..
– Ну так знай: ты ошибся, погибла Ацеррония, а моя мать спаслась.
– Кто утверждает это?
– Вольноотпущенник Агерин.
– Ты виделся с ним?
– Нет еще.
– Что предпримет божественный император?
– Могу я положиться на тебя?
– Моя жизнь принадлежит Цезарю.
– Хорошо, тогда спрячься в соседней комнате. Когда я позову на помощь, ты выбежишь оттуда, арестуешь Агерина и скажешь, что видел, как он поднял на меня оружие.
– Твои желания для меня закон, – с поклоном ответил Аникет и скрылся за дверью.
Оставшись один, Нерон посмотрелся в зеркало и заметил, что лицо его осунулось и побледнело; он воспользовался румянами, чтобы скрыть эту бледность. Затем пригладил свои кудрявые волосы, собрал в складки тогу, словно в театре перед выходом, и возлег на ложе, приняв величественную позу, в ожидании посланного Агриппины.
Посланный прибыл сообщить Нерону, что мать его спаслась. Он рассказал о страшном несчастье, постигшем трирему, и Цезарь выслушал его так, будто ничего не знал об этом. Затем он добавил, что августейшую Агриппину в ту самую минуту, когда она, теряя последние силы, надеялась только на милосердие богов, подобрала рыбацкая лодка… Она доставила ее из Путеоланского залива в Лукринское озеро по каналу, прорытому Клавдием. С берега озера Агриппину на носилках отнесли во дворец, оттуда она, сразу же по прибытии, отправила посланного к сыну, дабы известить его, что боги взяли ее под защиту и что, как бы горячо ни желал он ее видеть, она умоляет его повременить с приездом, ибо сейчас она более всего нуждается в отдыхе. Нерон выслушал рассказ до конца, превосходно разыгрывая в нужных местах ужас, изумление и радость. А затем, узнав то, что ему нужно было знать, то есть где сейчас находится Агриппина, не мешкая привел в исполнение молниеносно задуманный план. Он бросил под ноги Агерину обнаженный меч и стал звать на помощь. В то же мгновение из соседней комнаты выбежал Аникет, схватил посланного Агриппины и, прежде чем тот успел опровергнуть обвинение, подобрал меч, лежавший у его ног, передал его начальнику преторианцев, поспешивших на крик императора. Затем он забегал по переходам дворца, вопя, что Нерона только что хотели убить по приказу его матери.
Так разворачивались события в Бавлах. Что касается Агриппины, то ее, как мы уже сказали, подобрала запоздалая рыбацкая лодка, возвращавшаяся в порт. Но, до того как сесть в эту лодку, она, опасаясь, что разгневанный Нерон станет преследовать ее на вилле у Лукринского озера, и не желая увлекать за собой на погибель молодую девушку, которой была обязана жизнью, спросила у Актеи, хватит ли у той сил доплыть до берега (он уже угадывался вдали по темной линии холмов, словно отрезавшей небо от моря). Актея догадалась, какие мысли тревожили мать императора, и стала уговаривать Агриппину взять ее с собой. Но тогда Агриппина приказала девушке плыть к берегу, пообещав снова призвать ее к себе, если опасности не будет. Актея повиновалась, и только тогда Агриппина отчаянными криками привлекла к себе внимание медлительных рыбаков. Актея же, никем не замеченная, заскользила по поверхности залива, белоснежная, невесомая, похожая на лебедя, окунувшего голову в воду.
По мере того как Агриппина приближалась к берегу, он словно оживал у нее на глазах, наполнялся звуками: она видела какую-то суету, беготню с факелами, а ветер доносил какие-то возгласы, и она, охваченная тревогой, пыталась уловить их смысл. Дело было в том, что Аникет, высадившись в Бавлийской гавани, распустил слух о крушении корабля и гибели матери императора. Тогда ее рабы, клиенты и друзья вышли на берег, надеясь, что ей удастся выплыть или же волны вынесут хотя бы ее труп. Поэтому, как только из мрака вдруг выступил белый парус, вся толпа бросилась к тому месту, где должно было пристать судно, и когда стало известно, что на судне находится Агриппина, горестные причитания сменились криками радости. Мать Цезаря, приговоренная к смерти на одном берегу залива, вступила на другой берег под восторженные возгласы всех тех, кто поздравлял ее с возвращением, и с почестями, напоминавшими триумф. Слуги несли ее на руках до императорской виллы, а следом шел народ, разбуженный среди ночи и взволнованный этим событием. Двери виллы уже закрылись, а народ все не хотел угомониться: прибывало множество любопытных, кто из Путеол, кто из Бай, и все они присоединялись к ликующей толпе, что шла за Агриппиной от самого моря. Снова и снова раздавались радостные возгласы, заверения в любви и преданности, все желали видеть ту, кому сенат по приказу императора дал титул Августы.
А между тем Агриппина укрылась в самом дальнем покое своей виллы. Она вовсе не была расположена отвечать на эти приветствия, наоборот, они только усиливали ее смертельную тревогу, ведь при дворе Нерона считалось преступлением быть любимым народом, в особенности если любимец народа был в немилости у императора. Прибыв на виллу, она прежде всего вызвала вольноотпущенника Агерина, единственного человека, на которого, как ей казалось, она могла положиться, и послала его с поручением к Нерону. (Мы видели, как он его исполнил.) И только после этого она вспомнила о своих ранах. Дав их наскоро перевязать, она отослала служанок и легла, с головой завернувшись в покрывало постели, вся во власти мрачных дум. Она прислушивалась к ликующим крикам у стен виллы, с каждой минутой становившимся все громче. Вдруг эти сотни голосов разом смолкли, крики радости оборвались как по волшебству, огни факелов, дрожавшие в окнах, словно отблеск пожара, внезапно угасли. Ночь снова стала непроницаемой, опять воцарилась тишина во всей ее таинственности. И Агриппина ощутила, как по телу ее пробежала судорога, а на лбу выступил холодный пот: она догадывалась, что не без причины умолкла толпа, не случайно погасли огни. В самом деле, минуту спустя во внешнем дворе послышался звон оружия, затем раздались и неотвратимо стали приближаться тяжелые шаги, все явственнее, все громче отдаваясь в переходах и покоях дворца. Агриппина слушала этот грозный шум и продолжала лежать все в той же позе, подперев голову рукой, еле переводя дух от ужаса, но не двигаясь с места: она знала, что нет никакой надежды спастись бегством, поэтому даже не делала попыток к этому. Наконец дверь ее покоя отворилась. Тогда, собрав все свое мужество, бледная, но полная решимости, она повернулась лицом к двери. На пороге стоял вольноотпущенник Аникет, а позади него триерарх Геркулей и флотский центурион Обарит. Увидев Аникета – она знала, что он был наперсником Нерона, а иногда и палачом у него, – она поняла, что все кончено. Не опускаясь до жалоб и сетований, она произнесла:
– Если ты пришел как вестник, иди к моему сыну и скажи, что силы ко мне вернулись. Если же ты пришел как палач, делай свое дело…
Вместо ответа Аникет выхватил меч из ножен и приблизился к постели. Агриппина же, вместо предсмертной молитвы, с горделивой нескромностью приподняла покрывало и сказала убийце всего два слова: «Feri ventrem!» Убийца повиновался, и мать умерла, не издав ни звука, кроме проклятия собственному чреву за то, что оно выносило такого сына.
Актея, расставшись с Агриппиной, поплыла к берегу. Однако еще издалека она увидела свет факелов, услышала крики. Не зная, что означают эти огни и этот шум, и чувствуя, что у нее хватит сил проплыть еще немного, она решила выйти на берег за Путеолами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Ну так знай: ты ошибся, погибла Ацеррония, а моя мать спаслась.
– Кто утверждает это?
– Вольноотпущенник Агерин.
– Ты виделся с ним?
– Нет еще.
– Что предпримет божественный император?
– Могу я положиться на тебя?
– Моя жизнь принадлежит Цезарю.
– Хорошо, тогда спрячься в соседней комнате. Когда я позову на помощь, ты выбежишь оттуда, арестуешь Агерина и скажешь, что видел, как он поднял на меня оружие.
– Твои желания для меня закон, – с поклоном ответил Аникет и скрылся за дверью.
Оставшись один, Нерон посмотрелся в зеркало и заметил, что лицо его осунулось и побледнело; он воспользовался румянами, чтобы скрыть эту бледность. Затем пригладил свои кудрявые волосы, собрал в складки тогу, словно в театре перед выходом, и возлег на ложе, приняв величественную позу, в ожидании посланного Агриппины.
Посланный прибыл сообщить Нерону, что мать его спаслась. Он рассказал о страшном несчастье, постигшем трирему, и Цезарь выслушал его так, будто ничего не знал об этом. Затем он добавил, что августейшую Агриппину в ту самую минуту, когда она, теряя последние силы, надеялась только на милосердие богов, подобрала рыбацкая лодка… Она доставила ее из Путеоланского залива в Лукринское озеро по каналу, прорытому Клавдием. С берега озера Агриппину на носилках отнесли во дворец, оттуда она, сразу же по прибытии, отправила посланного к сыну, дабы известить его, что боги взяли ее под защиту и что, как бы горячо ни желал он ее видеть, она умоляет его повременить с приездом, ибо сейчас она более всего нуждается в отдыхе. Нерон выслушал рассказ до конца, превосходно разыгрывая в нужных местах ужас, изумление и радость. А затем, узнав то, что ему нужно было знать, то есть где сейчас находится Агриппина, не мешкая привел в исполнение молниеносно задуманный план. Он бросил под ноги Агерину обнаженный меч и стал звать на помощь. В то же мгновение из соседней комнаты выбежал Аникет, схватил посланного Агриппины и, прежде чем тот успел опровергнуть обвинение, подобрал меч, лежавший у его ног, передал его начальнику преторианцев, поспешивших на крик императора. Затем он забегал по переходам дворца, вопя, что Нерона только что хотели убить по приказу его матери.
Так разворачивались события в Бавлах. Что касается Агриппины, то ее, как мы уже сказали, подобрала запоздалая рыбацкая лодка, возвращавшаяся в порт. Но, до того как сесть в эту лодку, она, опасаясь, что разгневанный Нерон станет преследовать ее на вилле у Лукринского озера, и не желая увлекать за собой на погибель молодую девушку, которой была обязана жизнью, спросила у Актеи, хватит ли у той сил доплыть до берега (он уже угадывался вдали по темной линии холмов, словно отрезавшей небо от моря). Актея догадалась, какие мысли тревожили мать императора, и стала уговаривать Агриппину взять ее с собой. Но тогда Агриппина приказала девушке плыть к берегу, пообещав снова призвать ее к себе, если опасности не будет. Актея повиновалась, и только тогда Агриппина отчаянными криками привлекла к себе внимание медлительных рыбаков. Актея же, никем не замеченная, заскользила по поверхности залива, белоснежная, невесомая, похожая на лебедя, окунувшего голову в воду.
По мере того как Агриппина приближалась к берегу, он словно оживал у нее на глазах, наполнялся звуками: она видела какую-то суету, беготню с факелами, а ветер доносил какие-то возгласы, и она, охваченная тревогой, пыталась уловить их смысл. Дело было в том, что Аникет, высадившись в Бавлийской гавани, распустил слух о крушении корабля и гибели матери императора. Тогда ее рабы, клиенты и друзья вышли на берег, надеясь, что ей удастся выплыть или же волны вынесут хотя бы ее труп. Поэтому, как только из мрака вдруг выступил белый парус, вся толпа бросилась к тому месту, где должно было пристать судно, и когда стало известно, что на судне находится Агриппина, горестные причитания сменились криками радости. Мать Цезаря, приговоренная к смерти на одном берегу залива, вступила на другой берег под восторженные возгласы всех тех, кто поздравлял ее с возвращением, и с почестями, напоминавшими триумф. Слуги несли ее на руках до императорской виллы, а следом шел народ, разбуженный среди ночи и взволнованный этим событием. Двери виллы уже закрылись, а народ все не хотел угомониться: прибывало множество любопытных, кто из Путеол, кто из Бай, и все они присоединялись к ликующей толпе, что шла за Агриппиной от самого моря. Снова и снова раздавались радостные возгласы, заверения в любви и преданности, все желали видеть ту, кому сенат по приказу императора дал титул Августы.
А между тем Агриппина укрылась в самом дальнем покое своей виллы. Она вовсе не была расположена отвечать на эти приветствия, наоборот, они только усиливали ее смертельную тревогу, ведь при дворе Нерона считалось преступлением быть любимым народом, в особенности если любимец народа был в немилости у императора. Прибыв на виллу, она прежде всего вызвала вольноотпущенника Агерина, единственного человека, на которого, как ей казалось, она могла положиться, и послала его с поручением к Нерону. (Мы видели, как он его исполнил.) И только после этого она вспомнила о своих ранах. Дав их наскоро перевязать, она отослала служанок и легла, с головой завернувшись в покрывало постели, вся во власти мрачных дум. Она прислушивалась к ликующим крикам у стен виллы, с каждой минутой становившимся все громче. Вдруг эти сотни голосов разом смолкли, крики радости оборвались как по волшебству, огни факелов, дрожавшие в окнах, словно отблеск пожара, внезапно угасли. Ночь снова стала непроницаемой, опять воцарилась тишина во всей ее таинственности. И Агриппина ощутила, как по телу ее пробежала судорога, а на лбу выступил холодный пот: она догадывалась, что не без причины умолкла толпа, не случайно погасли огни. В самом деле, минуту спустя во внешнем дворе послышался звон оружия, затем раздались и неотвратимо стали приближаться тяжелые шаги, все явственнее, все громче отдаваясь в переходах и покоях дворца. Агриппина слушала этот грозный шум и продолжала лежать все в той же позе, подперев голову рукой, еле переводя дух от ужаса, но не двигаясь с места: она знала, что нет никакой надежды спастись бегством, поэтому даже не делала попыток к этому. Наконец дверь ее покоя отворилась. Тогда, собрав все свое мужество, бледная, но полная решимости, она повернулась лицом к двери. На пороге стоял вольноотпущенник Аникет, а позади него триерарх Геркулей и флотский центурион Обарит. Увидев Аникета – она знала, что он был наперсником Нерона, а иногда и палачом у него, – она поняла, что все кончено. Не опускаясь до жалоб и сетований, она произнесла:
– Если ты пришел как вестник, иди к моему сыну и скажи, что силы ко мне вернулись. Если же ты пришел как палач, делай свое дело…
Вместо ответа Аникет выхватил меч из ножен и приблизился к постели. Агриппина же, вместо предсмертной молитвы, с горделивой нескромностью приподняла покрывало и сказала убийце всего два слова: «Feri ventrem!» Убийца повиновался, и мать умерла, не издав ни звука, кроме проклятия собственному чреву за то, что оно выносило такого сына.
Актея, расставшись с Агриппиной, поплыла к берегу. Однако еще издалека она увидела свет факелов, услышала крики. Не зная, что означают эти огни и этот шум, и чувствуя, что у нее хватит сил проплыть еще немного, она решила выйти на берег за Путеолами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50