- На войне, - объясняет генерал, - нередко случается, что вспомогательный удар вдруг становится главным... Бывает и так, что не удаются оба. Тогда...
- Что тогда?.. - спрашиваю я.
Не отвечая, Белобородов рассматривает свой набросок. Потом говорит:
- Вот поэтому и не спишь всю ночь, ворочаешься с боку на бок, думаешь... - Генерал стучит пальцами по рисунку. - Если так сложится - чем парировать? Если этак выйдет - куда ударить? А если получится такой-то вариант - что предпринимать?
- Неужели вы так всю ночь и не уснули?
- Всю. С полтретьего немцы стали бить по нашему дому отдыха из дальнобойных. Слышали?
- Нет, я спал.
- А я думал и считал. Насчитал четырнадцать снарядов... - И, улыбаясь, Белобородов вдруг идет к двери и кричит: - Бражниченко!
Тотчас входит старший лейтенант, артиллерист.
Генерал спрашивает:
- Сколько немцы выпустили по дому отдыха тяжелых?
- Четырнадцать, товарищ генерал.
- Хорошо, иди...
Белобородов смеется, возвращаясь к столу.
- Вот так и ходишь, как влюбленный... Все об одном и том же, об одном и том же.
Он смотрит на рисунок и становится серьезным.
- Черт его знает, сколько у него сил в Рождествено? Вчера Родионыч пробежал здесь - помнишь? - а надо бы порыться основательно. Но, сколько бы их ни было, и здесь задача - окружить и уничтожить!
Он говорил с увлечением, глаза блестят, лицо то хмурится на миг, то снова проясняется.
Объясняя, он жестикулирует обеими руками.
- Окружить и уничтожить! - с силой повторяет он.
И быстрыми энергичными жестами показывает, как это сделать.
Я рассматриваю чертеж и вдруг замечаю, что в нем чего-то не хватает.
- Позвольте. А где же третий полк? - спрашиваю я.
- Сухановский? По приказу спит. - И, подмигнув, Белобородов объясняет: - У них подъем сегодня в восемь. Это мой резерв. Камень у меня за пазухой.
7.55. Входит Герасимов.
- Товарищ генерал, есть прямая связь со сто вторым.
- А со сто первым?
- Через десять минут будет.
- Хорошо. Соедини-ка меня со сто вторым... Говорит семьдесят шесть. Не знаешь - кто семьдесят шесть? А ты, милый друг, не поленись - возьми бумажку и найди. Нашел? Как ваши дела? Подходите к Рождествено? Добре... С соседом слева связь имеете? Со своей сестричкой? Нет? Немедленно этим озаботьтесь... Сильно бьете, слышу... Ну, бейте, бейте...
8.00. Прибыл представитель штаба армии капитан Токарев. К Белобородову у него нет никаких пакетов, никаких устных поручений. Он прислан для связи - посмотреть, что делается на волоколамском направлении, и к концу дня вернуться, доложить лично командующему армией о ходе операции.
Он садится рядом со мной на голые железные прутья кровати и рассказывает последние новости подмосковного фронта.
На фланге вчера нанесен удар, которого не выдержал противник. Несколькими колоннами он откатывается к городу Клин, прикрываясь частями СС. Наш натиск поддержан армиями Калининского фронта, они вчера врезались в немецкое расположение с севера; теперь нужен одновременный удар на всех подмосковных шоссе - на Ленинградском, Можайском, Малоярославецком - и немцы побегут.
- Если такие новости, - говорит Белобородов, - то "побегут" - это полдела. Окружить и уничтожить - вот за это скажут нам спасибо.
8.10. Восстановлена связь со штабом бригады. Белобородов берет трубку:
- Засмолин? Перебрался? Еще только собираешься? Поспешай, поспешай... Со сто вторым я говорил... Подходят, знаю. Как противник? Сопротивления нет? Так чего ж вы ожидаете? Ждешь сто первого? А что с ним? Запоздали? Вот орлы, первый раз - и запоздали... Если нет сопротивления - занимай, занимай! И сразу дальше! И подгоняй сто первый - пусть бегом наверстывают. Бегом, понял? Пробежка им не помешает, пусть другой раз не опаздывают.
8.15. От гвардейских полков, действующих в районе Снегири, сведения еще не поступали. Однако даже в комнате слышно, как усилился там артиллерийский и минометный огонь.
Герасимов докладывает, что с обоими полками потеряна телефонная связь, - вероятно, провода порваны взрывами немецких мин.
Белобородов приказывает:
- Дать им радиограмму: "Сообщите обстановку". И быстрей, быстрей восстанавливайте провод!
8.25. Приносят ответ, принятый по радио. Генерал читает вслух.
Два батальона первого полка ворвались в поселок. Противник оказывает сильное сопротивление. Из школы бьют минометы, пулеметы, автоматчики. В полку есть убитые и раненые. Полковая артиллерия бьет по школе.
Второй полк обтекает Снегири и приближается к перекрестку дорог. Но и ему препятствует огонь из школы. Его артиллерия тоже бьет по школе, а пехота перебежками передвигается вперед.
Известия неплохие, но Белобородов как будто не рад.
- Эх, скорее бы Снегири, Снегири... - говорит он.
8.35. Генерал опять вызывает Засмолина.
- Ну как, заняли? Усиленно продвигаетесь? - Белобородов хохочет, но, оборвав смех, снова становится резким. - Хороши, за два часа усиленно продвинулись на один километр. На подступах? Какие там к черту подступы? Это тебе что - линия Маннергейма? Да и линию Маннергейма быстрее прорывали, чем вы тут возитесь! Сто первый подошел? Тогда какого же черта? Сейчас же занимайте, пока противник бросает все на Снегири! Пользуйтесь слабиной, понял? Даю тебе сроку тридцать минут! Через тридцать минут занять Рождествено! И доложишь мне об этом! Понял?!
8.50. Сообщение из штаба бригады: сто первый полк с криками "ура" ворвался на южную окраину Рождествено.
Генерал доволен.
- Эх, скорей бы Снегири, Снегири, - повторяет он. - Когда возьмем Снегири, всхрапну часик...
И вдруг...
6
8.55. Не докончив фразы, Белобородов вскидывает голову и настораживается. Подходит к окну, закрывает глаза. Слушает.
Теперь и я улавливаю, что где-то строчат пулеметы.
- Это в Рождествено, - говорит генерал. - Вот тебе и нет сопротивления.
9.00. Белобородов выходит на крыльцо.
На улице белое утро: после керосиновой лампы дневной свет в первый миг ослепляет; погода по-прежнему мягкая; крупными хлопьями медленно падает снег; небо сплошь закрыто облаками; облака не мрачные, не темные, быть может, их снизу освещает отблеск снега. Погода, что называется, нелетная; в сегодняшнем бою не принимает участия авиация - ни наша, ни противника.
С разных точек, близких и дальних, стреляет артиллерия. Но белых вспышек уже нет - их видно только ночью. От гулких орудийных выстрелов можно отличить частые, но едва слышные хлопки. Это звуки минометного огня. Они идут справа - оттуда, где станция Снегири. Там уже что-то горит: с нашего крыльца виден красноватый дым, над которым то взовьется, то исчезнет пламя.
Но в другом направлении, по левую руку, бой слышен явственнее. Минометы работают и там, но сейчас все звуки отступают перед интенсивной стрельбой пулеметов. Они строчат и строчат, "квакают", как говорят в армии.
Сколько их? Двадцать? Тридцать?
Ого, сильнее! Пулеметная стрельба словно разливается по горизонту. Я знаю: каждый пулемет время от времени смолкает, в эту минуту его заряжают вновь, но отдельных перерывов нельзя различить. Стрельба кажется лентой, раскинутой где-то на снегу, лентой, которая то развертывается, то укорачивается, которая все время изгибается.
- Это в Рождествено, - повторяет Белобородов. - Строчат наши и немецкие...
Он слушает еще и определяет:
- Превосходство нашего огня... Бьют, должно быть, с толком и без толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20