ну и трепач этот ремонтник! «Столько работы, столько работы!» А там делов-то на десять минут.
– Вот гад! – прошептал пассажир и набрал номер. – Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.
– Действительно – гад, – согласился отец. – Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!
– Все по вагонам! – донесся из тоннеля голос проводника.
– Прощай, отец! – крикнул пассажир. – Не дали нам с тобой встретиться!
– Погоди, сынок! – шумно дыша, закричал отец. – Я уже освободился! Не вешай трубку!
Но пассажир уже вскочил в вагон.
При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в её окне – старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:
– Освободился я, сынок! Освободился!
Но стук колес заглушал его слова…
Сила искусства
Я считаю, с пьянством надо бороться. И не последнюю роль в этой борьбе играет искусство. А что делает наш бригадир Кузьмич? Заваливается на днях в раздевалку и говорит:
– После работы – культпоход в музей. Будем там бороться с пьянством.
Зубов, слесарь наш, ему объясняет:
– Чего мы, туристы – по музеям околачиваться? После работы надо отдыхать от борьбы с пьянством!
Кузьмич говорит:
– Нет, чувырло! Ты у меня в музей почапаешь – повышать свой низкий культурный уровень!
В общем, после работы мы все как один вышли в музей.
Ну, разделись, конечно. Закурили. Кузьмич говорит:
– Покурите – не расходитесь. ещё экскурсовод, наверно, будет. Изучайте пока это полотно.
Смотрим – действительно полотно висит. На окне. Изображает орнамент. А рядом с полотном – картина. Над урной. Изображает бутылку. Сбоку тень пририсована в виде костыля. И слова какие-то написаны. По-русски, кажется. Только мы прочесть не успели, потому что экскурсовод подошел. И вовсе не на мумию похожий, как Кузьмич обещал. А такая маленькая девушка, но в очках.
Зубов её спрашивает:
– А правда, что мумия – это жена фараона?
Девушка говорит сквозь нос:
– Нет, мумия – это забальзамированный фараон.
Зубов говорит:
– Значит, он так бальзама наклюкался, что мужскую силу потерял?! И женщиной заделался?!
Кузьмич говорит:
– Не так. Если фараон был плохим, его убивали, а если хорошим, из него делали мумию.
И тут вся наша экскурсия подходит к такой полукруглой картине. На ней старинная мамаша с пацаном зафиксирована.
Зубов спрашивает эту мумию в очках:
– А чего это у них тарелки на голове? Они чего, пьяные?
– Не задавай девушке глупых вопросов! – говорит Кузьмич. – Раз тарелки на голове, значит, художник был пьяным.
Эта девушка очки сняла и говорит:
– Вопрос поставлен интересно. Над головой мадонны, как и младенца, – нимб – символ святости. А «мадонна» по-итальянски означает «мать».
Ну, мы, конечно, молчим, делаем вид, что не замечаем девушкиных ошибок. Потому что, во-первых, не «мадонна», а «мадера». А во-вторых, это не мать, а муть. Хотя после нее действительно чувствуешь, будто тебе на голову нимб надели. Только размера на два меньше.
Перешли к следующей картине. Девушка-экскурсовод говорит:
– Картина называется «Завтрак крестьянина». Тяжела была крестьянская доля. От зари до зари работал крестьянин в поте лица. Вот и сейчас он выпил бутылку самодельной наливки и, доев последний кусок хлеба, на целый день уйдет в поле.
Зубов говорит:
– А мне кажется, в бутылке маленько осталось.
Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!
Экскурсоводка говорит:
– Следующая картина – «Пир богов».
– Вот черти! – говорит Зубов. – Целую канистру раздавили!
Экскурсоводка спокойно продолжает:
– А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника такой-то половины века. Называется «Натюрморт». Что в переводе означает
– "мертвая натура".
– А как живой! – говорит Зубов. – Мы таким натюрмортом вчера закусывали.
– Правильно! – улыбнулась экскурсоводка. – Изображение закуски – это натюрморт.
– А изображение лица, – говорит Зубов, – это натюрморда.
И тут действительно подходим к изображению лица. Только – не целиком, а до пояса.
Экскурсоводка говорит:
– Перед вами – «Кающаяся Магдалина».
– Икающая, – говорит Зубов. – После этого всегда хорошо икается.
Экскурсоводка говорит, заикаясь:
– А это – «Утро стрелецкой казни».
Зубов говорит:
– Точно! С вечера так напьешься «Стрелецкой», что утром хоть голову отрубай!
Экскурсоводка говорит, икая:
– А это – картина «Иван Грязный выпивает со своим сыном».
И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зубову:
– Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь – по ноль пять.
В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили по-черному. А потом красное – до посинения. Зубов все время мадонну вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза перекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.
Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям? Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай висит. Проспиртованная. Потому что великая она – эта сила искусства!
Аппарат профессора Коро
– Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?
– Это был не взрыв.
– Почему же тогда погиб профессор?
– Он не погиб.
– Где же он?
– В этой комнате.
– Но я вижу лишь дым.
– Это и есть профессор.
– Нет, так у нас дело не пойдет, – инспектор откинулся на спинку кресла. – Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?
– Совершенно верно, – сказал доктор Сислей.
– Как же призошел взрыв?
– Это был не взрыв, – ответил доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Сынок?! – почему-то сразу узнал его отец.
– Я, батя! На целых четыре часа.
– Какая жалость, – расстроился отец. – У меня до конца работы как раз четыре часа.
– А нельзя отпроситься?
– Нельзя, – ответил отец. – Работа срочная. Ну да я что-нибудь придумаю.
Пассажир повесил трубку.
Проводник как раз возвращался из тоннеля.
– Едем через два часа, – объявил он.
– Как – через два?! – ахнул пассажир. – Вы же обещали: через четыре!
– Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, а теперь говорит: за два, – объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля.
Пассажир бросился к телефону:
– Отец! Тут, понимаешь, какое дело: не четыре часа у меня, а два!
– Какая досада! – огорчился отец. – Ну да ничего, поднажму маленько – может, за час управлюсь.
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник:
– Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю!
Пассажир бросился к телефону:
– Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час!
– Вот незадача-то! – приуныл отец. – В полчаса я, конечно, не уложусь.
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник:
– Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса.
– Что ж он голову-то морочит?! – закричал пассажир и бросился к телефону. – Отец! А за десять минут не сделаешь?
– Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!
Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:
– Ну и трепач этот ремонтник! «Столько работы, столько работы!» А там делов-то на десять минут.
– Вот гад! – прошептал пассажир и набрал номер. – Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.
– Действительно – гад, – согласился отец. – Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!
– Все по вагонам! – донесся из тоннеля голос проводника.
– Прощай, отец! – крикнул пассажир. – Не дали нам с тобой встретиться!
– Погоди, сынок! – шумно дыша, закричал отец. – Я уже освободился! Не вешай трубку!
Но пассажир уже вскочил в вагон.
При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в её окне – старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:
– Освободился я, сынок! Освободился!
Но стук колес заглушал его слова…
Сила искусства
Я считаю, с пьянством надо бороться. И не последнюю роль в этой борьбе играет искусство. А что делает наш бригадир Кузьмич? Заваливается на днях в раздевалку и говорит:
– После работы – культпоход в музей. Будем там бороться с пьянством.
Зубов, слесарь наш, ему объясняет:
– Чего мы, туристы – по музеям околачиваться? После работы надо отдыхать от борьбы с пьянством!
Кузьмич говорит:
– Нет, чувырло! Ты у меня в музей почапаешь – повышать свой низкий культурный уровень!
В общем, после работы мы все как один вышли в музей.
Ну, разделись, конечно. Закурили. Кузьмич говорит:
– Покурите – не расходитесь. ещё экскурсовод, наверно, будет. Изучайте пока это полотно.
Смотрим – действительно полотно висит. На окне. Изображает орнамент. А рядом с полотном – картина. Над урной. Изображает бутылку. Сбоку тень пририсована в виде костыля. И слова какие-то написаны. По-русски, кажется. Только мы прочесть не успели, потому что экскурсовод подошел. И вовсе не на мумию похожий, как Кузьмич обещал. А такая маленькая девушка, но в очках.
Зубов её спрашивает:
– А правда, что мумия – это жена фараона?
Девушка говорит сквозь нос:
– Нет, мумия – это забальзамированный фараон.
Зубов говорит:
– Значит, он так бальзама наклюкался, что мужскую силу потерял?! И женщиной заделался?!
Кузьмич говорит:
– Не так. Если фараон был плохим, его убивали, а если хорошим, из него делали мумию.
И тут вся наша экскурсия подходит к такой полукруглой картине. На ней старинная мамаша с пацаном зафиксирована.
Зубов спрашивает эту мумию в очках:
– А чего это у них тарелки на голове? Они чего, пьяные?
– Не задавай девушке глупых вопросов! – говорит Кузьмич. – Раз тарелки на голове, значит, художник был пьяным.
Эта девушка очки сняла и говорит:
– Вопрос поставлен интересно. Над головой мадонны, как и младенца, – нимб – символ святости. А «мадонна» по-итальянски означает «мать».
Ну, мы, конечно, молчим, делаем вид, что не замечаем девушкиных ошибок. Потому что, во-первых, не «мадонна», а «мадера». А во-вторых, это не мать, а муть. Хотя после нее действительно чувствуешь, будто тебе на голову нимб надели. Только размера на два меньше.
Перешли к следующей картине. Девушка-экскурсовод говорит:
– Картина называется «Завтрак крестьянина». Тяжела была крестьянская доля. От зари до зари работал крестьянин в поте лица. Вот и сейчас он выпил бутылку самодельной наливки и, доев последний кусок хлеба, на целый день уйдет в поле.
Зубов говорит:
– А мне кажется, в бутылке маленько осталось.
Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!
Экскурсоводка говорит:
– Следующая картина – «Пир богов».
– Вот черти! – говорит Зубов. – Целую канистру раздавили!
Экскурсоводка спокойно продолжает:
– А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника такой-то половины века. Называется «Натюрморт». Что в переводе означает
– "мертвая натура".
– А как живой! – говорит Зубов. – Мы таким натюрмортом вчера закусывали.
– Правильно! – улыбнулась экскурсоводка. – Изображение закуски – это натюрморт.
– А изображение лица, – говорит Зубов, – это натюрморда.
И тут действительно подходим к изображению лица. Только – не целиком, а до пояса.
Экскурсоводка говорит:
– Перед вами – «Кающаяся Магдалина».
– Икающая, – говорит Зубов. – После этого всегда хорошо икается.
Экскурсоводка говорит, заикаясь:
– А это – «Утро стрелецкой казни».
Зубов говорит:
– Точно! С вечера так напьешься «Стрелецкой», что утром хоть голову отрубай!
Экскурсоводка говорит, икая:
– А это – картина «Иван Грязный выпивает со своим сыном».
И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зубову:
– Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь – по ноль пять.
В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили по-черному. А потом красное – до посинения. Зубов все время мадонну вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза перекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.
Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям? Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай висит. Проспиртованная. Потому что великая она – эта сила искусства!
Аппарат профессора Коро
– Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?
– Это был не взрыв.
– Почему же тогда погиб профессор?
– Он не погиб.
– Где же он?
– В этой комнате.
– Но я вижу лишь дым.
– Это и есть профессор.
– Нет, так у нас дело не пойдет, – инспектор откинулся на спинку кресла. – Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?
– Совершенно верно, – сказал доктор Сислей.
– Как же призошел взрыв?
– Это был не взрыв, – ответил доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76