Так пели птицы по утрам, так стучал дождь по крышам. Так красный солнечный шар стоял над огородами, такие самозабвенные кошмары и праздники гнездились в городах, как цукаты в торте, столько было зла, зависти и святости, такое широкое дыхание шло огромными волнами. Таким ужасом иногда веяло, а какие волшебные тропинки убегали в леса, как уносило мозг от вкуса малины, как звенели железные ведра, как зимой индевели стекла, каким смертным величием дышали заводы и стройки. Какие пьяные были глаза у детей и какие светлые у убийц, какие заросли лопухов, какие зачарованные болотца, какие веселые поезда, какая галактическая скорость, какая медленность, какие научные и мистические озарения на рассветах. Какие влюбленности, какие захлебывающиеся от счастья и тайны любови, какие поцелуи и объятия, что бывали только у нас, в России. Любови, словно дышащие дыханием всей Родины, – как любили нашу страну, – то безумно, то мудро, – как ее ненавидели: и все за дело. За ее прекрасное, странное дело. Столько было жестокости, но каким милосердием светились нежные небесные анфилады, парящие над тягостными зданиями казарм и тюрем.
Зато как великолепны были пристанционные строения, водонапорные башни, монастыри, деревянные мосты, элеваторы, распадающиеся детские сады. В периоды, когда деятельность людей словно бы застывала, когда всё цепенело то от сладкой лени, то от горькой безнадежности – тогда ярче всего проступало сквозь всё нечеловечески прекрасное лицо нашей Родины. Кто видел это лицо хотя бы миг, тот навеки останется влюбленным.
Много раз враги пытались поработить нашу страну, но страшная сила внезапно просыпалась в ее святой рассеянности; и враги тоже видели ее лицо, и ее лучезарный взгляд становился убивающим.
Кто выживал, тот помнил его всегда. Казалось, этому не может быть конца, как не могут иссякнуть щедрые россыпи черники и земляники, устилающие лесные поляны – это будет существовать вечно под защитой своей безбрежности, под защитой Бога, в силе и беспечности, уповая на святых и ученых, на духов пней и болот, на святость креста и красного флага. Но гибель пришла под видом процветания – тонкой и цветущей сетью оплели нас, эта сеть называлась «исполнение желаний», она оплела нас изнутри и снаружи, эта ядовитая паутина доползла до самых тайных мест, она оплела секретные стержни, и те проржавели и рухнули под теплым дыханием паутины процветания.
Нас веками не удавалось взять силой, но, оказалось, нас легко купить, осыпать подарками, развлечь интересными техническими игрушками – так властвуют над детьми и дикарями. Но дело не в нас – дело в душе нашей страны. Почему она вдруг замолчала, почему закрылись ее ясные глаза? Почему перестала порождать святых и героев?
Она умирала незаметно, легко, растворяясь и исчезая постепенно, без пафоса и прощаний. Все радовались, радели о делах, а вокруг подобным же образом исчезали и таяли души других стран. Чтото случилось трагическое и страшное – наверное, нечто подобное происходило, когда умирали боги.
Теперь умирали страны. Мне не передать тебе, внучек, что мы потеряли вместе с нашей стра ной – то ли по игрушечной глупости, то ли по велению космического рока. Мы потеряли счастье, беспечность и страх, морозные стекла, прогретые солнцем поляны. И пыль, и запах хвои, и дымы далеких костров. Мы потеряли золотые церкви и дачные веранды с треснутыми витражами. Мы потеряли чудеса и любовь, ярость, лень, свободу, святые сны и вдохновение. Мы потеряли ум – тот самый великий и тайный ум, который тонкими ручьями звенел в наших лесах и душах, питая колдовской мох, питая наш зеленый и влажный текст.
Мы потеряли овраги, и чашки с остатками черного чая, и выцветшие занавески на окнах. Выцветшие занавески. Блеклые, ветхие, с исчезающими цветами.
Старец внезапно опустил седую голову и закрыл лицо руками, голос его прозвучал глухо:
– Прости меня, внучек! Мы не донесли, не сберегли для тебя эти выцветшие занавески, эти пни, эти тропы. Мы не сможем напоить тебя этими тропами.
Голос старца пресекся и внезапно быстрые, легкие, почти детские и порывистые рыдания сотрясли его плечи. Сквозь закрывающие лицо старые пальцы струились слезы. Это был плач об утраченной Родине.
Внезапно страшный, нечеловеческий, абсолютно пронзительный визг донесся из постели малыша. Лицо его вытянулось, сделалось белоснежным, огромные глаза(никогда не видевшие того, о чем рассказывал старик) засверкали космической скорбью, рот открылся, из него вылетал немыслимых вибраций вопль – словно режущий звуковой луч он возносился к потолку. Ребенок скинул с себя одеяло, все тело его вибрировало и тряслось. Белый, узкий живот с тонким золотым пупком волновался, как море в дни шторма, а там, где живот кончался, начинался снизу роскошный, огромный, похожий на рыбий, хвост, украшенный гигантским кораллового цвета ветвящимся плавником.
Вся нижняя часть тела мальчугана покрыта была крупной светло-розовой чешуей, причем каждая чешуйка была оторочена золотом, и на них вспыхивали золотые знаки.
Старик резко встал и распахнул ставни на окнах.
Домик их висел в открытом космосе, точнее, мчался с немыслимой скоростью в гигантском потоке других ошметков, остатков, обломков. Летели замороженные собаки, колонны, нефтяные платформы, книжные шкафы, трансатлантические лайнеры, вагоны, крыши, смятые автомобили, камни, ледяные глыбы.
– Родины больше нет. Остался он – Великий Дебрис*, сверкающий поток космического мусора.
Мы с тобой – его часть. Этот мусор нетленен, каждый ошметок давно уже стал, по сути, алмазом невероятной прочности. К сожалению, внучек, мы бессмертны.
Москва, 2006
* Debris (Orbital Debris) – космический мусор. В настоящее время около 9 000 осколков (следы предшествующей космической деятельности) диаметром 10 см и крупнее барражирует в космосе. Более мелких искусственных тел насчитывается более 100 000. Осколки на высоте 800 км останутся десятилетиями, свыше 1000 км – на столетия, свыше 1500 км – практически навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Зато как великолепны были пристанционные строения, водонапорные башни, монастыри, деревянные мосты, элеваторы, распадающиеся детские сады. В периоды, когда деятельность людей словно бы застывала, когда всё цепенело то от сладкой лени, то от горькой безнадежности – тогда ярче всего проступало сквозь всё нечеловечески прекрасное лицо нашей Родины. Кто видел это лицо хотя бы миг, тот навеки останется влюбленным.
Много раз враги пытались поработить нашу страну, но страшная сила внезапно просыпалась в ее святой рассеянности; и враги тоже видели ее лицо, и ее лучезарный взгляд становился убивающим.
Кто выживал, тот помнил его всегда. Казалось, этому не может быть конца, как не могут иссякнуть щедрые россыпи черники и земляники, устилающие лесные поляны – это будет существовать вечно под защитой своей безбрежности, под защитой Бога, в силе и беспечности, уповая на святых и ученых, на духов пней и болот, на святость креста и красного флага. Но гибель пришла под видом процветания – тонкой и цветущей сетью оплели нас, эта сеть называлась «исполнение желаний», она оплела нас изнутри и снаружи, эта ядовитая паутина доползла до самых тайных мест, она оплела секретные стержни, и те проржавели и рухнули под теплым дыханием паутины процветания.
Нас веками не удавалось взять силой, но, оказалось, нас легко купить, осыпать подарками, развлечь интересными техническими игрушками – так властвуют над детьми и дикарями. Но дело не в нас – дело в душе нашей страны. Почему она вдруг замолчала, почему закрылись ее ясные глаза? Почему перестала порождать святых и героев?
Она умирала незаметно, легко, растворяясь и исчезая постепенно, без пафоса и прощаний. Все радовались, радели о делах, а вокруг подобным же образом исчезали и таяли души других стран. Чтото случилось трагическое и страшное – наверное, нечто подобное происходило, когда умирали боги.
Теперь умирали страны. Мне не передать тебе, внучек, что мы потеряли вместе с нашей стра ной – то ли по игрушечной глупости, то ли по велению космического рока. Мы потеряли счастье, беспечность и страх, морозные стекла, прогретые солнцем поляны. И пыль, и запах хвои, и дымы далеких костров. Мы потеряли золотые церкви и дачные веранды с треснутыми витражами. Мы потеряли чудеса и любовь, ярость, лень, свободу, святые сны и вдохновение. Мы потеряли ум – тот самый великий и тайный ум, который тонкими ручьями звенел в наших лесах и душах, питая колдовской мох, питая наш зеленый и влажный текст.
Мы потеряли овраги, и чашки с остатками черного чая, и выцветшие занавески на окнах. Выцветшие занавески. Блеклые, ветхие, с исчезающими цветами.
Старец внезапно опустил седую голову и закрыл лицо руками, голос его прозвучал глухо:
– Прости меня, внучек! Мы не донесли, не сберегли для тебя эти выцветшие занавески, эти пни, эти тропы. Мы не сможем напоить тебя этими тропами.
Голос старца пресекся и внезапно быстрые, легкие, почти детские и порывистые рыдания сотрясли его плечи. Сквозь закрывающие лицо старые пальцы струились слезы. Это был плач об утраченной Родине.
Внезапно страшный, нечеловеческий, абсолютно пронзительный визг донесся из постели малыша. Лицо его вытянулось, сделалось белоснежным, огромные глаза(никогда не видевшие того, о чем рассказывал старик) засверкали космической скорбью, рот открылся, из него вылетал немыслимых вибраций вопль – словно режущий звуковой луч он возносился к потолку. Ребенок скинул с себя одеяло, все тело его вибрировало и тряслось. Белый, узкий живот с тонким золотым пупком волновался, как море в дни шторма, а там, где живот кончался, начинался снизу роскошный, огромный, похожий на рыбий, хвост, украшенный гигантским кораллового цвета ветвящимся плавником.
Вся нижняя часть тела мальчугана покрыта была крупной светло-розовой чешуей, причем каждая чешуйка была оторочена золотом, и на них вспыхивали золотые знаки.
Старик резко встал и распахнул ставни на окнах.
Домик их висел в открытом космосе, точнее, мчался с немыслимой скоростью в гигантском потоке других ошметков, остатков, обломков. Летели замороженные собаки, колонны, нефтяные платформы, книжные шкафы, трансатлантические лайнеры, вагоны, крыши, смятые автомобили, камни, ледяные глыбы.
– Родины больше нет. Остался он – Великий Дебрис*, сверкающий поток космического мусора.
Мы с тобой – его часть. Этот мусор нетленен, каждый ошметок давно уже стал, по сути, алмазом невероятной прочности. К сожалению, внучек, мы бессмертны.
Москва, 2006
* Debris (Orbital Debris) – космический мусор. В настоящее время около 9 000 осколков (следы предшествующей космической деятельности) диаметром 10 см и крупнее барражирует в космосе. Более мелких искусственных тел насчитывается более 100 000. Осколки на высоте 800 км останутся десятилетиями, свыше 1000 км – на столетия, свыше 1500 км – практически навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49