Увы! Какое страшное поражение потерпел герцог! Более сокрушительное, чем под Стаффардой! Катина получил за это маршальский жезл, и, как шутил принц Евгений, его удары посыпались на наши плечи. Принц больше не выдерживал и поговаривал о том, что покинет Италию. Он и в самом деле отправился в Вену просить хоть какую-нибудь помощь; ее в очередной раз предоставили, но не преминули заметить, что нас разбили, а жертвовать деньгами и людьми все же несколько трудновато.
Началась осада Касале: было очень важно вернуть этот город. Он некоторое время сопротивлялся, но затем его комендант г-н де Крессо капитулировал. Катина не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему, хотя мог сделать это, и тогда армия союзников была бы обречена. Но принц уже решился на примирение с Францией, хотел спасти своих страдающих подданных и не превращать более Савойю в поле битвы, в которой споры велись из-за чужих интересов; он приступил к тайным переговорам, надеясь выбраться из тупика, в который его загнали. Об этом он рассказал только мне и нескольким близким друзьям, пользовавшимся его доверием. Катина, получивший соответствующие полномочия от короля, принял посланцев противника, а точнее, одного посланника, и договорился с ним, что Касале будут защищать в полсилы все то время, пока длятся переговоры, а как только все будет решено, его сдадут.
По условиям договора укрепления Касале следовало разрушить до основания, а сам город возвратить герцогу Мантуанскому, которому он принадлежал до известного постыдного торга. Он один остался в выигрыше: так уж повелось, что в этом мире правосудие Божье часто благоволит к тем, кто этого вовсе не заслуживает; вот почему приходится рассчитывать на другой суд!
Слух о намерениях герцога Савойского достиг многих ушей; принц Евгений негодовал, ибо его ненависть к Людовику XIV ничто не могло успокоить. Он старался не показывать вида, однако установил постоянное наблюдение за всеми действиями герцога, чтобы приостановить их, если это будет возможно. Виктор Амедей заметил это и пришел в сильное негодование. Тем не менее он хотел принять полномочных представителей французов и окончательно договориться с ними; но о том, чтобы пустить их в Турин, не могло быть и речи, поэтому он замыслил паломничество к Мадонне Лоретской. Его кузен не одобрил и эту идею.
— Будьте осторожны, — сказал он герцогу, — я уже предупреждал вас, что слежу за вами пристальнее, чем Катина.
Принцу Евгению легко было так говорить. На нем не лежала ответственность за жизни людей, ему не приходилось спасать страну и подданных, и главное, у него не было детей и дома, которые нуждались в его поддержке, — интересы и самый искренний душевный порыв влекли его к императору.
Вот почему герцогу приходилось хитрить, чтобы достичь соглашения, подписать договор, чего мы так добивались, и тем самым дать возможность всей стране вздохнуть свободно.
Виктор Амедей уехал в Лорето под предлогом обета, данного им во время заболевания оспой. Он отправился туда один, правда в сопровождении довольно большого числа слуг, но без герцогини, без меня, без придворных — как настоящий паломник. Там его ожидали представители папы, венецианцев и французов; обсуждались статьи договора, но в такой тайне, что даже самые ловкие шпионы не могли узнать ничего определенного. Участники переговоров собирались по ночам в комнате одного старого священника, состоящего при Святой часовне; святой отец даже не догадывался, о чем шла речь в его жилище, полагая, что там творятся какие-то особые молитвы и обеты. Все говорили по-французски, и он ничего не понимал.
Еще в Турине герцога попытались обмануть, сообщив ему о смерти короля Вильгельма, — событии, обрекавшем Лигу на раскол и ставившем союзников в очень трудное положение. Принц узнал, что это ложь, но он уже зашел так далеко, что в интересах своих подданных не мог отступить. И он поставил точку в Лорето; договор был подписан.
Его условия были таковы:
— Пинероло, все его укрепления и замок Пероса будут разрушены, как это было сделано с Касале, а земля будет возвращена герцогу Савойскому;
— принц снова получит во владение все крепости, отобранные у него французами в начале войны;
— герцог Бургундский, внук короля, вступит в брак с Аделаидой Савойской, старшей дочерью Виктора Амедея;
— послам Савойи впредь будут созданы такие же условия, как и королевским посланникам;
— наконец, герцог присоединится к армии Людовика XIV и немедленно займет Миланское герцогство, чтобы вынудить императора и Испанию признать нейтралитет Италии; в этом случае ее нейтралитет признает и Франция.
Этот договор, чрезвычайно выгодный для побежденного и несчастного герцога Савойского, показал ему, чего можно было добиться от короля, если бы осуществился замысел его военной кампании, и насколько французы дорожили союзом с ним. Браку дочери герцог придавал первостепенное значение, на этом условии он особенно настаивал — его в высшей степени радовала мысль, что Виктория Аделаида может стать королевой Франции.
— Самый почетный трон Европы, дорогая графиня! — говорил мне он. — А если представить себе, какой станет эта девочка и каков, по рассказам, герцог Бургундский, они станут замечательно царствовать, и она будет править наравне с ним. Моя дочь отправится ко французскому двору только после того, как я соответствующим образом подготовлю ее; и даю вам слово, не пройдет и полгода, как она станет там повелевать.
Однако Виктор Амедей был в большом затруднении, не зная, как сообщить принцу Евгению о заключении договора.
— Он подумает, что я его обманул, — рассуждал герцог, — мое вынужденное молчание он сочтет вероломством, а мне это будет чрезвычайно больно. Я очень люблю кузена и хотел бы, чтобы все наши заботы, взгляды и потребности совпадали. К сожалению, у главы Савойского дома немало других обязательств, помимо наращивания собственного состояния; оно уже накоплено, его только нужно сохранить, а это труднее всего, если противником выступает Людовик Четырнадцатый.
Мы условились, что я возьму это дело на себя. Принц Евгений часто навещал меня; его дружеское расположение ко мне сохранилось даже тогда, когда он разгневался на герцога; мы до сих пор состоим в переписке. Итак, я пригласила его к себе и с чрезвычайной осторожностью сообщила ему об изменении намерений его высочества. Евгений метал громы и молнии, к чему я была готова. Он кричал, бушевал, ругался, в основном по-немецки, что с ним часто случалось, и забылся настолько, что произнес несколько бранных слов. Я не останавливала принца, решив, что попытаюсь успокоить его, когда он сможет воспринять мои доводы. Но Евгений не дал мне на это время:
— Сударыня, я вас покидаю, велю сложить сундуки и возвращаюсь в Вену, чтобы рассказать об этом предательстве. Что же касается моего кузена, он узнает мое мнение еще до того, как я уеду.
Принц ушел от меня в бешенстве и отправился к своему другу князю де Коммерси, а тот только воспламенил его яростью. В среде отважных людей было модно ненавидеть Людовика XIV, без конца проклинать его и даже презирать, что мне, например, казалось довольно смешной крайностью с их стороны.
Коммерси рассвирепел больше, чем Евгений, а тот не захотел даже повидаться со своим кузеном и написал ему письмо, о котором очень сожалел впоследствии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110