Звездочет продолжал уговоры и увещания, но монарх отвечал еще высокомернее, и они расстались весьма неприязненно. Мудрец удалился в свое подземелье поразмыслить над полученным отказом и на прощанье еще раз призвал царя остерегаться опасной пленницы.
Но какой влюбленный старик послушает доброго совета? Абен Габуз целиком покорился своей страсти. Он думал теперь только о том, как угодить готской красавице. Он, конечно, был уже не молод, но зато богат, а старые любовники обычно не скупятся. На гранадском базаре закупались самые изысканные товары Востока: шелка, драгоценности, каменья, благовония, все азиатские и африканские богатства и диковины слагались к ногам принцессы. Для развлечения ее устраивались всевозможные зрелища и празднества; песенные состязания, пляски, ристания, бои быков – Гранада веселилась без передышки. А готская царевна ничему не дивилась: она явно была привычна к великолепию. Она принимала все это как подобающее ее высокородству, а вернее, ее красоте, ибо красота еще взыскательнее, чем знатность. Мало того, втайне она как будто радовалась, что побуждает царя расточать свою казну, и словно не замечала его безграничной щедрости. Все его старанья, все траты пропадали впустую, и влюбленный старец даже не мог льстить себя надеждой, что хоть как-то затронул ее сердце. Она, правда, никогда не хмурилась, но зато и не улыбалась. Как только он приставал к ней со страстными мольбами, она касалась лирных струн, и в звуке их было неведомое очарование. Царь тут же начинал клевать носом; дремота одолевала его, и он постепенно погружался в глубокий сон, который его удивительно бодрил, но заодно совершенно расхолаживал. Это, конечно, было очень досадно; впрочем, дрему его, нежили приятные сновиденья, утолительные для его сонных чувств; и так он утопал в грезах, а вся Гранада глумилась над его любострастием и вздыхала о сокровищах, идущих в уплату за пение.
Наконец на голову Абен Габуза обрушилась беда, против которой был бессилен его талисман. В самой столице поднялся мятеж, и вооруженная толпа подступила к стенам дворца, покушаясь убить царя вместе с его христианкой-наложницей. В груди монарха разгорелась искра былой бранной отваги. Он сделал вылазку с горсткой стражи, обратил мятежников в бегство и истребил смуту в зародыше.
Когда все улеглось, он затребовал из-под земли звездочета, который по-прежнему сидел взаперти и смаковал горечь обиды.
Абен Габуз обратился к нему заискивающе.
– О мудрый сын Абу Аюба, – сказал он, – ты верно предрек мне беды из-за этой прекрасной пленницы, но ведь ты умеешь не только возвещать невзгоды: скажи мне, как их отвратить?
– Откажись от этой неверной: она всему виною.
– Скорее я откажусь от своего царства, – воскликнул Абен Габуз.
– Ты утратишь его и потеряешь ее, – ответствовал звездочет.
– Не говори так жестоко и гневно, о проницательнейший из философов; посуди сам, сколь я вдвойне несчастен, как государь и как влюбленный, и измысли какой-нибудь способ уберечься от нависших бедствий. Мне не нужна слава, не нужна власть, я жажду лишь отдохновенья; о, как обрести мне тихую пристань, укрыться от мирских сует, забот и мишуры и посвятить остаток дней безмятежной любви!
Звездочет пристально поглядел на него из-под косматых бровей.
– И чем же ты одаришь меня в награду за такую пристань?
– Сам назови себе какую хочешь награду, и, если только мне это подвластно, душой своей клянусь, ты получишь ее!
– Ты слышал, о царь, об иремских садах, одном из чудес блаженной Аравии?
– Слышал я об этих садах: о них сказано и в Коране, в главе «Утренняя заря». Помню также, рассказывали о них чудеса паломники, воротясь из Мекки, но я счел все это пустыми выдумками, на какие горазды странники, побывавшие в дальних краях.
– Не порочь, о царь, рассказы странников, – строго возразил звездочет, – ибо они содержат крохи знания, донесенные с концов земли. А про дворец и сады иремские обычно рассказывают правду: я видел их своими глазами; послушай, как это было, ибо это имеет касательство к твоей просьбе.
Будучи отроком и простым бедуином, я перегонял отцовских верблюдов. На пути через аденскую пустыню один из них отбился от стада и затерялся. Я без толку проискал его несколько дней и, наконец, утомившись и обессилев, прилег среди дня под пальмой возле почти пересохшего родника. Проснувшись, я увидел, что лежу у городских ворот. Я вошел в них и узрел прекрасные улицы, площади, рынки – безмолвные и безлюдные. Затем я набрел на роскошный дворец, где били фонтаны и плескались пруды, волновались рощи, цветники и фруктовые деревья, отягощенные плодами; но кругом не было ни души. Устрашенный этим безлюдьем, я поспешил прочь и, выйдя из городских ворот, обернулся, но не увидел ничего – лишь молчаливую пустыню.
Неподалеку я встретился со старым дервишем знатоком местных преданий и тайн, и поведал ему, что со мною случилось.
– Это, – сказал он, – прославленный сад иремский, одно из чудес пустыни. По временам он является страннику вроде тебя, радуя взор его зрелищем башен, дворцов и садовых стен, увешанных тяжкими плодами, а затем пропадает, и видна только выжженная пустыня. А случилось так. В старые времена, когда жили здесь аддиты, царь Шедад, сын Ада, праправнук Ноя, основал изумительный город. И когда его достроили и узрел он его великолепие, то возгордился в сердце и душе своей и вздумал построить царский дворец и насадить сады прекраснее тех, какие, согласно Корану, цветут в Эдеме. И за гордыню обрушился на него гнев небесный. Он с подданными был сметен с лица земли, а на пышный город, дворец и сады было наложено заклятье, сокрывшее их от взоров; иногда лишь они делаются видны, в вечное назидание потомству.
Этот рассказ, о царь, и чудеса, виденные мною, не выходили у меня из головы; и в иные года, когда я был уж в Египте и овладел сокровенною книгой Соломона премудрого, решил я воротиться и снова побывать в садах иремских. Так я и сделал, и открылись они моему посвященному взору. Я поселился в дворце Шеддада и провел несколько дней в этом подобии рая. Джинны – хранители места сего были покорны моему волшебству и открыли мне чары, властью которых как бы возникают и исчезают сады. Такой дворец и такие сады, о царь, я могу содеять для тебя даже и здесь, на горе над городом. Разве неведомы мне все тайные чары? Разве не я обладатель книги тайн Соломона премудрого?
– О мудрый сын Абу Аюба! – воскликнул Абен Габуз, дрожа от нетерпенья. – Подлинно ты великий путешественник, подлинно повидал и изведал много чудесного! Сотвори мне такой рай и требуй любой награды, хоть полцарства!
– Увы! – ответствовал звездочет, – ты ведь знаешь, годы мои древние, и я философ, мне много не надо: пусть будет моею первая вьючная скотина с поклажей, которая зайдет в волшебные врата дворца.
Царь охотно согласился исполнить столь скромное условие, и звездочет принялся за работу. На вершине горы, прямо над своим подземным обиталищем, он приказал возвести громадную башню с проходом-барбаканом посредине.
Наружный вход перемыкала высокая арка; внутри был портал с тяжелыми воротами. На замковом камне портала звездочет собственною рукой высек огромный ключ, а на замке возвышенного свода наружной перемычки – исполинскую руку. Это были могущественные талисманы, и он многажды заклял их на неведомом языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78