Это значит, что дело было в высоком уровне неопределенности того процесса, который запустила интервенция СССР, и того процесса, который был бы запущен его невмешательством47. Такого разговора, свидетелем и участником которого я был в Индии, мне никогда не удавалось видеть в антисоветской среде в СССР.
Отказ от рассмотрения реальных проблем как «порочных кругов» и уход от изложения и сравнения альтернативных решений сделали антисоветское мышление, в общем, иррациональным. Это лишило его возможной конструктивной силы, что в большой мере предопределило и нынешнее катастрофическое положение страны. Причем это свойство пронизывает антисоветское мышление во всем диапазоне проблем — от масштаба исторического выбора до частных технических задач.
Выше я говорил о письме пенсионера-строителя, в прошлом руководителя огромного строительства авиационного комплекса в Ульяновске. Он писал о роли транспортных расходов в советском хозяйстве и привел такой случай: для завода купили крупногабаритные автоклавы в ФРГ, и перевозка их из морского порта Ленинграда обошлась в сотни раз дороже покупки. Чисто управленческое решение. Я привел выдержки из этого письма при обсуждении в Интернете.
Из этого один собеседник вывел целую теорию о Хозяине и Наемном Работнике — теорию, можно сказать, архаическую, времен романтического капитализма. Дескать, при капитализме все решает Хозяин, а при советском строе все были Наемными Работниками. Он пишет о покупке автоклавов: «Если бы Хозяином был мистер Билл, и „директор“ принял бы самостоятельно такое решение, я думаю, Билл застрелил бы его на месте». Этот романтик капитализма настолько уверен в очевидности того, что решение ульяновских строителей было абсурдным, что даже не показывает логических шагов к своей уверенности. Ведь никакой информации, позволяющей оценить то решение, в письме строителя не содержалось.
Из антисоветской установки вытекает, что Наемный Работник заведомо поступает как идиот и принимает наихудшее решение из всех возможных. Коллега из Интернета даже не упоминает об альтернативах, которые он считает более разумными. Очевидно, альтернативные решения таковы: обойтись в Ульяновске без автоклавов; построить эти автоклавы самим прямо в Ульяновске; не строить авиационных заводов в глубине России. Надо же сказать, как должен был поступить «директор» («министр» и т.п. Работник)? И какие есть основания для того, чтобы выбрать решение, не требующее перевозки автоклавов из ФРГ.
К нашему горю, в ходе развития антисоветского проекта этот уход от беспристрастного рассмотрения альтернатив настолько вошел в массовое сознание, что оно до сих пор остается недееспособным в отношении нынешней «исторической ловушки».
Пессимизм
У многих людей, склонных ненавидеть советский строй, я замечал не экономические и не идеологические, а чисто психологические (а значит, гораздо более сильные) причины. Это люди, вообще мрачно смотрящие на мир, хотя нередко они представляют себя бонвиванами и весельчаками, нуждаются в такой маске. Один из собеседников в Интернете, который участвовал в обсуждении этой темы, Б., пишет о своей юности: «Мои родители неплохо получали, семья вообще была не очень бедная… Вообще, хоть я тогда особо не видел жизни, окружающая жизнь представлялась мне кадрами из мрачного фильма антиутопии: пьянство, тотальное воровство, злые люди в серой страшной одежде. Вспомните, в чем ходили наши женщины?».
Здесь — даже не мировоззрение, а мироощущение , и спорить с ним глупо. Надо бы только Б. признать перед самим собой, что все это — вещи иррациональные, объект психоанализа, а не социологии. Я могу изложить гораздо более типичное видение советской жизни, которое было у меня и подавляющего большинства моих сверстников. Отец не пришел с войны, зарплата матери стандартная, побочных доходов нет. Люди в массе своей добрые и прекрасные. Одежда наша (перешитая из военной формы) была теплая и красивая, у меня, например, даже из офицерского сукна. Женщины ходили в замечательных платьях и были очень милы. Элегантных прокладок с крылышками у них не было, тут нам крыть нечем — но и это бы пришло, только без фанфарного шума по телевидению. Один высокопоставленный придурок из видных демократов заявил, например: «Женщина, которая не умеет водить машину, для меня уже не женщина». Ведь это — тоже мироощущение, и спорить с ним бесполезно. Он это видит так, а мы понятия «женщина» и «шофер» разделяли. Проблема в том, что, как показал опыт, существует техническая возможность резко изменить у множества людей восприятие их жизни — практически без изменения ее материальных основ. То, чему они раньше радовались, начинает им казаться мерзким. Но это — из другой оперы.
Если же Б. хочет конструктивно разбираться в нашей смуте, то следовало бы ему отметить очень важную черту советской жизни — сочетание непритязательности («серая одежда») с большим компонентом роскоши, даже аристократизма. Когда в 9-м классе ввели мальчикам форму, я купил себе х/б, а не шерстяную — жалко было денег. Зато тогда же купил себе мотоцикл (сам деньги заработал, без всякого конфликта с советской системой). И объездил на мотоцикле Северо-Запад СССР. До этого захотелось мне ездить на автомобиле — пошел в Клуб юных автомобилистов, ездили до Крыма. Нравились лошади — пошел в кружок и ездил верхом. Сейчас говорят, что не надо всего этого бесплатно — получи прибыль и покупай. Это иллюзия. Те, кто так говорит, видно, не знают Запада. Многое можно купить, но аристократической роскоши нельзя, для нее нужна определенная окружающая среда. Она в СССР была — для всех, кто хотел и готов был сделать усилие. Нынешняя система ее уничтожила. Общество (речь идет, само собой, уже только о его состоятельной части) погружается в мещанство и пошлую культурную среду. Реликты советского строя угаснут независимо от финансов, ибо всем будет «некогда», как у среднего класса на Западе.
Вообще, в сознательном антисоветизме (а это нечто совсем иное, нежели наш обывательский, «бытовой» антисоветизм людей, доверчиво слушающих Хазанова и рассказывающих байки про отравленную крысу) есть, по-моему, недоброжелательная ревность к тем, кому хорошо и весело было жить. И потому вот уже десять лет как победила их антисоветская революция, а ни песен хороших у них не появилось, ни поэтов. Только и мелькает безумный Евтушенко и Андрей Вознесенский, похожий на гнилой гриб.
Проявлением пессимизма антисоветского мироощущения был страх — по своему типу чуждый русской культуре, а напоминающий западный экзистенциальный страх, страх перед неопределимой опасностью.
Речь идет не о том нормальном и разумном страхе перед реальными опасностями, который необходим и организмам, и социальным группам, чтобы жить в меняющемся, полном неопределенностей мире. Нет, как раз эта осмотрительность и способность предвидеть хотя бы личный ущерб была у интеллигенции отключена в ходе перестройки. Ведь уже в 1988-89 гг. было ясно, что тот антисоветский курс, который интеллигенция с восторгом поддержала, прежде всего уничтожит сам смысл ее собственного существования. Об этом предупреждали довольно внятно — никому из сильных мира сего в разрушенной России не будет нужна ни наука, ни культура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260
Отказ от рассмотрения реальных проблем как «порочных кругов» и уход от изложения и сравнения альтернативных решений сделали антисоветское мышление, в общем, иррациональным. Это лишило его возможной конструктивной силы, что в большой мере предопределило и нынешнее катастрофическое положение страны. Причем это свойство пронизывает антисоветское мышление во всем диапазоне проблем — от масштаба исторического выбора до частных технических задач.
Выше я говорил о письме пенсионера-строителя, в прошлом руководителя огромного строительства авиационного комплекса в Ульяновске. Он писал о роли транспортных расходов в советском хозяйстве и привел такой случай: для завода купили крупногабаритные автоклавы в ФРГ, и перевозка их из морского порта Ленинграда обошлась в сотни раз дороже покупки. Чисто управленческое решение. Я привел выдержки из этого письма при обсуждении в Интернете.
Из этого один собеседник вывел целую теорию о Хозяине и Наемном Работнике — теорию, можно сказать, архаическую, времен романтического капитализма. Дескать, при капитализме все решает Хозяин, а при советском строе все были Наемными Работниками. Он пишет о покупке автоклавов: «Если бы Хозяином был мистер Билл, и „директор“ принял бы самостоятельно такое решение, я думаю, Билл застрелил бы его на месте». Этот романтик капитализма настолько уверен в очевидности того, что решение ульяновских строителей было абсурдным, что даже не показывает логических шагов к своей уверенности. Ведь никакой информации, позволяющей оценить то решение, в письме строителя не содержалось.
Из антисоветской установки вытекает, что Наемный Работник заведомо поступает как идиот и принимает наихудшее решение из всех возможных. Коллега из Интернета даже не упоминает об альтернативах, которые он считает более разумными. Очевидно, альтернативные решения таковы: обойтись в Ульяновске без автоклавов; построить эти автоклавы самим прямо в Ульяновске; не строить авиационных заводов в глубине России. Надо же сказать, как должен был поступить «директор» («министр» и т.п. Работник)? И какие есть основания для того, чтобы выбрать решение, не требующее перевозки автоклавов из ФРГ.
К нашему горю, в ходе развития антисоветского проекта этот уход от беспристрастного рассмотрения альтернатив настолько вошел в массовое сознание, что оно до сих пор остается недееспособным в отношении нынешней «исторической ловушки».
Пессимизм
У многих людей, склонных ненавидеть советский строй, я замечал не экономические и не идеологические, а чисто психологические (а значит, гораздо более сильные) причины. Это люди, вообще мрачно смотрящие на мир, хотя нередко они представляют себя бонвиванами и весельчаками, нуждаются в такой маске. Один из собеседников в Интернете, который участвовал в обсуждении этой темы, Б., пишет о своей юности: «Мои родители неплохо получали, семья вообще была не очень бедная… Вообще, хоть я тогда особо не видел жизни, окружающая жизнь представлялась мне кадрами из мрачного фильма антиутопии: пьянство, тотальное воровство, злые люди в серой страшной одежде. Вспомните, в чем ходили наши женщины?».
Здесь — даже не мировоззрение, а мироощущение , и спорить с ним глупо. Надо бы только Б. признать перед самим собой, что все это — вещи иррациональные, объект психоанализа, а не социологии. Я могу изложить гораздо более типичное видение советской жизни, которое было у меня и подавляющего большинства моих сверстников. Отец не пришел с войны, зарплата матери стандартная, побочных доходов нет. Люди в массе своей добрые и прекрасные. Одежда наша (перешитая из военной формы) была теплая и красивая, у меня, например, даже из офицерского сукна. Женщины ходили в замечательных платьях и были очень милы. Элегантных прокладок с крылышками у них не было, тут нам крыть нечем — но и это бы пришло, только без фанфарного шума по телевидению. Один высокопоставленный придурок из видных демократов заявил, например: «Женщина, которая не умеет водить машину, для меня уже не женщина». Ведь это — тоже мироощущение, и спорить с ним бесполезно. Он это видит так, а мы понятия «женщина» и «шофер» разделяли. Проблема в том, что, как показал опыт, существует техническая возможность резко изменить у множества людей восприятие их жизни — практически без изменения ее материальных основ. То, чему они раньше радовались, начинает им казаться мерзким. Но это — из другой оперы.
Если же Б. хочет конструктивно разбираться в нашей смуте, то следовало бы ему отметить очень важную черту советской жизни — сочетание непритязательности («серая одежда») с большим компонентом роскоши, даже аристократизма. Когда в 9-м классе ввели мальчикам форму, я купил себе х/б, а не шерстяную — жалко было денег. Зато тогда же купил себе мотоцикл (сам деньги заработал, без всякого конфликта с советской системой). И объездил на мотоцикле Северо-Запад СССР. До этого захотелось мне ездить на автомобиле — пошел в Клуб юных автомобилистов, ездили до Крыма. Нравились лошади — пошел в кружок и ездил верхом. Сейчас говорят, что не надо всего этого бесплатно — получи прибыль и покупай. Это иллюзия. Те, кто так говорит, видно, не знают Запада. Многое можно купить, но аристократической роскоши нельзя, для нее нужна определенная окружающая среда. Она в СССР была — для всех, кто хотел и готов был сделать усилие. Нынешняя система ее уничтожила. Общество (речь идет, само собой, уже только о его состоятельной части) погружается в мещанство и пошлую культурную среду. Реликты советского строя угаснут независимо от финансов, ибо всем будет «некогда», как у среднего класса на Западе.
Вообще, в сознательном антисоветизме (а это нечто совсем иное, нежели наш обывательский, «бытовой» антисоветизм людей, доверчиво слушающих Хазанова и рассказывающих байки про отравленную крысу) есть, по-моему, недоброжелательная ревность к тем, кому хорошо и весело было жить. И потому вот уже десять лет как победила их антисоветская революция, а ни песен хороших у них не появилось, ни поэтов. Только и мелькает безумный Евтушенко и Андрей Вознесенский, похожий на гнилой гриб.
Проявлением пессимизма антисоветского мироощущения был страх — по своему типу чуждый русской культуре, а напоминающий западный экзистенциальный страх, страх перед неопределимой опасностью.
Речь идет не о том нормальном и разумном страхе перед реальными опасностями, который необходим и организмам, и социальным группам, чтобы жить в меняющемся, полном неопределенностей мире. Нет, как раз эта осмотрительность и способность предвидеть хотя бы личный ущерб была у интеллигенции отключена в ходе перестройки. Ведь уже в 1988-89 гг. было ясно, что тот антисоветский курс, который интеллигенция с восторгом поддержала, прежде всего уничтожит сам смысл ее собственного существования. Об этом предупреждали довольно внятно — никому из сильных мира сего в разрушенной России не будет нужна ни наука, ни культура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260