Она была закутана в саван, а под ним угадывалась скованная трупной окоченелостью плоть.
— Кто звал меня? — спросило привидение голосом, в котором не было ничего человеческого.
Аполлоний протянул руку, чтобы подтолкнуть Исаака, но тот уже шагнул вперед и отозвался.
— Я!
— Кто ты? — спросил призрак.
— А кто ты сама?
— Я та, что предсказала Фарсал Помпею, Филиппы — Бруту, Акций — Антонию.
— Так ты — Эрихто, — сказал иудей. — Ну что ж, Эрихто, я хочу узнать, где обитают парки, как добраться до них и какое заклинание поможет получить у них нить смертного, который уже отжил и которого хотят оживить.
Эрихто покачала головой, на которой могильные черви, как живые слезы, проложили свои дорожки.
— Самому проницательному взгляду, — сказала она, — положен предел, самой обширной премудрости есть преграды… Обрати свои вопросы к другой, я не знаю ответов.
— Кого же я должен спросить?
— Нашу прародительницу, нашу повелительницу и божество, ту, что омолодила старого Эсона, — всемогущую Медею.
— Ну, а ты?
— Я ничего тебе сказать не могу. Позволь мне снова улечься в могилу: смертный сон благотворен для тех, кто жаждет забыть, что некогда жил.
— Что ж, — промолвил иудей, — ложись и спи.
Медленно, как меч в ножны, призрак погрузился в могилу, потом Сагана и Микале уложили камень на место, а сам Исаак обратился к Канидии:
— Ты слышала? Я хочу спросить у Медеи. Та обернулась к югу.
— О Медея! — прокричала она, — властительная чародейка! Ты, чья премудрость превзошла все таинства жизни и смерти! Самое имя твое напоминает о магической силе, о страсти и красоте, девической грации и жажде крови! Медея, заклинаю братом твоим Абсиртом, разорванным твоими собственными руками! Именем соперницы твоей Главки, отравленной тобою! Твоими сыновьями Мермером и Фером, зарезанными матерью! Явись!
Едва она произнесла последнее слово, как двойной пламенный след прочертил небо и издалека, с юга, невероятно быстро стал приближаться к пределам Фессалии. Вскоре сквозь красноватые испарения, словно бы вырвавшиеся из раскаленной печи, можно было различить женщину, стоявшую на колеснице, запряженной парой крылатых драконов.
А двойная борозда на небе оказалась следом пламени, вырывающегося из их пастей.
Колесница спустилась к тому месту, где стояли три колдуньи, Аполлоний и Исаак.
Женщина, явившаяся с неба, была волшебно-прекрасна; особенно бросалось в глаза царственное, несколько высокомерное благородство черт. Ее чело осенял кипарисовый венец. На ней была длинная белая тога, пурпурный пеплум, а в руке — позолоченная трость в форме жезла.
Единственное, что указывало на ее причастность царству мертвых, а не живых, — это могильная бледность, разлитая по всему лицу.
Так же как, по словам очевидцев, лев узнает из многих охотников того, кто его ранил, и оборачивается против него, Медея, не обманувшись, сразу признала ту, чей голос пробудил ее, и, нахмурив чело, сдвинув брови, вопросила Канидию:
— Чего ты хочешь? Зачем ты вызвала меня из глубины Финикии, где мне так сладко спалось в моей царской усыпальнице?
— Звала тебя она, это правда, — сказал Исаак, — но спрашивать буду я. Он отделился от остальных и приблизился к волшебнице.
— Говори! — сказала она.
— У меня к тебе три вопроса. На них еще никто не ответил до сих пор. Вот они: где обитают парки, как до них добраться, какое заклинание поможет вытянуть из их рук оборванную нить человека, который уже отжил и которого хотели бы оживить?
Медея покачала головой.
— Незачем было будить меня, уснувшую вечным сном, — сказала она. — Знай я, где обретаются парки, как до них дойти и каким заклинанием добиться того, чего ты желаешь, я бы отыскала их, где бы они ни были, чтобы связать нити жизни моих драгоценных детей, нити, которые я в миг отчаяния, бешенства и безумия разорвала собственными руками!
— А разве не ты смогла в волшебном котле с помощью магических трав, собранных в полнолуние, омолодить старого Эсона, отца твоего возлюбленного?
— Омолодить не значит оживить, — заметила Медея. — Лишь богам иногда удавалось победить смерть, а я не богиня.
— И все-таки однажды я видел человека, который совершал подобные чудеса.
— Ты ошибся: тот, кого ты принимал за человека, был богом…
Исаак яростно топнул ногой.
— Мне надо узнать. От тебя или от кого-то другого, но узнать я должен.
— Послушай, — промолвила волшебница, — у тебя еще есть надежда.
— Какая? Говори же!
— В горах Кавказа прикован к скале человек, вернее, титан, чье преступление в том, что он наделил душой то, что не существовало… Быть может, этот титан смог бы подсказать тебе способ вернуть душу тому, кто уже не дышит.
— Прометей? — прошептал Аполлоний.
— Прометей? — как эхо, повторил Исаак.
— Прометей! — подтвердила волшебница.
— А я думал, что Геракл освободил его, — сказал иудей.
— Геракл только убил стервятника, пожиравшего печень Прометея. Однако ему не удалось разбить алмазные цепи, приковывавшие титана к скале.
— Что ж, — заключил Исаак, — тогда я отправлюсь на Кавказ к Прометею.
— Подожди, — остановила его Медея. — Быть может, ты сначала не обнаружишь его и тогда усомнишься, есть ли он там вообще… Юпитер, столь долго тешащийся местью, что это заставляет усомниться в его правосудии, решил укрыть Прометея от людских глаз, окутав его паром и облаками небесными. Но если ты увидишь подобное, войди в облачную дымку, позови трижды Прометея, и титан откликнется на твой зов.
— Спасибо, — сказал Исаак. — Поскольку вам, мертвецам, так неприятно выходить из-под могильной плиты, возвращайся в свою гробницу и постарайся снова заснуть.
И он жестом показал Медее, что возвращает ей свободу. Колесница взмыла к небесам и исчезла между Пелионом и Офрием.
— А теперь, колдунья, — обратился Исаак к Канидии, — укажи-ка мне самое быстрое средство добраться до Кавказа.
Канидия громко свистнула, как фессалиец, подзывающий своего коня, и в туманной дымке, как мы уже говорили, окутавшей своим куполом всю равнину, появилась стая сфинксов и грифонов.
— Выбирай скакуна, какой тебе приглянется, — предложила ведунья. — И если у тебя, как у Геллы, не закружится голова и ты не сверзишься в какую-нибудь реку, пролив или в пучину морскую, то к утру доберешься до Кавказа.
Исаак узнал своего сфинкса среди ему подобных, подошел к нему, положил руку ему на голову, как всадник на шею своей лошади:
— Что ж, старый знакомец, дитя Египта, ты доставишь меня на место, а после этого я отпущу тебя домой, — проговорил он.
Потом он обернулся к Аполлонию и с поклоном произнес:
— Прощай, мой ученый спутник! Если мое предприятие будет успешным, я не забуду, чем обязан тебе.
— Ах, Исаак, Исаак, — прошептал умудренный жизнью грек. — Боюсь, что, подобно Прометею, с которым тебе предстоит скоро встретиться, ты ополчился против бога более могущественного, нежели полагаешь!
— Что с того! — откликнулся Исаак, вскочив на спину волшебного скакуна. — А может быть, тот, побежденный, кого пришлось приковать к горам медными кольцами и алмазными цепями, сильнее своего победителя!
Стоило ему умолкнуть, сфинкс, словно только этого и ждал, широко взмахнул бронзовыми крылами, взмыл в воздух, направив свой полет меж вершинами Пелиона и Оссы, и с быстротою парфянской стрелы пустился в направлении Понта Эвксинского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200