Ивкович. Значит, исподтишка работаете?
Еврем. Не как вы, на ящиках не агитируем!
Ивкович. А почему бы вам не сказать правду открыто?
Еврем. Видишь ли… в политике не только правду, но и неправду говорят открыто.
Ивкович. Я этого не делаю!..
Еврем. Да я про тебя и не говорю. Лично я, например, никогда не стал бы возводить на своего противника всякие небылицы, а кое-кто этим занимается. Говорят, в некоторых округах даже плакаты печатают, и в них о кандидатах уж совсем бог весть что говорят… даже семейные темы затрагивают.
Ивкович. Пусть бы кто-нибудь попытался сказать что-нибудь такое обо мне. Вот посмотрел бы я, чем бы все это для него кончилось.
Еврем. Ишь какой прыткий! Да пусть пишут, что хотят, тебе-то что! Ты ведь знаешь, что это неправда!
Ивкович. А зачем писать если неправда7
Еврем. Э… так ведь это же политика, борьба, партии, агитация. А потом, когда выборы пройдут, так прямо и будет сказано – это, мол, была правда, а это – неправда. Вот скажем, и вы меня в вашей газете расписали, будто я одиннадцать лет тому назад, когда был членом Совета общины, проглотил налог за целый год.
Ивкович. Так ведь вы же не платили налога?
Еврем. Не платил, но ведь это устарело.
Ивкович. А вы, неужели вы ничего лучше не могли придумать, как объявить, что я предатель родины!
Еврем. Так это же ерунда, мелочь. Когда два человека не терпят друг друга, значит, один другого должен называть предателем. Так уж в политике заведено. А потом, ты не думай, что они только это придумали. Будь спокоен, они тебе еще и не то придумают. Не беспокойся, придумают!
Ивкович. Послушайте, господин Прокич, я понимаю, хотя и не одобряю подобные средства борьбы, но ведь существуют же какие-то границы. А граница, до которой я позволю доходить, – моя личная честь. И уж если кто эту границу переступит, то, имейте в виду, тот кровью мне заплатит.
Еврем. Ну что ты, что ты, бог с тобой! Зачем же ты про кровь-то вспоминаешь, зачем ты сюда кровь примешиваешь, оставь ее в покое!
Ивкович. Я только хочу вам сказать…
Еврем. Нет, уж ты, брат, лучше не говори. Не люблю я, когда мне про кровь говорят. Лучше уж нам с тобой не говорить о политике, когда мы наедине; ведь, когда мы наедине, мы как-никак одна семья…
Ивкович. Да, конечно… но к слову пришлось.
Еврем. Вот и не надо нам с тобой наедине оставаться. (Подходя к двери.) Даница! (Ивковичу.) Не надо нам с тобой оставаться наедине. (В двери.) Даница!
IX
Даница, те же.
Даница (растерялась). Ах, как хорошо, что вы так быстро вернулись.
Ивкович. Да, видите ли, собрание отложили.
Даница. А я слышу, отец с кем-то разговаривает. Думала, с кем-нибудь из своих людей.
Еврем. А это вовсе и не из моих людей.
Даница (приглашает Ивковича пройти в комнату, из которой она только что вышла). Пожалуйста, проходите сюда. Попробуйте компот из слив, мама только что сварила.
Ивкович. А разве не вы?
Даница. И я помогала.
Еврем (про себя). Вот так-то, это уже семейный разговор: о компоте из слив. А то – кровь, кровь!
X
Срета, те же.
Срета (из кармана у него торчит рулон красных плакатов). Добрый день! Добрый день! (Смутился, увидев Ивковича.)
Еврем. Добрый день, Срета… (Тоже смутился.) Ты это… (Ивковичу.) Ступай, попробуй компот из слив…
Ивкович. Как-нибудь после… А сейчас у меня еще кое-какие дела в городе.
Еврем (тихо, Данице). Ты иди, уведи его!
Да ниц а (Ивковичу). Я провожу вас!
Ивкович. До свидания! (Уходит с Даницей.)
XI
Срета, Еврем.
Срета. Если мы поставим каждую вещь на свое место, то я должен прямо сказать: этот Ивкович в твоем доме совсем не на своем месте.
Еврем. Да… конечно… но что ж поделаешь, так уж случилось. (Явно хочет избежать разговора па эту тему.) Есть какие-нибудь новости?
Срета. А как же? Теперь мы так завязли, что у нас каждый час новости. Ты ведь, наверное, уже слышал, Йовица Еркович перешел в оппозицию.
Еврем. Как перешел?
Срета. Ты послушай, что он пишет. (Разворачивает газету и читает.) «До сего времени я состоял…» (Прерывает чтение.) Ну, это ты уже знаешь, послушай лучше, что он в конце пишет. (Читает.) «Но я не могу больше состоять в партии, которая выставляет кандидатом в депутаты людей, из-под полы торговавших спиртом».
Еврем (возмущенно). Бог мой, каким спиртом?
Срета. Тем самым, брат!
Еврем (продолжает возмущаться). А зачем он спирт мешает с политикой? Разве между спиртом и политикой есть что-нибудь общее?
Срета. Нет, ты только послушай, как я его отчитал.
Еврем. Статью написал, да?
Срета. Статью, брат. Не приходилось тебе читать статью за подписью «Ришелье»?
Еврем. Читал!
Срета. Так вот Ришелье – это я!
Еврем. Смотри-ка ты!
Срета. А читал ты статьи за подписью «Гельголанд»?
Еврем. Читал!
Срета. Гельголанд – это я!
Еврем. Опять ты?
Срета. Это еще, брат, не все. У меня еще есть несколько псевдонимов: Барнава, Герострат, Голиаф, Хаджи Диша, Проспер Мериме – это все мои псевдонимы.
Еврем. Как у тебя все ловко получается, Срета. И что же ты ему ответил?
Срета. Кому? Йовице? Вот послушай: «Наша нация заражена тяжелым недугом, излечить ее может только всестороннее и полное обновление!» Это, знаешь, в некотором роде философское вступление, а дальше, вот здесь, уже без философии. Вот, слушай: «Йовица, осел ты длинноухий, да как ты смеешь говорить о спирте, когда ты сам поставлял армии тухлое мясо?»
Еврем (доволен). Да, да, это ты ему здорово влепил! (Заметил в кармане Среты плакаты.) А это что такое?
Срета. Что? Где?
Еврем. А вот это – красное?
Срета. Ах, это? Да, ведь это то самое.
Еврем. Что то самое?
Срета. А это то, что Секулич сочинил, а я напечатал. Это плакаты. Их уже расклеивают на улице.
Еврем (испуганно). Но это ведь не про него? (Показывает на комнату Ивковича.)
Срета. Да, про него. Это про ту жену!
Еврем. Да ты что, спятил!
Срета. Слушай! (Разворачивает плакат и читает.) «Содом и Гомора».
Еврем. А это что еще за церковные слова?
Срета. Это такое заглавие. Слушай. (Читает.) «Здешний адвокат Ивкович, которого всякие пропащие люди и бездомные бродяги выдвигают кандидатом в депутаты, соблазнил мою законную жену и открыто с ней встречается…»
Еврем (испуганно машет рукой). Постой! Постой! (Подходит к двери в комнату Ивковича и прислушивается. Затем идет к другой двери и проверяет, нет ли там кого-нибудь; возвращается к Срете.) Читай потише!
Срета (продолжает), «…и открыто с ней встречается на глазах у всех порядочных граждан. Это не что иное, как надругательство над общественной моралью. И такой человек защищает правду перед судом! И такой человек осмеливается выставлять свою кандидатуру в народные депутаты! И находятся еще люди, которые не стыдятся поддерживать такого кандидата! Сима Сокич».
Еврем. Ну и хватанули, брат. Здорово изругали человека!
Срета. Конечно, здорово. Вон, посмотри, их уже расклеивают по улицам, а народ к ним толпой валит, читают. Это вот я тебе принес. (Отдает Еврему плакаты.) Сто штук. Раздашь на Торговой улице…
Еврем. Кто раздаст? Я?
Срета. Конечно, ты, пошли своего ученика по лавкам.
Еврем. Зачем же я? Нет, я не буду!
Срета. Как не будешь?
Еврем. Да что ты… господь с тобой… ведь он все же мой зять!
Срета. Тебе он, может, и зять, а народу он не зять. И если уж говорить начистоту, лучше б он и тебе не был зятем. У меня даже ноги подкосились, когда я услышал на Торговой улице, что он сватает твою дочь. Говорю Йоце – торговцу кишками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25