В любом случае меня это не касалось, я ничем не мог ему помочь. Никак.
А секундой позже мне пришла в голову совершенно противоположная мысль. Я подумал о том, что не бывает напрасных стараний, что даже самое малое усилие может подтолкнуть судьбу и вернуть надежду. Я постучался в соседнюю комнату, и снова никто мне не ответил. Заскрипел стол. Я открыл дверь.
Ему было не больше двадцати пяти. Стоя на столе, он причудливо изогнулся, чтобы не стукнуться головой о потолок. Жалко было видеть, как он барахтался, пытаясь обернуть веревку вокруг шеи, не переставая плакать.
– Вы собираетесь повеситься на этой лампочке? Такой большой мальчик?
Ему было стыдно, что его застукали, и он зарыдал еще пуще.
– Каковы бы ни были ваши страдания, потом вы пожалеете, что отбили себе задницу.
Через несколько минут он уже сидел на кровати, я – на стуле, напротив него. Я думал, что самое трудное уже позади. Он начал свой рассказ – на блестящем французском, но с легким испанским акцентом.
– У меня был очень тяжелый день, – сказал он.
– Ах вот как…
– Моя жизнь загублена. Мой отец извел меня, чтобы я вернулся домой, а об этом не может быть и речи. Хотя отец при смерти, он все еще богат и могуществен. Он на все способен, только бы я вернулся. Он послал меня сюда учиться, а теперь я не смогу жить нигде больше.
Я встретил девушку. Он и слышать об этом не хочет, говорит, что у меня есть определенные обязательства, что он устроит мне королевскую свадьбу с женщиной из нашей страны. Я хочу умереть!
– Я уверен, что, если вы с ним поговорите, он все поймет. Наверняка он не такой плохой человек. Вы не можете так поступить, особенно раз он умирает.
– Поймет? Он? Да вы просто не представляете себе, что это за чудовище! Он тиран! Настоящий!
– Боюсь, вы несколько преувеличиваете.
– Да поймите же! Он послал своих подручных отыскать меня, поэтому-то я и прячусь в этом мерзком отелишке! Но они все равно меня найдут!
– Послушайте, вы сейчас несколько взвинченны, у вас паранойя, это естественно. Но завтра утром все будет лучше.
– Завтра утром я буду у них в руках, а меньше чем через неделю я буду главой разваливающейся страны.
– Неужели у вашего отца такая власть? Он что, промышленник?
– Это тиран, клянусь вам! Он заставил народ избрать себя президентом пожизненно, установил там диктатуру, а теперь хочет, чтобы я стал его наследником.
– Где?
– Такой островок на юге Карибского моря, вы наверняка не знаете, называется Сан-Лоренцо.
Как только он произнес это, мне захотелось вернуться в свою комнату, чтобы кинуться на кровать и прорыдать остаток ночи.
– Вы выбрали это богом забытое место случайно или чтобы добить меня?
– Хотите, чтобы я показал вам свои документы? Визу? Мой герб?
Я попытался сосредоточиться, это отняло дикое количество времени и потребовало в такое время невероятных усилий.
– Как вас зовут?
– Эрнесто.
– Так вот что, Эрнесто, может, это покажется вам странным, но я, кажется, придумал.
– Вряд ли, моя жизнь кончена.
– Вы слышали о Хосе Фаменнесе?
– Никогда в жизни.
– А о после Сан-Лоренцо во Франции?
– Его я знаю, он записал меня в Национальную административную школу, мне не пришлось сдавать экзамены.
– Отлично. Меньше чем через час он вылетает в Сан-Лоренцо и вы вместе с ним. Вы станете национальным героем. Но лучше я вам все объясню в такси, нам дорога каждая минута.
Недоросль из Сан-Лоренцо, хитрюга – хотя по виду не скажешь, – сразу понял мой план. Он поспешит к одру своего отца и потребует помилования Хосе Фаменнеса в обмен на обещание стать во главе страны. За сорок восемь часов Эрнесто восстановит демократию и право голоса; через месяц его изберут единогласно, и он женится на своей француженке, которая мечтает лишь о том, какой цвет скатерти следует подобрать к официальному приему. И только одно необходимое условие – чтобы такси приехало до отлета посла. Полусонный шофер не догадывался, что выполняет историческую миссию.
– Надеюсь, вы окажете мне честь, Алан, и примете мое приглашение посетить Сан-Лоренцо?
Я уже собирался цветисто его поблагодарить, когда шофер привычным жестом включил радио. На небе ни облачка, и я чувствовал, что этот день будет прекрасен для всех жителей Земли.
– Как нам только что сообщили, Хосе Фаменнес казнен в тюрьме Сан-Лоренцо, где его держали последние три года. Посол был…
Я попросил шофера выключить радио и остановиться.
Жизнь никогда не сведет меня с героем вроде Хосе Фаменнеса. Единственного, который бы не отказался от интервью. Что тут поделаешь, некоторые встречи в этом мире не случаются никогда.
17 июля 1994 года, между 10 и 11 часами вечера
Вот вы помните, что вы делали 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера? Нет? Вот и я не помню. Никто не помнит.
– Мне понадобились годы, чтобы добраться до тебя, и то потому, что у –меня бездна терпения. Но и его у меня осталось только на одну ночь, так что я не выйду из кабинета, пока ты не подпишешь показания!
Не стоит повышать голос, инспектор. Это, конечно, ваше право и ваши методы, я знаю, но это мешает мне думать. Вы так гавкаете, как, по-вашему, я могу рыться в памяти? Только виновный помнит, что он делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера. Невиновный уже давно об этом забыл. Особенно если его так усердно допрашивать.
– Времени хватит, ты у нас заговоришь. Если вечером 17 июля 1994 года я кого-то убил, я бы об этом помнил. Такие вещи не забываются. 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я никого не убивал. Юридические ошибки давно отошли в область преданий. Полицейские стыдятся их. Невиновные вроде меня считают, что полиция в своем развитии ушла далеко вперед. Как и медицина. В наше время, когда врачи исцеляют двух больных раком из трех, граждане имеют право надеяться, что полиция может определить двух невиновных среди трех подозреваемых. Проблема в том, что в настоящее время есть единственный подозреваемый, и это я. Я не помню, что делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера.
– У меня, знаешь ли, за дверью свеженькие коллеги, они готовы принять смену.
Я забыл 1994 год. Было ли тогда лето? Я не помню никакой удушающей ночной жары. Ни счастья ледяной воды, ни девушек в коротких юбках. Нельзя посадить меня в тюрьму только за то, что я не помню того лета. Каким я тогда был? Немного странным человеком, ожидающим будущего, скучающим пассажиром в поезде своей собственной жизни. Я не мог сделать ничего особенного в тот день между 10 и 11 часами вечера: я ведь скорее «жаворонок». Вечером я совершенно не в форме, я клюю носом. Не стоит на меня рассчитывать, я забываю обо всем на свете. А вы хотите, чтобы я был таким живчиком, чтобы убить кого-то. Инспектор, как вы себе представляете, что будет, если я заявлю вам: «17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я клевал носом»? Я клевал носом однажды вечером тем зябким летом бессмысленного года. Вы будете разочарованы. Я очень стараюсь. Я не пытаюсь тянуть время. Я сосредоточенно вспоминаю, хотя этого, может, и не видно. Многие хотели бы знать, что они делали в это время. Как часть жизни, которая вдруг всплыла на поверхность. Хватило бы ничтожной детальки, чтобы я вспомнил весь блок «время / место».
– Мы знаем, что в то время ты был в Париже.
Да, думаю, я был в Париже. Я люблю смотреть парад 14 июля на Елисейских полях. Туда я всегда хожу один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
А секундой позже мне пришла в голову совершенно противоположная мысль. Я подумал о том, что не бывает напрасных стараний, что даже самое малое усилие может подтолкнуть судьбу и вернуть надежду. Я постучался в соседнюю комнату, и снова никто мне не ответил. Заскрипел стол. Я открыл дверь.
Ему было не больше двадцати пяти. Стоя на столе, он причудливо изогнулся, чтобы не стукнуться головой о потолок. Жалко было видеть, как он барахтался, пытаясь обернуть веревку вокруг шеи, не переставая плакать.
– Вы собираетесь повеситься на этой лампочке? Такой большой мальчик?
Ему было стыдно, что его застукали, и он зарыдал еще пуще.
– Каковы бы ни были ваши страдания, потом вы пожалеете, что отбили себе задницу.
Через несколько минут он уже сидел на кровати, я – на стуле, напротив него. Я думал, что самое трудное уже позади. Он начал свой рассказ – на блестящем французском, но с легким испанским акцентом.
– У меня был очень тяжелый день, – сказал он.
– Ах вот как…
– Моя жизнь загублена. Мой отец извел меня, чтобы я вернулся домой, а об этом не может быть и речи. Хотя отец при смерти, он все еще богат и могуществен. Он на все способен, только бы я вернулся. Он послал меня сюда учиться, а теперь я не смогу жить нигде больше.
Я встретил девушку. Он и слышать об этом не хочет, говорит, что у меня есть определенные обязательства, что он устроит мне королевскую свадьбу с женщиной из нашей страны. Я хочу умереть!
– Я уверен, что, если вы с ним поговорите, он все поймет. Наверняка он не такой плохой человек. Вы не можете так поступить, особенно раз он умирает.
– Поймет? Он? Да вы просто не представляете себе, что это за чудовище! Он тиран! Настоящий!
– Боюсь, вы несколько преувеличиваете.
– Да поймите же! Он послал своих подручных отыскать меня, поэтому-то я и прячусь в этом мерзком отелишке! Но они все равно меня найдут!
– Послушайте, вы сейчас несколько взвинченны, у вас паранойя, это естественно. Но завтра утром все будет лучше.
– Завтра утром я буду у них в руках, а меньше чем через неделю я буду главой разваливающейся страны.
– Неужели у вашего отца такая власть? Он что, промышленник?
– Это тиран, клянусь вам! Он заставил народ избрать себя президентом пожизненно, установил там диктатуру, а теперь хочет, чтобы я стал его наследником.
– Где?
– Такой островок на юге Карибского моря, вы наверняка не знаете, называется Сан-Лоренцо.
Как только он произнес это, мне захотелось вернуться в свою комнату, чтобы кинуться на кровать и прорыдать остаток ночи.
– Вы выбрали это богом забытое место случайно или чтобы добить меня?
– Хотите, чтобы я показал вам свои документы? Визу? Мой герб?
Я попытался сосредоточиться, это отняло дикое количество времени и потребовало в такое время невероятных усилий.
– Как вас зовут?
– Эрнесто.
– Так вот что, Эрнесто, может, это покажется вам странным, но я, кажется, придумал.
– Вряд ли, моя жизнь кончена.
– Вы слышали о Хосе Фаменнесе?
– Никогда в жизни.
– А о после Сан-Лоренцо во Франции?
– Его я знаю, он записал меня в Национальную административную школу, мне не пришлось сдавать экзамены.
– Отлично. Меньше чем через час он вылетает в Сан-Лоренцо и вы вместе с ним. Вы станете национальным героем. Но лучше я вам все объясню в такси, нам дорога каждая минута.
Недоросль из Сан-Лоренцо, хитрюга – хотя по виду не скажешь, – сразу понял мой план. Он поспешит к одру своего отца и потребует помилования Хосе Фаменнеса в обмен на обещание стать во главе страны. За сорок восемь часов Эрнесто восстановит демократию и право голоса; через месяц его изберут единогласно, и он женится на своей француженке, которая мечтает лишь о том, какой цвет скатерти следует подобрать к официальному приему. И только одно необходимое условие – чтобы такси приехало до отлета посла. Полусонный шофер не догадывался, что выполняет историческую миссию.
– Надеюсь, вы окажете мне честь, Алан, и примете мое приглашение посетить Сан-Лоренцо?
Я уже собирался цветисто его поблагодарить, когда шофер привычным жестом включил радио. На небе ни облачка, и я чувствовал, что этот день будет прекрасен для всех жителей Земли.
– Как нам только что сообщили, Хосе Фаменнес казнен в тюрьме Сан-Лоренцо, где его держали последние три года. Посол был…
Я попросил шофера выключить радио и остановиться.
Жизнь никогда не сведет меня с героем вроде Хосе Фаменнеса. Единственного, который бы не отказался от интервью. Что тут поделаешь, некоторые встречи в этом мире не случаются никогда.
17 июля 1994 года, между 10 и 11 часами вечера
Вот вы помните, что вы делали 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера? Нет? Вот и я не помню. Никто не помнит.
– Мне понадобились годы, чтобы добраться до тебя, и то потому, что у –меня бездна терпения. Но и его у меня осталось только на одну ночь, так что я не выйду из кабинета, пока ты не подпишешь показания!
Не стоит повышать голос, инспектор. Это, конечно, ваше право и ваши методы, я знаю, но это мешает мне думать. Вы так гавкаете, как, по-вашему, я могу рыться в памяти? Только виновный помнит, что он делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера. Невиновный уже давно об этом забыл. Особенно если его так усердно допрашивать.
– Времени хватит, ты у нас заговоришь. Если вечером 17 июля 1994 года я кого-то убил, я бы об этом помнил. Такие вещи не забываются. 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я никого не убивал. Юридические ошибки давно отошли в область преданий. Полицейские стыдятся их. Невиновные вроде меня считают, что полиция в своем развитии ушла далеко вперед. Как и медицина. В наше время, когда врачи исцеляют двух больных раком из трех, граждане имеют право надеяться, что полиция может определить двух невиновных среди трех подозреваемых. Проблема в том, что в настоящее время есть единственный подозреваемый, и это я. Я не помню, что делал 17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера.
– У меня, знаешь ли, за дверью свеженькие коллеги, они готовы принять смену.
Я забыл 1994 год. Было ли тогда лето? Я не помню никакой удушающей ночной жары. Ни счастья ледяной воды, ни девушек в коротких юбках. Нельзя посадить меня в тюрьму только за то, что я не помню того лета. Каким я тогда был? Немного странным человеком, ожидающим будущего, скучающим пассажиром в поезде своей собственной жизни. Я не мог сделать ничего особенного в тот день между 10 и 11 часами вечера: я ведь скорее «жаворонок». Вечером я совершенно не в форме, я клюю носом. Не стоит на меня рассчитывать, я забываю обо всем на свете. А вы хотите, чтобы я был таким живчиком, чтобы убить кого-то. Инспектор, как вы себе представляете, что будет, если я заявлю вам: «17 июля 1994 года между 10 и 11 часами вечера я клевал носом»? Я клевал носом однажды вечером тем зябким летом бессмысленного года. Вы будете разочарованы. Я очень стараюсь. Я не пытаюсь тянуть время. Я сосредоточенно вспоминаю, хотя этого, может, и не видно. Многие хотели бы знать, что они делали в это время. Как часть жизни, которая вдруг всплыла на поверхность. Хватило бы ничтожной детальки, чтобы я вспомнил весь блок «время / место».
– Мы знаем, что в то время ты был в Париже.
Да, думаю, я был в Париже. Я люблю смотреть парад 14 июля на Елисейских полях. Туда я всегда хожу один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26